Похожа ли африканская зона разломов на сибирскую хотя бы внешне?
В Тункинской впадине — это общее название для всех котловин — круче поднимаются хребты над плоским дном, они выше и остро заточены. Деревья не рассеяны поодиночке, а чаще всего собраны в кучки-колки. И нет там одиноких гордых вулканов…
Итак, еще один неповторимый уголок земного шара — Рифт-Валли…
Убежавшие вниз по дороге теперь медленно возвращаются к микробасу. Вамбуа предлагает поехать им навстречу, и я занимаю свое место у окна.
К днищу Рифт-Валли дорога скатывается круто и, словно переломившись, упирается в его буровато-желтую поверхность. Несколько оборотов колеса — и вы переноситесь в другой мир — плоский сухой и солнечный мир, ничуть не похожий на туманные лесистые склоны с прорубленными в них шоссе.
Вамбуа оказался прав — солнце палит вовсю, и небо выгорело, как трава. Только мелколистные зонтичные акации переносят жар солнечных лучей, и еще его переносят огромные канделябровидные, похожие на многоствольные кактусы молочаи. Я упоминал один из них при описании аэропорта Эмбакаси, но здесь молочаев — их точное название эвфорбия абиссинская множество, и они придают совершенно особый вид пейзажу, заставляя вспомнить — по картинкам, к сожалению — Мексику с ее гигантскими кактусами на пустынных нагорьях…
Здесь, в Рифт-Валли, не так пустынно, здесь лучше пастбища и больше корма для скота и зверья, и на пастбищах пасутся коровы, пасутся зебры и антилопы, бредут, толкаясь, овцы… И растет кукуруза, завезенная сюда с родины похожих на молочаи кактусов. Зеленеют редкие чайные плантации. Колосятся пшеница, ячмень.
А вот новый штрих, с которым мы еще не сталкивались так близко: в двух шагах от шоссе — ограждение. Нет, не высоченный забор — просто на колышках натянуты две проволочки, и даже не колючие — гладкие. Но все равно, это уже частное владение, и не просто частное, а владение английских поселенцев, английских фермеров. Ограждение совсем не грозное, его проще простого перешагнуть, но совсем не просто будет потом доказать, что не нанесли вы ущерба частнособственническим интересам землевладельцев… И так — по обе стороны шоссе, и так — на протяжении десятков и десятков километров, почти без перерыва. Меняются только фамилии хозяев земли.
И те зебры, антилопы и газели, что бродят за оградой из двух проволочек, — они тоже уже по этой самой причине частная собственность, и вдоль дороги часто попадаются таблички: «Владение такого-то. Охотиться запрещено!»
Англичане закрепились в Кении примерно в 1886 году, когда они договорились с немцами о зонах влияния в Восточной Африке, а в 1902 году они издали закон, по которому европейцам разрешалось на льготных условиях приобретать земельные участки размером до 400, а иногда и более, гектаров.
Кенийцев англичане оттеснили в резерваты, но поскольку европейцы нуждались в рабочих руках, то англичане придумали сложную систему контрактаций, трудовых мобилизаций и т. д. и т. п.
Селились англичане в наиболее благоприятных в климатическом отношении районах, на самых плодородных землях. В частности, они облюбовали центральную часть Кении, нагорье с отличным климатом, которое вошло в литературу как «Белое нагорье».
А Вамбуа сказал нам:
— Только европейцы так называют его, а по-нашему оно — «Нанни», холмы.
…Мелькнул и исчез белый карьер с белесой пыльной дымкой над ним — в Рифт-Валли находится одно из крупнейших в мире месторождений диатомита, и здесь его добывают.
Не останавливаясь, проскочили городок Найваша и полюбовались издали плоским озером того же названия.
Перед Накуру появились плантации агавы — сизаля, грубое волокно которого под таким же наименованием — сизаль — идет на морские канаты, на прочные веревки… Сизаль завезли в Танганьику из Мексики в конце прошлого века, а через несколько лет сизаль появился и в Кении… Оставленные на семена растения уже выбросили над розеткой плотных, толстых листьев трехметровые стрелки с горизонтально расположенными соцветиями, и по общему абрису стрелы сизаля напомнили мне миниатюрные араукарии…
И еще одна, почти российская деталь — колышатся на африканском ветру желто-зеленые заросли ромашки пиретрума, которая потом отсюда, из провинции Рифт-Валли, и из некоторых других провинций тоже стекается в Момбасу, в порт ее Килиндини, в трюмы океанских лайнеров.
Озеро Найваша, мимо которого мы столь стремительно проехали, открыл для европейцев в 1883 году немецкий путешественник Г. Фишер, и обстоятельство это не случайно до сих пор отмечается в энциклопедиях. Кто открыл озеро Накуру — мы поедем к нему после ланча в городе того же названия, — я точно не знаю, но полагаю, что открыл его Джозеф Томсон; во всяком случае, он наверняка проходил вблизи него.
Экспедиции, о которых я сейчас вспоминаю, Густав Адольф Фишер и Джозеф Томсон совершили в одном и том же году. Фишер шел с некоторым опережением во времени, но зато Томсон прошел значительно дальше в глубь материка.
Их почти параллельное продвижение по Африке весьма наглядно отражало «параллельные» устремления английских и германских колониалистов, и параллели эти в нарушение эвклидовой геометрии часто и соприкасались, и пересекались в пределах одного материка.
В конце концов они договорились «не пересекаться», хотя относительность таких договоров очевидна.
Но вспомнить о Фишере и Томсоне мне пришлось еще вот по какой причине: к тому времени, когда они отправились в путешествия, европейцы, особенно англичане, были гораздо лучше осведомлены о глубинной Уганде, чем о прибрежной Кении. В Уганду европейцы проникли лет за двадцать до экспедиций Фишера и Томсона, но шли они туда — и путешественники, и миссионеры — тропами работорговцев, проложенными либо с юго-востока, либо с севера, то есть шли кружными путями. О первых европейцах в Уганде нам еще придется вспомнить, ибо связано это с увлекательнейшей проблемой открытия истоков Нила. А сейчас вернемся, во-первых, на побережье, а во-вторых, во времена несколько более отдаленные.
После изгнания португальцев из Момбасы там, естественно, укрепились арабские правители, но ведь и арабы арабам — рознь. В девятнадцатом веке почти всем побережьем от Аравийского полуострова до Занзибара правили султаны-оманиты, некогда возглавившие войну против португальцев, и только Момбасой правили султаны из другой династии — Мазруи.
Естественно, это не устраивало крупнейшего из ома-нитов султана Сеид Саида, царствовавшего на побережье в общей сложности полвека, с 1806 по 1856 год, и Мазруи-момбаситы это понимали. В 1823 году они обратились к капитану английского военного корабля, зашедшего в Момбасу, с просьбой о покровительстве. Капитан, хоть и слыл отважным человеком, сообразил, что тут не его ума дело, и согласился лишь на временный, до получения ответа из Лондона, протекторат.
Телеграфов тогда не было, авиапочты — тоже, и на переписку капитана с Лондоном ушло два года.
Два года просуществовал и протекторат, а потом пришло указание с момбаситами не связываться — указание, с точки зрения интересов англичан, конечно, правильное: не стоило из-за одного островка, пусть очень важного, ссориться с владыкой всего побережья, надо было к самому этому владыке подобрать надежные ключи…
Два штриха напоминают до сих пор о тех давних событиях: Порт-Рейтц — это в честь офицера с того корабля, что своими пушками охранял Момбасу; гавань Тюдор — это тоже в честь офицера с того же корабля.
Ну, а судьба Момбасы была предрешена. Султан Сеид Саид, для того чтобы находиться в гуще событий, перенес свою резиденцию из Маската на Аравийском полуострове на остров Занзибар, поближе к Момбасе и другим портовым городам Африки.
В 1837 году Момбаса пала под натиском оманитских войск, действия которых были молчаливо одобрены англичанами — они предпочитали иметь дело с одним султаном.
В не слишком солидных, явно пропагандистского толка английских книжках дальнейшие события на восточноафриканском побережье изображаются примерно так: арабы, убедившись, что со своими собственными владениями им никак не управиться, только и делали, что умоляли англичан прийти и взять власть в свои руки. И раз просили — англичане отказались. И два просили — англичане опять отказались… И три, и четыре… И наконец уступили англичане, взяли под свое покровительство арабские города и веси…
А всерьез говоря, многие сложные экономико-политические причины привели тогда к укреплению позиций англичан на восточноафриканском побережье. Не последнюю роль сыграло строительство Суэцкого канала, открывшего кратчайший доступ в Индийский океан для торговых и военных кораблей европейцев.
Оказавшись в прямой зависимости от англичан и вкусив благ европейской цивилизации, султан Сеид Бархаш (его возили на каникулы в Лондон) согласился, чтобы под его призрачной властью осталась лишь десятимильная прибрежная зона, а все внутренние районы отдал в безраздельное владение европейцам.
Над ними, над внутренними районами, занзибарский султан фактически был не властен, как фактически не властен он был и над прибрежной зоной. Но — законность прежде всего!
Правда, проникновение в глубь Африки англичане начали еще до того, как скрепили своей подписью соглашение с султаном, но это уже детали.
В числе первых, кто проложил прямой путь во внутренние районы Африки, оказался Джозеф Томсон.
Через четыре года после этого его путешествия англо-индийская компания, заправлявшая почти всеми торговыми операциями на Восточном побережье Африки, была реорганизована и в 1888 году превратилась в Имперскую Восточно-Африканскую Британскую компанию.
Вот тогда и возникли экономические предпосылки для того, чтобы поток европейских колонистов устремился в Кению и Уганду, тогда были вырублены те колья, на которые теперь натянута вдоль дорог гладкая проволока.
Городки Найваша и Накуру — ухоженные, чистенькие, с благопристойным выражением. Накуру — покрупнее и посолидней, и если судить о его внешности по центру, то сравнить его можно с процветающим удачливым провинциалом, побывавшим недавно в столице и набравшимся там хороших манер. Есть в Накуру и свое солидное отделение банка, и свой стеклянный магазин, в котором продаются легковые машины новейших марок, и свой центральный парк с обелиском-памятником погибшим в мировых войнах, и, конечно, свои отличные отели.