- Хочешь, я расскажу, как на самом деле выходил в открытый космос? Тогда на “Восходе-2”. То, что писалось в нашей прессе - это все чепуха. И даже потом, уже после полета, на Земле, когда встречался с конструкторами и учеными, я не сказал всего. И дело не только в секретности. Те мои переживания - это все-таки слишком личное ощущение, чтобы доверять их людям, которые не были в космосе. Олег, они этого просто не поймут...
Нас очень хорошо дрессировали перед полетом. Именно дрессировали. Выход из корабля в космос мы с Женькой Хлуновым отрабатывали до полного автоматизма. В барокамерах, во время полета на самолете в условиях кратковременной невесомости. Самолет делает “горку”, на десяток - другой секунд наступает состояние невесомости и ты должен успеть за это время совершить определенные программой будущего выхода в космос действия. Войти в шлюзовую камеру, высунуть нос из люка корабля. Жаль, что нельзя поставить барокамеры на самолет, чтобы одновременно получить воздействие и невесомости, и вакуума.
Поэтому в реальности, в реальном полете на “Восходе” все оказалось совершенно иначе. Не так, как нас учили.
Можешь себе представить, что это значит, открыть люк и выглянуть в бездну? В настоящую бездну. У которой действительно нет дна.
А теперь представь, что ты вылез в эту бездну и тебя связывает с кораблем только змеящееся тело фала.
Многие думали, что там, на пороге космоса, я могу просто свихнуться. Или струсить. Но я не свихнулся и не струсил. Перед выходом я просто запретил себе думать о бездне. Есть я, корабль, Земля и больше ничего нет. И это все. Психологический барьер оказалось преодолеть очень просто.
А вот с техникой наладить хорошие “отношения” оказалось намного труднее. Не поверишь, Олег, но главным моим врагом в том выходе стал мой скафандр.
Да, на Земле мы моделировали перепады давления в барокамере. Но когда я пролез сквозь люк шлюзовой камеры и вышел в открытый космос, все получилось совсем по-другому. Давление в моем скафандре было около пятисот миллиметров ртутного столба. Ну, а снаружи - практически ноль. Такие условия, такой перепад давления в барокамере на Земле смоделировать было невозможно.
В условиях космического вакуума мой скафандр начал раздуваться под действием внутреннего давления. Да, на скафандре были и ребра жесткости, и скроен был он из плотной ткани. Но перепад давления оказался настолько большим, что его не выдержали ни ребра жесткости, ни плотная ткань. Конструкторы, конечно, предполагали, что в вакууме скафандр раздуется, но никто и не думал, что он раздуется так сильно.
Еще находясь внутри шлюза, перед выходом, я постарался затянуть до предела все ремни на моем скафандре. Но это не помогло - в вакууме моя защитная оболочка так раздулась, что руки можно было свободно вытащить из перчаток...
Двенадцать минут я плавал вокруг корабля, удалялся и приближался к люку, а вот когда с Земли пришла команда возвращаться в корабль, начались проблемы.
В таком раздутом скафандре я никак не мог втиснуться в люк шлюза. Ситуация была критической. И с Землей не посоветуешься, что делать. Пока я доложил бы, что у меня случилось, пока они стали бы думать, что следует сделать, пока бы приняли решение. У меня не было никакой гарантии, что скафандр попросту не лопнет. Кажется, только Пашка Белянин понял, что со мной происходит. Но чем он мог мне помочь? Он - в корабле, а я - в космосе, за шлюзом.
Я совершенно четко осознал, что сейчас моя жизнь зависит только от моих действий. Смогу войти в шлюз -буду жить. А если не смогу, то. Сам понимаешь.
Я плюнул на все инструкции и на все, чему меня учили. Я плюнул на все советы и сомнения Земли. Просто взял и переключился на другой режим работы скафандра. Просто взял и снизил давление до трети от атмосферного.
Просто... Все просто... Вот только если бы к этому времени у меня не вымылся азот из крови, то азот бы просто закипел. Ну, и все. Я бы умер. Прямо там, в космосе.
У меня для принятия решения было всего несколько минут. Этого мне хватило, чтобы прикинуть: я уже почти час нахожусь в атмосфере из чистого кислорода. Поэтому кипения азота, вроде бы, быть не должно. Его и не было.
Только после этого скафандр чуть-чуть сдулся и я смог протиснуться в шлюз. Полез головой вперед, а нужно было лезть ногами. Закрыл внешний люк шлюза и начал разворачиваться - в корабль входить все равно нужно ногами. Внутри “Восхода” уже не развернешься. Ведь крышка люка корабля открывалась внутрь и съедала почти треть внутреннего объема корабля.
Как я развернулся в этом узком цилиндрике шлюза, до сих пор не пойму. Пот заливает глаза, пульс под 190 ударов в минуту. Но я все таки развернулся и ногами вперед вошел в корабль. Руки трясутся, в глазах туман. Я снова плюнул на инструкции. Не проверил герметичность и не закрыл за собой внутренний люк в корабль. А взял и просто открыл гермошлем скафандра. Хочу вытереть перчаткой глаза, но вытереть не удается: такое ощущение, что мне на голову льют воду.
- После посадки “Союза-4” нас с Василием Лазориным посадили в самолет и повезли в Москву. Все волновались: как мы перенесем возвращение к условиям земной гравитации. Ведь наш полет длился рекордное время - восемнадцать суток. И вот, представь себе, Алексей, состояние всего нашего руководства, когда с борта летящего в Москву самолета они получают сообщение с просьбой немедленно подать в аэропорт машину “Скорой помощи”. А тут еще сработала наша известная система “испорченного телефона”.
“Космонавтам стало плохо”. “Космонавты потеряли сознание”... “Космонавты при смерти”... И какой-то доброжелатель звонит в ЦК КПСС. Так, мол, и так, ситуацию скрывают от руководства партии. Грандиозный переполох! В аэропорт по команде сверху срочно рванули едва ли не все наши медицинские светила. Самолет приземляется, мы с Лазориным выходим самостоятельно, хотя и чуть покачиваясь.
- А где же пациент? - собравшиеся в аэропорту медики задают нам вопрос едва ли не хором.
- В пассажирском салоне, - Вася Лазорин кивает в сторону самолета. - Один из инженеров вчера перепил, а сегодня во время полета ему стало плохо.
- А вот у меня был смешной случай во время курса общекосмической подготовки. Нас, первый отряд космонавтов, тогда медики прогоняли через сурдокамеру. Сажали каждого на пятнадцать суток и изучали, как на нас скажутся полная тишина и одиночество. Ну, и вот отсидел я свои пятнадцать суток, прошел двухдневную реабилитацию и медицинское обследование и решил прогуляться по Москве. Усы и бородку, которые выросли во время отсидки в сурдокамере, я сбривать не стал. Сел в метро и поехал. А напротив меня сидит бабулька с авоськами и очень подозрительно меня рассматривает. Вид у меня, конечно, с моей легкой небритостью был колоритный, это надо признать. И тут на станции “Маяковская” в вагон заходит Жорка Шонов. Увидел меня, обрадовался, заулыбался:
- Привет, Блондин, - говорит. - Ну, что отсидел свои пятнадцать суток?
Бабка с авоськами при этих Жоркиных словах нервно дернулась. И авоськи к себе подтянула.
- Отсидел, Жорик, - отвечаю я Шонову. - А ты как?
- Да вот еду завтра садиться, - говорит Жорка, снимает кепку и проводит рукой по гладко выбритой голове. - Решил вот перед отсидкой постричься...
И тут бабка как заорет на весь вагон:
Хулиганье проклятое! Проходу от вас нету! Милиция!
- Лешка, а знаешь с чего началось мое увлечение космосом? С астрономии... А тяга к звездам появилась после одного смешного случая. Я учился тогда в четвертом, кажется, классе. Прошел всего год, как наш город освободили от немцев. Помню курс природоведения читал у нас очень старый учитель, лет семьдесят ему было, не меньше. Полный, лысый, с большими висящими усами. Кличку мы ему за эти усы дали, естественно, Морж. Ну, а вообще его звали Леонид Тимофеевич. И вот задал он нам выучить урок о смене времен года. А я этот урок не выучил. Какие там уроки? Мы с соседскими пацанами устроили вылазку в лес. Хотели найти винтовки и пистолеты в заброшенном укрепрайоне. Найти, очистить и пробираться на фронт -фашистов бить. Сам понимаешь, при таких раскладах какие могут быть уроки? Правда, в той нашей экспедиции мы так ничего из оружия и не нашли. А на следующий день наш Леонид Тимофеевич вызывает меня к доске:
- Ну-ка, Макарин, расскажи нам, почему происходит смена времен года?
И вот стою я у доски и совершенно не знаю, что отвечать.
- Итак, Макарин, что ты нам расскажешь? -спрашивает Морж. - Почему зимой холодно, а летом -жарко?
Вот, думаю, влетел! А двойку получать страшно не хочется. Ну, и начинаю я соображать, как выпутаться. То, что Земля вертится вокруг Солнца, я уже знал. А вот почему на нашей Земле чередуются времена года, лето сменяет осень, а после осени наступает зима. Вот, рассуждаю я про себя, если руку близко поднести к горящему огню, руке будет горячо. А вдали от огня, да еще если на морозе, - рука замерзнет. И я немедля выдаю на-гора свою версию смены времен года:
- Лето наступает тогда, когда наша Земля приближается к Солнцу. А зима приходит - когда Земля от Солнца удаляется!
Хохотал весь класс... Сам Леонид Тимофеевич смеялся до слез. А потом и говорит:
- Знаешь, Макарин, а я ведь даже двойку не могу тебе поставить. Потому, что Земля, двигаясь по орбите вокруг Солнца, действительно периодически
приближается к нашему светилу и удаляется от него. Но смена времен года от этого не зависит! Вот тебе учебник, шагай в коридор и читай. А ровно через пять минут доложишь нам, почему на Земле все-таки бывает смена времен года.
Вот с этого смешного случая, Алексей, и началось мое увлечение астрономией. Ну, а уже в старших классах я всерьез увлекся идеями межпланетных полетов.
- А со мной, Олежка, был такой случай. Дело было уже после полета на “Восходе-2”. По просьбам трудящихся послали меня в одну из наших южных республик. Ну, и как всегда повезли по городам и районам. Программа визита стандартная: встреча в трудовом коллективе, рассказ о космическом подвиге, ценный подарок от трудящихся города Урюпинска. Банкет, конечно, - и по эстафете пожалуйте, товарищ Леонтьев, в следующий город или район. Все бы хорошо, но вот ценные подарки, которые мне дарили. В первом же городе мне в качестве подарка подарили модель первого советского спутника. Во втором - почти такую же модель нашего первого спутника. И в третьем, и в четвертом. Через неделю в моем багаже было ровно шестнадцать практически одинаковых моделей нашего космического шарика с четырьмя торчащими антеннами. Поездка завершилась приемом в ЦК компартии южной республики. Ну, и естественно, дарят мне ценный подарок - модель нашего первого спутника. После приема подхожу я к одному из