Правда, и днем улицы Томсонс-фолса не шумны, машин на них сравнительно немного, и преобладают пешеходы и велосипедисты.
Дежурят полицейские — на других улицах их незаметно, но у банка, где мы обменивали доллары на местную валюту, они стоят. На полицейских плосковерхие круглые шапочки — этакий вариант модернизированной фески, — подпоясанная ремнем рубашка, светлые шорты, а ноги до колен обмотаны патти — черной широкой лентой.
На газонах посреди улицы — скромный коврик из неброских европейских цветов, и там, где нет можжевельников, чернеют кипарисы, издали похожие на обгоревшие факелы.
За Томсонс-фолсом — мы ехали сначала на запад, прямо в сторону горы Кения, второй по высоте вершины Африканского континента, — начались поля пшеницы в сочетании с купами круглокронных деревьев… Ей-богу, европейский, даже вполне российский пейзаж. И озерко блестит, как искусственный пруд где-нибудь на Тамбовщине, и чуть курчавятся облака в спокойном синем небе. Только пыль за микробасом розовая, словно подсвеченная снизу, и оседает она быстрее, чем белесо-мучнистая пыль на отечественных дорогах.
Я читал о Томсонс-фолсе в книге Хантера, известного африканского охотника, шотландца по происхождению, умершего в Найроби несколько лет назад… И окрестности Томсонс-фолса представлялись мне отнюдь не такими пасторально-идиллическими. Ведь Хантер приезжал сюда для борьбы с буйволами, губящими крестьянские шамбы, и именно здесь, в джунглях, погиб его верный спутник, охотник из племени масаев.
Мы почти не встречали масаев, но земли, по которым ехал сейчас наш микробас, некогда принадлежали им. Масаи признавали только скотоводство, жили скотом, поклонялись скоту и наивно полагали, что всякая домашняя скотина создана для масаев. Если же скот есть и у других племен, то, с точки зрения масаев, это было чистейшим недоразумением, нарушением предопределенного порядка и скот следовало немедленно отобрать. Так они и поступали, а поскольку масаи не зря числились отличными, не знающими страха воинами, то редко кому удавалось выстоять в борьбе с ними… Масаи не навязывали свою власть побежденным. Они ограничивались тем, что отбирали у них скот и оттесняли с удобных пастбищ… К середине девятнадцатого века масаи расселились на огромной территории современной Танзании и Кении, но государственных объединений у них не возникло. Наибольшей и реальной властью у масаев пользовались лайбоны — шаманы и как бы духовные наставники, пастыри, умеющие в нужный момент и войско повести в поход, и отразить нападение…
Когда европейцы впервые появились к востоку от горы Кения, среди масаев наибольшей популярностью пользовался великий лайбон Мбатиан, но расцвет масаев близился к концу… Сначала эпизоотии обрушились на их стада, наступил голод, а с ним и эпидемии прошлись по масайским племенам… Резко уменьшилось не только количество скота, но и численность самих масаев.
После смерти лайбона Мбатиана занять его положение среди масаев попытался Ленана, сын покойного. Но нашлись еще претенденты, и междоусобные сражения стали разыгрываться на некогда мирных землях.
Масаи оставили довольно обширные территории, ранее занятые ими в районе горы Кения и Рифт-Валли, но соседние племена не пожелали занять их снова: боялись, что масаи вернутся.
Вот эти, временно оказавшиеся ничейными земли и были в первую очередь захвачены колонистами. Но только в первую очередь, конечно, а потом процесс колонизации пошел, как говорится, вширь и вглубь, начались насильственные изгнания с удобных земель, появились резерваты.
С того места, где мы остановились, чтобы немного размять ноги, — за полями пшеницы, за плотными темными колками — впервые открылась нам гора Кения. Густо-синяя дымка скрывала подножие вулкана, выше клубились на склонах облака, а над ними возвышалась острая конусообразная вершина. Собственно, Кения имеет три вершины, но мы видели только одну, да и то сквозь дымку, а дымка даже ледники превращала в матово-серые.
Кению открыл в 1849 году немецкий миссионер-путешественник Иоганн Крапф, а первым поднялся на нее через пятьдесят лет известный географ Маккиндер. Он и дал название всем трем вершинам Кении: одна из них носит имя великого масайского лайбона Батиана, вторая — имя его брата Нелиона, а высочайший пик назван в честь уже правившего тогда лайбона Ленана.
В декабре 1963 года тридцать человек, тридцать кенийцев, отправились на штурм вершины, давшей название их стране, чтобы водрузить на ней стяг независимой Кении — годы прямого колониального порабощения кончились.
Вамбуа, наш добрый гид, гордо говорит нам:
— Только один человек дошел до вершины и водрузил там флаг. Его зовут Мунчо, и он из нашего племени вакамба!
В прошлом веке племя вакамба мужественно противостояло натиску масаев. Вакамба населяли холмистую местность, и у них, как у казаков Запорожской Сечи, стояли на вершинах холмов сторожевые пикеты… Чуть завидится опасность — от пикета к пикету неслась весть, и вооруженные отряды выходили навстречу противнику.
Масаи предпочитали всем прочим видам оружия копья, вакамба — луки и стрелы, и лучниками они были отличными. Так что далеко не всегда масаям удавалось потеснить вакамба.
И тех и других потеснили заокеанские пришельцы… Десять, двадцать, тридцать километров катим мы в виду горы Кения — и все та же проволока натянута на колья вдоль дороги, и все те же таблички мелькают перед глазами:
«Владения мистера Эйджета. Не стрелять!»
Велики эти владение и пустынны. Бродят по ним антилопы, бродят жирафы и зебры. А людей не видно.
Вамбуа по нашей просьбе снова останавливает машину. Мы не нарушаем частнособственнических интересов мистера Эйджета, нам просто интересно постоять у границ его владений и подумать.
Что будет дальше с этими целинными землями? Пустовать им и пустовать еще долгие годы, или коснутся их заинтересованные руки человека? Руки нового хозяина?
Всякое может случиться. Земли колонистов не экспроприируются. Государство должно их выкупить. Целиком, если колонист собирается покинуть Кению. Частично, если он примет кенийское гражданство — для тех, кто остается, введен определенный, но отнюдь не малый земельный ценз. А денег на выкуп земли у государства нет. Англия, правда, предоставила кенийскому правительству денежный заем, специально предназначенный для выкупных операций, но всех проблем это не решает… Земля мистера Эйджета пока что по-прежнему принадлежит мистеру Эйджету.
А наш гид Вамбуа настроен оптимистично.
Вамбуа родом из деревни под Мачакосом, а Мачакос — город к юго-востоку от Найроби. Местность эту издавна заселяли вакамба, и там же создали первую крупную внутриматериковую факторию-крепость англичане. В Мачакосе уже в 1892 году обосновались и первые индийские торговцы.
Все, казалось, сулило Мачакосу быть столицей Кении, но судьба играет не только человеком, как поется в песне, но и городами.
В Сибири до сих пор ходит полубыль, полулегенда о славном городе Томске, который почему-то очутился в стороне от Великой Сибирской железнодорожной магистрали… Говорят, дело было так: запросили инженеры-строители с отцов города, с купцов то есть, взятку за то, чтобы подвести железную дорогу к Томску, а томичи не то чтобы совсем во взятке отказали, но пожалели деньгу, поскупились: и так, мол, Томск не минуют; но не учли томские купцы вот чего: не выгодна железная дорога тем, кто извозом занимается! А извозчики не поскупились: такой куш инженерам отвалили, что те тотчас научно доказали, что немыслимо вести железную дорогу к Томску… Вот и прошла она в сотне километров от него, и худо это сказалось на некогда крупнейшем сибирском торговом и культурном центре.
Не утверждаю, что нечто подобное произошло в Кении, но почему-то железная дорога от Момбасы в глубь страны миновала крупнейшую английскую факторию, важнейший опорный пункт англичан, и вышла прямо к несуществовавшему тогда Найроби.
Судьба тем самым предопределила Мачакосу роль провинциального города. Но крупные наследственные владения англичан процветали там до самого последнего времени.
В числе прочих землевладельцев числился в районе Мачакоса и некто мистер Кинг.
Мистера Кинга политические изменения в жизни страны почему-то не устроили, и он продал свою землю. И землю решено было отдать под сельскохозяйственные кооперативы, в один из которых записался наш Вамбуа.
— Вам не нравится работа шофера-гида? — не без некоторого удивления спросили мы, ибо Вамбуа казался нам идеальным спутником.
Он ответил так:
— Нравится, но до тех пор, пока не накоплю деньги на землю. Мой отец был фермером, и я хочу вернуться к земле.
— Владения мистера Кинга будут поделены между тремя кооперативами, в каждый из которых войдет примерно по пятьдесят семейств. Вамбуа считает, что в его кооперативе будет приблизительно двести человек.
Кооператив по структуре своей непрост: он включает как частные владения, так и коллективные. За право вступления в кооператив Вамбуа должен внести вступительный взнос в размере семисот шиллингов. Собранные таким образом деньги идут уже на вторичный, у государства, выкуп земли и на приобретение сельскохозяйственного инвентаря и скота.
После внесения вступительного взноса Вамбуа станет владельцем (правда, в рассрочку еще долго придется платить деньги) сорока акров земли. Кроме того, у кооператива будут общественные пастбища, и общественный скот — доходы от скотоводства пойдут на нужды кооператива. Каждой семье разрешается иметь и свой крупный рогатый скот, но не более четырех голов… Будут и коллективные поля, и доход от них тоже пойдет в общий фонд…
Будущее видится Вамбуа в розовом свете. Рассказывая, он воодушевляется, энергично жестикулирует, и глаза его сияют. Еще бы, он станет фермером!
Слово «поехали» дается Вамбуа с превеликим трудом; он мучительно складывает губы трубочкой и несколько раз повторяет его, растягивая одни звуки и проглатывая другие. Нам кажется, что аналогичная команда на суахили — «моджянамоджя» получается у нас гораздо лучше, но Вамбуа неизменно улыбается и посмеивается.