Раз уж они тянулись к ним издалека, оставалась одна надежда — спрятаться за кривизной земного шара. Теперь за стеклом крутилась, приближаясь, земля. Корабль ввинчивался в неё как штопор.
Она заполняла уже все вокруг. Цифры высотомера крутились как бешенные, приближаясь к нулю. У Федосея похолодело в груди. Теперь выбирать не приходилось. Он, опустив заслонки на иллюминаторы, сказал:
— Всегда надеялся, что никогда мне это не понадобится…
И включил систему аварийного торможения.
Первый, самый страшный удар, он принял, еще сохраняя сознание, а вот второго и третьего, когда корабль, отскочив от земли, через три километра врезался в лес, а потом в гору — уже нет.
Федосей пришел в себя в темноте. Болело все, но плечи — особенно. Он чувствовал себя привязанным к чему-то. Покрутив руками вокруг, сообразил, что висит на ремнях, а прямо под ним — пульт. Нащупав в боковом кармане кресла фонарик, он осветил рубку. Луч пробежался по кабине, натыкаясь на разбитое оборудование. Дегтя нигде не было видно.
— Эй, — крикнул Малюков — Э-э-й!
Крика не вышло, но от этого усилия что-то щелкнуло за ушами, и темнота наполнилась звуками. Рядом что-то шуршало и совсем издалека доносился ритмичный стук.
— Стучат… — сказал Федосей автоматически.
— Кто стучит? Луна же…
У Федосея стало легче на душе. Жив товарищ! Хотя если по ответу судить, то досталось ему поболее, так что и не мудрено, что заговаривается. Но уже то хорошо, что нашелся.
Чтобы не произошло с ними перед этим — сейчас было хорошо. Они живы и «Лунник» стоит неподвижно, и эта неподвижность даёт надежду, что события уже закончились.
Неподвижность и отсутствие воды перед глазами.
Они явно стояли где-то на земле. В смысле на тверди. Конечно, теоретически они могли стоять и на морском дне, но именно что только теоретически. Если уж людям так досталось при посадке, то кораблю должно было достаться еще больше. Федосей, например, не сомневался, что дыр и трещин в корабле стало куда больше, чем до взлета, а значит будь они в воде, то тут уже плескались бы морские волны.
— Ты как там? — спросил он товарища. — Живой?
— У-у-у-у-у… — отозвался товарищ и добавил еще несколько слов. По голосу ясно было, что это не шутка, а просто больно человеку. Судя по тому, откуда доносились стоны Дегтя, его унесло за электротехнический шкаф, зажав между ним и перегородкой. Ничего не скажешь. Повезло. При тех кульбитах, с которыми они садились, если б не это — его просто размазало бы по кабине, а тут хоть и стонет, но осмысленно стонет и на слова откликается, хоть и матом.
Корабль стоял вроде бы вертикально, только не как полагалось при нормальной посадке, кормой вниз, а наоборот. Федосей представлял это так, словно видел собственными глазами. Представлялось хорошо. Вплоть до духового оркестра перед шлюзом. Он тряхнул головой.
Под продолжавшийся негромкий стук осторожно расстегнул ремень и, готовясь к боли, прыгнул на пульт. Под сапогами захрустело битое стекло, но после того, что тут случилось, жалеть было нечего.
Нет. Не вертикально стоял «Лунник», а под наклоном.
Нащупав за шкафом товарища, Малюков потащил его к себе, но тот, вместо благодарности, заорал злобно и сказал, что лучше сам как-нибудь отсюда выберется, без такой вот помощи и пусть лучше Федосей пойдет, разберется с тем, кто колотит по кораблю, пока тот, который колотит, не расколошматил его вдребезги…
Федосей последовал доброму совету и, слушая, как за спиной продолжает бушевать товарищ, пошел куда послали.
Можно было и не спрашивать, как тот себя чувствует — скверно он себя чувствует и оттого ругает все, до чего дотягивался язык — и крепость шкафа и его углы и Луну, и мерзавцев, что осмеливаются сбивать советские корабли и невесомость, что пропала, и земную тяжесть, что появилась, и свои некрепкие ребра. Досталось и Федосею и грузу золота. Вспомнив про него, Малюков прислушался.
Где-то впереди, совсем недалеко негромко гремело металлом о металл. Он почувствовал, как губы расползаются в улыбку.
Скорее всего, это именно лунное сокровище звенело, высыпаясь из трещины в стене склада.
Отбрасывая покореженные и вырванные из стен приборы, Федосей добрался до коридора и выглянул. Так и есть. Из стены, ставшей потолком, лилась струйка мелких самородков.
Тут оно! Никуда не делось!
Он машинально подставил ладонь и звук пропал. Заткнуть дыру было нечем и под продолжившийся звон и пошел к выходу. Нащупав люк, постанывая от боли, откатил его в сторону. Крышка нырнула в стену, обдав его солнечным светом и густым запахом травы и земли. После стерильного воздуха корабля запахи ударили словно молотом. В Федосеевых глазах запрыгали искры, закрутились круги и он привалился плечом к стенке… Тяжелый как наковальня наган оттягивал руку. Крепко тянула к себе земля. По-матерински.
«Тяжек воздух нам земной» — неожиданно всплыло в памяти.
Так он простоял с полминуты. Прогнав черных мух из слезящихся глаз, огляделся. Чуть в стороне, шагах в двадцати кто-то стоял. Именно там и стучали. Козырьком ладони прикрыв глаза от солнца, Федосей рассмотрел нарушителя спокойствия.
Рядом с кораблем стоял отчетливо древний старик и молча смотрел на него, продолжая постукивать палкой по стальному боку «Лунника». Очень долго Федосей соображал, что же он должен сделать, так и не сообразив, просто крикнул:
— Чего тебе надобно, старче?
Старик бросил колотить и, опираясь на палку, подошел поближе. Не дойдя до Федосея трех шагов, он остановился и принялся разглядывать незваного гостя. Что увидел старик, Федосей уже представлял. На свою меченную синяками и подсохшей кровью физиономию он успел полюбоваться в чудом уцелевшем зеркале, а вот он увидел сухого, бодрого старикашку. На плечах гостя висел изрядной ветхости халат, из-под которого снизу выглядывали коротковатые синие штаны из чего-то очень простого. Вообще старик как старик.
Что в нем было достойно особого внимания, так это очки. Малюков не сразу разглядел, что там даже не одна, а две пары. И та и другая в массивной металлической оправе, а за стеклами — вовсе не старческие, а живые, молодые глаза.
Закончив рассматривать гостя, старик певуче сказал несколько фраз. Значения слов Малюков не понял, но сообразил, по желтой коже и узким глазам, что говорят с ним скорее по-китайски или по-японски. Пытаясь узнать больше, Федосей по-русски, потом по-немецки и по-английски просил:
— Где мы? Как вас зовут?
Старик, словно птица склонил голову к плечу, вслушиваясь в слова. Безо всякой надежды на понимание Малюков добавил:
— Ленин, Россия, большевик…
Но и этого старик не понял.
— Телефон? Телеграф?
Снова молчание.
— Что тут у тебя? — раздался у него за спиной голос товарища. Федосей посторонился, выпуская Дегтя. Тот встал в проеме люка согнутый, похожий на вопросительный знак.
— Да вот старик дикий обнаружился. Пытаюсь поговорить.
В такой позе ничего кроме вопроса у товарища возникнуть не могло.
— А корабль осмотрел?
Федосей хотел, было ответить, что после такой посадки смотреть на корабль только слезами умываться, но сдержался. Плохо товарищу, вот он и нервничает.
— Тебя ждал…
Дыша сквозь стиснутые зубы, Владимир Иванович сказал:
— Ну и зря… Видишь — я никакой…
Задохнувшись ветром, он обхватил себя за бока и сел на землю. Старик, хоть и с палкой в руках, не показался Федосею опасным и он, оставив его за спиной, пошел в обход «Лунника».
В который раз он мысленно похвалил свердловских рабочих за свой труд. Хорошую штуку сделали свердловчане. Прочную. Аппарат честно принял на себя большую часть неприятностей, выпавших на всех, и сейчас лежал, зарывшись в мягкую землю почти на самом краю крутого обрыва. С этой стороны его поддерживали купы низкорослых кустов, а с другой — густые заросли бамбука. Федосей как мог далеко протиснулся сквозь гибкие стволы. Нос корабля почти на треть ушел в землю. На той его стороне, что висела над склоном, он обнаружил косую царапину, блестевшую золотом. Смертельный луч только чиркнул по боку, оставив след.
Выходит, враги достали их, но не прорезали насквозь. Этого тоже хватило бы, но их спасло золото, успевшее залепить дыру.
Повезло. Ничего не скажешь.
Он одобрительно похлопал рукой по борту. Корабль, конечно уже не летун, это ясно, а значит надо что-то придумать и выбраться отсюда своими силами. Для начала хорошо бы связаться со Свердловском или с Москвой… Вот только с помощью чего? Телеграф что ли захватить или телефонную станцию?
Старик повысил голос и Федосей отвлекся.
Старик стучал палкой по «Луннику» и явно что-то спрашивая, махал руками в разные стороны: вперед, назад, вправо, влево…
— Интересуется откуда мы взялись… — объяснил Деготь. — Объясни товарищу …
Федосей попробовал пожать плечами, но передумал — болели плечи — и просто ткнул рукой в небо. Там очень кстати висел рожок убывающего месяца.
Стариковские брови поднялись вверх, и он трескуче рассмеялся, замахал руками, словно его рассмешили какой-то глупостью. Малюкова это недоверие обидело. Он похлопал по боку «Лунника».
— Ты, старик, вижу, не веришь. Зря. Пролетариат теперь у природы в фаворе. На такой вот штуковине хоть на Луну, хоть на Марс. Вот если твои внуки в партию коммунистов вступят, тогда и им, возможно, тоже на других планетах побывать выпадет. Пролетариат — это сила! Это Маркс сказал — а марксизм — это, отец, наука! Не колдовство какое-то там!
Ничего не понял старик, но веселости не потерял. Еще немного постучав по стали, он махнул рукой, словно принял решение не обращать внимание на эту странную железную штуку. Посчитал её неинтересной и ненужной для своего мира.
Перестав интересоваться кораблем, он заинтересовался Дёгтем. Палкой он его бить не стал, но, наклонившись поближе, внимательно рассмотрел и даже рукой потрогал. Удовольствия это космонавту не доставило. Он зашипел от боли и слабости.