Растянутый над катером тент по замыслу кораблестроителей предназначался для защиты пассажиров от зенитальных лучей солнца, и от лучей солнца он действительно защищал. Но ветер был настолько силен, что понес струи дождя параллельно Нилу, над водою, и струи, как хлысты, били под тентом по катеру… Мы вскочили на скамьи, чтобы хоть немножко приблизиться к символической крыше, мы прикрыли руками те части одежды, в которых хранились документы, но спастись от водяных хлыстов все равно никому не удалось — даже Левону Налбандяну, который, решив всех перехитрить, забрался под скамейку; он сидел под скамейкой и после того, как дождь кончился: на него стекала вода, скопившаяся на тенте, и он был уверен, что ливень продолжается…
…Вспыхивали молнии, небо, над нами с шипением лопалось, и казалось, что лопается намокший и натянувшийся тент, и оттого еще больше усиливалось ощущение незащищенности от ливня, бессмысленности всяческих попыток укрыться от воды… Я спрыгнул со скамейки и рядом с собой увидел вспененный бешеный Нил и второй воздушно-водяной поток, несшийся ему навстречу: россыпь капель, не сливаясь с рекой, неслась, скакала над его поверхностью в сторону водопада.
Катер не выгребал против ветра — нас сносило к берегу, на затопленные мертвые деревья, и моторист прекратил в конце концов бесполезную борьбу: когда до берега осталось рукой подать, рулевой бросил якорь, и катер заплясал на натянутом канате… Ни у кого не было уверенности, что канат выдержит, что катер не сорвет, и мы весьма оживленно обсуждали, как будем вплавь добираться до суши… Когда ветер стих и чуть-чуть посветлело, мы насчитали рядом с катером до дюжины крокодилов, выставивших из воды глаза и ноздри…
Тишина наступила так же внезапно, как началась буря. Облака над нами поголубели, и обозначилось палевое пятно в зените, дальний берег укрылся за темно-синей вуалью. Только Нил не мог успокоиться: по расплавленной воде его кружился мусор, кружились сорванные зеленые островки; Нил переживал случившееся, и в глубине его еще клокотала ярость.
…Буря бурей, а программа программой: мы не повернули обратно, мы поплыли дальше к Мёрчисон-фолсу и наконец увидели стиснутый черными стенами семиметровый поток, у основания которого кипел белый вал… Речники наши не осмелились близко подойти к водопаду: даже на почтительном расстоянии казалось, что бьют здесь со дна Нила мощные ключи, разделившие поверхность реки на выпуклые круги…
Но самое удивительное все-таки поджидало нас, когда мы повернули от водопадов обратно. В затишье, в открытом заливе, защищенном от быстрых струй мысом, вода буквально кишела крокодилами и бегемотами. Крокодилы дремали, опустив головы и хвосты под воду, выставив спины, и было им так тесно в реке, что приходилось перелезать через соседа, если у одного из крокодилов появлялось желание переменить место… А бегемоты торчали из воды вокруг крокодилов, разевали пасти и дергали маленькими ушами, недоверчиво поглядывая на катер…
В Египте, в гробнице вельможи Тии у Каира, я видел фреску, изображающую бегемота, схватившего крокодила поперек туловища. Здешние бегемоты и крокодилы, несмотря на огромное количество их, как будто жили в мире… Как же тесно было зверью в Египте несколько тысяч лет назад, если между бегемотами и крокодилами происходили смертельные схватки?!
…Совсем после бури, однако, не прояснилось. Солнце лишь чуть просвечивало сквозь облака, освещая нам дорогу. Вода у катера отливала желтизной, а у берегов имела сиреневый оттенок. В лагунах цвели голубые кувшинки, которые в Египте называют лотосами. Пахло тиной.
Несмотря на довольно-таки поздний час, у парома выстроилась длинная вереница легковых машин: владельцы их, очевидно, намеревались ночевать в Параа Лодже.
Дэвид уже ждал нас на левом берегу — нам предстояло ночевать в Масинди.
Едва мы ступили на землю, как все вдруг почувствовали огромную усталость. Мы катили по оранжево-синей саванне мимо слонов и буйволов, но никто уже не высовывался в окно с фотоаппаратом. На заднем сиденье играли в шахматы, кто-то дремал. Даже короткий вскрик Дэвида «Физи! Гиена!» никого не вывел из равнодушного состояния.
Гиена, выскочив из зарослей на дорогу и сперва не разобравшись в ситуации, затрусила нам навстречу, а потом пустилась наутек.
Я заставил себя встать и смотреть. На слонов. На буйволов, которых Дэвид называет то буффало, то ньяти. На вечернюю саванну, совсем не похожую на ту, что мы видели утром. Холодный влажный ветер постепенно унес усталость, но утренняя острота ощущений все-таки не возвратилась, и я повторял про себя:
Мимо слонов,
Как мимо столбов,
Едут разини
В Масинди…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Дорога в Форт-Портал. Юнкер.
Лунные горы и оловянный лес. Встреча с пигмеями.
Ночь в Форт-Портале. Экватор.
Возвращение в Кампалу.
Еще несколько слов о столице.
Усыпальница бугандийских королей. Озеро Виктория.
Воздушный мост. Полет над Нилом
Ливень хлынул сразу же, как только мы расстались с отелем «Масинди». На дожди нам везет. Пришлось закрыть верх микробаса и пришлось закрыть окна. Как будто и нет ничего в этом особенного, но усиливается ощущение изолированности от внешнего мира, что не украшает путешествие.
Дождь и потом шел зарядами, но даже в перерывах между ними верх микробаса не просыхал — так влажен был воздух: ветер гнал по тенту темные кругляши капель и сбрасывал их на дорогу.
Появились плантации сизаля. Поменьше, чем в Кении между Ньери и Найроби, но все-таки не маленькие.
Вдоль шоссе — кучки круглых хижин без дверей; двери, запоры, заборы — все это как-то уж очень символично в Африке, а в деревнях в них вообще нет никакой нужды.
Первая наша остановка — в городке Хойма. Он уступает по размерам Масинди, но зато Хойма — столица королевства Буньоро. Дворец мукамы — белое с синим здание — обнесен двумя соломенными изгородями, и перед дворцом — караулка, возле которой стоят солдаты и вывешен плакат, предупреждающий нежелательных визитеров, что доступ к мукаме весьма и весьма ограничен.
В столице — и столичные моды; дамы не носят здесь платьев с высокими плечами, как в Кампале, но зато изобрели своеобразную манеру подпоясываться: поясок идет от поясницы под живот и там завязывается бантом.
В Хойме мы остановились, чтобы получить в полицейском управлении пропуск на въезд в Торо.
Это не заняло много времени, и вот мы уже стоим перед шлагбаумом на границе двух (теперь тоже бывших!) королевств в стране Уганда. Справа и слева от шлагбаума — вбитые в землю острые шипы, это чтобы машины не объезжали по обочине заграждение. И тут же, конечно, сторожевой пост: палатка, крытый соломой навес, таган с котелком на огне. И два солдата в касках. Один из них проверяет наши документы, и мы покидаем пределы королевства Буньоро.
Королевству Торо в историческом плане не везло во взаимоотношениях с королевством Уньоро. Правил Торо, как и Уньоро, мукама, и советы ему подавали точно так же члены рукурато, но дела у них не клеились, и правители Торо почти постоянно находились в феодальной зависимости от правителей Уньоро.
Гордые духом, независимые горцы Торо были, как сказали бы мы теперь, жертвами экономики: и плодородных земель они имели меньше, и меньше хороших пастбищ; местность поднималась на запад к массиву Рувензори, и вступали в свои права лесистые гряды холмов и ущелья… И бурные потоки, размывающие в дождливый сезон земли.
Чтобы по возможности ослабить вредную деятельность потоков, торийцы проложили от шоссе в темную глубь леса отводные противоэрозионные канавы. А чтобы канавы не замывало раньше времени, торийцы укрепили их склоны частоколом. Многие жерди проросли, и, наверное, это способствует долговременности сооружений.
А на дороги выползают белые, с коричневыми донышками вьюнки. Машины, правда, мешают им расти.
На деревьях — гнезда ткачиков, но это уже никого из нас не удивляет. На деревьях висят и лишайники-бородачи, такие же внешне (в их систематике сам черт не разберется), как в наших северных лесах. И рядом с ними — папоротники-лопухи, как в Масинди, и папоротники-лианы, подобных которым я еще не встречал.
Низины залиты водою, и от них тянет гнилью.
Женщины королевства не носят платья, они носят бикойя — широкие цветные накидки, обернутые вокруг тела и краем заброшенные за плечо.
…Форт-Портал был уготован нам доброжелательной туристской компанией как обзорная площадка, с которой можно увидеть увенчанный снегами массив Рувензори… Тут все — на удачу. Рувензори обычно затянут облаками, вершины его скрыты от случайных глаз, и как фирма, так и ее клиенты идут на риск.
Совершенно неожиданно мы узнали, что сравнительно недалеко от Форт-Портала, на границе с Конго, живут пигмеи, выходящие время от времени к шоссе из дремучих лесов Итури.
Мы спросили о пигмеях Дэвида.
— Да, я знаю, где они живут, — ответил он. — Я бывал у них, и они меня знают.
— Мы могли бы к ним поехать?
— Да, если бы вы сказали мне об этом в Кампале. Туда запрещен свободный проезд.
— Вы боитесь, что нас плохо встретят?
— Нет, я знаю их обычаи, а староста деревни, возле которой живут пигмеи, мой старый знакомый.
— В чем же дело?
— Нам едва ли дадут пропуск в Форт-Портале.
— Почему?
— Там зона военных действий. Ссорятся племена баконджо и баторо. Баконджо считают, что баторо когда-то незаконно захватили у них землю, а земли в горах мало…
— Но можно попытаться получить пропуск?
— Попытаться можно.
Мечта попасть в пигмейскую деревню владела каждым из нас во время переезда от Масинди до Форт-Портала, административного центра Торо, но мне она казалась несбыточной.
Я запрятал мечту подальше, чтобы избежать позднее разочарования — несбывшиеся надежды, как известно, не самое приятное на свете, — и, глядя на мелькающие пейзажи, вспоминал путешественника, который первым из моих соотечественников побывал в Уганде.