Невозможно удержаться и не подойти к лавке сувениров, не полюбоваться фотографиями, не вздохнуть глубоко перед выставкой шкур и щитов… Право, невозможно!
Но проходит пять — десять минут, и визитные карточки Африки вдруг сначала забываются, а потом и совсем теряются в деловой сутолоке огромного аэропорта. Почти непрерывно передает диктор сведения о прибывающих и отбывающих самолетах. А они отбывают во все стороны света и прибывают со всех сторон. В Индию и из Индии. На Мадагаскар и с Мадагаскара. Из Англии и в Англию.
Последняя линия, что ни говори, самая важная. Именно для того, чтобы следующие по ней воздушные лайнеры могли безопасно приземляться в Кении, и был создан великолепный современный аэропорт на плато Кикуйю. Он как гриб из стекла и бетона, проросший на конце гигантского мицелия, протянувшегося через два материка. Он чужероден здесь на плато. Он не сродни саванне с прайдами львов и стадами антилоп. Он не сродни глинобитным деревушкам племени кикуйю.
Но без него нет и современной Кении. Новые незримые мицелии протянулись от гриба Эмбакаси в Азию, в страны южной Африки. Гриб Эмбакаси стал крупнейшим международным авиапортом в Восточной Африке.
Днем и ночью Эмбакаси густо населен человеческими фигурками. Темнокожие фигуры кенийцев оттеснены на окраины Эмбакаси — там дежурят босоногие носильщики в красных фесках и бежевых униформах. Центральная часть аэропорта заполнена европейцами в строгих костюмах, но особенно много индийцев. Очевидно, в здании аэропорта в каждый данный момент находится примерно одинаковое количество индийцев мужского и женского пола, но неизменно кажется, что женщин гораздо больше: пышнотелые (признак богатства и красоты!), пышно разодетые в яркие сари, украшенные вколотыми в ноздри бриллиантовыми брошами и круглыми цветными отметками на лбу, — они просто подавляют всех остальных своей физической массой и выглядят этакими монументами посреди мельтешащей бесчисленной детворы.
С внешней стороны аэропорта — газоны с яркой бугенвиллеей, матово-зеленые мексиканские агавы, австралийские эвкалипты. А во внутреннем дворике, на который выходят большущие, во всю стену, окна таможни, стоит канделябровидный молочай, или эвфорбия, — похожее на гигантский кактус могучее растение с рубчатыми, колючими стволами. Это абориген, он житель кенийской саванны. Во внутреннем дворике аэропорта Эмбакаси он кажется мне то пленником, то живым памятником тем, кто строил Эмбакаси своими руками, — памятником вольнолюбивым кенийцам.
Эмбакаси выстроен в конце пятидесятых годов. К этому времени англичане подавили стихийное партизанское движение кенийцев, известное под названием «мау-мау», — о нем нам еще придется вспомнить — и тысячи людей, как принадлежавших к движению, так и не принадлежавших, были принудительно согнаны на строительство. Они пользовались, как и полагается заключенным, самыми примитивными орудиями труда — мотыгой, тачкой. У Веры Шапошниковой в блокноте есть такие цифры: более миллиона тонн грунта убрали африканцы с летного поля, сравнивая холмы, и уложили более полумиллиона тонн щебенки.
Цитирую дневник — не хочется ничего ни изменять, ни добавлять.
«Итак, мы в воздухе и видим Килиманджаро! Еще один полюс, еще одна высшая точка, ибо нет в Африке вершины выше Килиманджаро. Странно, я не помню точно ее высоты, хотя и заучивал оную и, помнится, даже называл однажды на экзамене, который принимала Людмила Алексеевна Михайлова, сидящая сейчас… на один ряд впереди меня в том же самом самолете и точно так же, как и я, не отрывающая глаз от Килиманджаро!.. По-моему, совсем немногих усилий не хватило Килиманджаро, чтобы стать шеститы-сячником.
В переводе с суахили — это я прочитал в энциклопедии— Килиманджаро означает «гора бога холода». Но неужели у здешних африканцев был такой бог?.. Право, не верится.
Внизу — бурая саванна с петляющими светлыми руслами рек, бурые холмы, серая зелень. Около пяти вечера, и горизонт затянут розовато-желто-серой дымкой, обрамленной по краю, как бахромой, курчавыми облачками.
А над холмами и реками, над саванной и предзакатной полосой — темно-синяя плосковершинная гора с ярко-белой полосой снега — словно повязана бинтом — поверху… Чуть дальше — еще одна синяя вершинка.
Таким открылось нам Килиманджаро, но, когда мы подлетели поближе, вершины соединились и заострились и обозначилась грациозная «линия взлета» от маленькой вершины к основной, которая, если не ошибаюсь, называется Кибо.
В тумане пронесся мимо Килиманджаро небольшой черный самолет.
Облака сгущаются вокруг массива, и теперь они, как на штурм, лезут по склонам к вершине. Но хорошие ли альпинисты облака?.. Те, кто смотрел на Килиманджаро снизу, с саванны, а не сверху, как смотрю сейчас я, жалуются, что обычно все три вершины — кроме Кибо еще Мавензи и Шира, эти почему-то запомнились мне лучше — обычно скрыты облаками… Нет оснований не верить наблюдателям, но показания их еще не доказательство, что облака покорили вершину Килиманджаро!
Внизу горит саванна. Серые ростки дымов упорно тянутся вверх, но им и до облаков не дотянуться…
Красновато-коричневая дорога петляет под нами.
Ледники на Килиманджаро — они в основном с южной стороны, что вполне объясняется экспозицией склонов: солнце-то в южном полушарии печет с севера!.. От главного ледникового массива спускаются по темным склонам белые сосульки.
Видно кольцо кратера — ведь все три вершины Килиманджаро — это три вулкана, навеки договорившиеся о мирном сосуществовании.
Килиманджаро отстает от нас… Если бы состязались в высоте… А по горизонтали отстает.
Не знаю, каков «потолок» нашего самолета «Фоккер Френдшип», но для путешествующих он устроен очень удобно: его плоскости выше окон и ничуть не мешают обзору. Немаловажное обстоятельство, между прочим.
Небо за Килиманджаро стало палево-розовым (уже 17.30), а облака поголубели. Великолепен темно-синий, все темнеющий конус вершины.
А саванна видится сквозь предвечернюю дымку как морское дно, когда ныряешь на порядочную глубину в маске.
Небо все больше алеет.
Остро отпрепарированные холмы внизу.
…Превратилось Килиманджаро в черный остров посреди… Ледовитого океана, а над льдами-облаками метет поземка — ветер срывает белые брызги и гонит их, соревнуясь в скорости с самолетом… Свершилось еще одно чудо. Сколько раз в своих юношеских грезах видел я черные арктические острова посреди белых льдов!
И ни разу не увидел их наяву.
Экваториальная Африка вернула мне мои далекие-далекие сны — обернулась мне полярным островом, который называется Килиманджаро…
Деревья, сбросившие листву, сверху кажутся пепельными. Они заметно выделяются и среди саванны, и среди лесов, которые уже появились на холмах перед Момбасой».
Еще одна выдержка из дневниковой записи, сделанной, правда, не по ходу событий, а поздней ночью в большом тяжеловесном номере «Менер-отеля», в Момбасе.
«Перед самой Момбасой — аэропорт, кстати, называется «Порт-Рейтц» — начались мангровые леса по берегам заливов и проливов, окружающих остров, на котором расположена основная часть города, и сверху сквозь зеленый свод леса просвечивает вода Индийского океана. Мангры, очевидно, образуются преимущественно ризофорой — это растение доминирует в манграх по всему белому свету в тропиках, — а пальмы в их состав здесь не входят или почти не входят (я вспоминал мангры, по которым лазал в Гвинее — там второй ряд мангровых зарослей образовывали пальмы).
Очаровательны, как всегда, были кокосовые пальмы, и очень порадовала встреча с ними, как и с манграми, на другом конце Африканского материка — ведь после Гвинеи я их больше не видел.
Дорога от аэропорта до города усажена, как у нас в Средней Азии грецким орехом или алычой, огромными деревьями манго. Я любовался ими плодоносящими, но никогда не видел их цветущими. Сейчас в Момбасе они цветут, выбросив кисти невзрачных цветов розовато-коричневого цвета. И еще дорога усажена — как-то это слово не вяжется с благородным растением — кокосовыми пальмами с небольшими зелеными плодами… Впрочем, такие, с незрелыми плодами пальмы лишь первыми попались нам на глаза: кокосовые пальмы, если говорить о них в целом, плодоносят круглогодично, и мы уже видели у торговцев-момбаситов зрелые плоды кокоса.
Разместили нас в «Менер-отеле», что находится в центре города, и встретил нас некто Абрам Шляпáк, еврей из Белостока, в 30-м году уехавший вместе с семьей из Польши, который обрадовался нам чрезвычайно… Польский еврей — владелец отеля в Момбасе! До чего же все перемешалось в мире!
Бродили по ночному городу и только что вернулись в отель. Судить о Момбасе по столь кратким впечатлениям трудно, но времени вообще будет очень мало на всякие наблюдения — ночевать завтра предстоит снова в Найроби.
Город белый, как и столица, а дома покрыты красной черепицей, как в Дакаре на другой — атлантической — стороне Африки… Но Момбаса лишена тех преимуществ, которые имеет Найроби, — нет холмов и склонов, нет долин с живописными глыбами гранита. Момбаса теснее и ниже, чем стольный город. Дома — двух-, трех- и четырехэтажные, а ультрасовременных микронебоскребов из стекла и железобетона — они есть в Найроби — здесь я пока не заметил.
Наша гидесса — миловидная англичанка, встретившая нас в аэропорту, по дороге сказала, что из двухсот тысяч жителей Момбасы — сто сорок тысяч африканцев. Есть еще индийцы, арабы, европейцы.
На улицах — обычная уже для современных городов неоновая освещенность. Неяркие витрины с тканями, платьями, купальными принадлежностями. Рекламы мало — нет, наверное, в ней необходимости. В некоторых витринах выставлены африканские сувениры, и мы побывали даже на небольшом уличном базарчике — его сворачивали на ночь. Заставлен базарчик антилопами, носорогами, слонами, стандартными неинтересными масками, и я всерьез опасаюсь, что не смогу здесь найти ничего самобытного для своей коллекции африканской скульптуры. Пока что я не встретил ничего любопытн