Жил-был в прошлом веке на Руси Василий Васильевич Юнкер, уроженец Москвы, человек судьбы необычной: удачник и неудачник, герой и негерой, почти забытый и воскресший из забытья; он удачно выбрал себе родителей — потомственных банкиров, богачей; сам же он, вместо того чтобы наживать финансы, принялся их усиленно тратить, и не где-нибудь, а в Африке, по странам которой совершил три больших долголетних путешествия; он мог в свое удовольствие сибаритствовать в роскошных особняках Москвы и Петербурга, но предпочел палатки и носилки, на которых его таскали по саванне во время затяжных болезней.
О Юнкере совсем неплохо написал мой товарищ по профессии Юрий Давыдов в книге «О друзьях твоих, Африка», и я не собираюсь особенно дополнять его.
Меня интересует только вот какой факт: после долгой исследовательской работы в северных районах нынешней Уганды и по соседству с ней больной Василий Васильевич Юнкер вовсе не собирался пересекать всю страну с севера на юг и дальше, вплоть до Занзибара, уже не имеющего никакого отношения к Уганде.
Так, однако, получилось.
Юнкер путешествовал под моральной, так сказать, эгидой Русского географического общества, но абсолютная материальная независимость поставила его в несколько особое положение среди известных путешественников того времени: он никому не служил и ничью политику в Африке не проводил.
Он был гуманен, доброжелателен, чужд расовых предрассудков. Юнкера можно считать продолжателем в Африке традиций Миклухо-Маклая; во всяком случае, он многие месяцы прожил среди местных африканцев; особенно интересно его пребывание среди жителей племени мангбатту, относящегося к народу азанде: мангбатту слыли людоедами (отсюда иногда еще встречающееся в литературе название всех азанде «ньям-ньям»), а Юнкер пришел в их владения один и поселился у них в деревне.
Юнкеру очень хотелось нести африканцам доброе, вечное, и несколько наивно он полагал, что такие же цели преследуют все прочие европейцы; он полагал, что приход европейцев в Африку только благо, а в это время за власть в Центральной Африке боролись англичане, французы, немцы, и действия Юнкера далеко не всегда приводили к тем результатам, на которые он рассчитывал. Нечто подобное, впрочем, пришлось пережить и Миклухо-Маклаю.
Болезни, сложная обстановка побудили в конце концов Юнкера задуматься о возвращении на родину. Но логичный северный путь преградили восставшие махдисты.
Юнкер отправился на юг, пересек всю Уганду, первым из наших путешественников увидел озеро Виктория, уже названное так Спиком, первым переплыл его и вышел к Занзибару.
Владея несколькими языками, Юнкер по каким-то соображениям опубликовал свои основные труды о путешествиях по Африке на немецком языке.
Первый том вышел в свет в 1889 году, а через три года, в возрасте пятидесяти двух лет, Василий Васильевич Юнкер, заболев гриппом в Петербурге, скончался.
Юнкера привела в Петербург мысль о переиздании его книги на русском языке, но подготовить ее он не успел. Будучи человеком весьма замкнутым, Юнкер не любил публичных выступлений, не искал популярности.
После смерти Юнкера его труд в переработанно-облегченном виде вышел на русском языке, но скоро о нем забыли.
Книги Юнкера — правда, тоже с сокращениями — были переведены на русский языки опубликованы Географическим издательством только в 1949 году.
Юнкер, человек и путешественник, этнограф и географ-гуманист, еще ждет доброжелательных и умных, внимательных и терпеливых исследователей его сложного жизненного пути.
Форт-Портал некогда был, наверное, главным военным укреплением у западных границ Уганды.
Ныне Форт-Портал — город-парк, красиво расположенный на холмах в предгорьях Рувензори. Он и похож и не похож на другие англизированные городки Уганды, но мне вспомнились прежде всего некоторые районы Найроби — Форт-Портал лучше декорирован, чем, скажем, Масинди, он просторней и удачней расположен.
Дэвид выгрузил нас прямо на подстриженный газон, занимавший весь склон холма от тенистой можжевеловой аллеи до заросшего тростником ручья, и, оставив подкрепляться сухим пайком, отправился в полицейское управление.
Мы подкрепились, отдохнули; мы несколько раз измерили шагами длину можжевеловой аллеи и вполне налюбовались серебристо-зеленоватыми, с патиной кистями лишайника-бородача. А Дэвид все не появлялся, и это наводило нас на грустные размышления — значит, разрешения на поездку к пигмеям нам не дают.
Мы отправили парламентерами к Дэвиду Гирева и Дунаева, и они вернулись с вестями приятными и неприятными: разрешение получено, но куда-то ушел офицер — хранитель печати, а без печати разрешение недействительно… Когда офицер вернется — неизвестно, а до пигмеев ехать два с половиной часа, и времени у нас в обрез…
Теперь мы с грустью следили за бегом часовой стрелки и, когда она, по нашим расчетам, приблизилась к роковой черте, вновь послали парламентеров к Дэвиду…
— Печати поставлены, — сказали парламентеры, вернувшись. — Но требуется еще одно разрешение: на пребывание в запретной зоне после наступления темноты, а куда-то ушел тот офицер, который…
В общем получалась сказка про белого бычка, и мы скисли — никого из нас сказка не развеселила.
Я предавался грустным размышлениям о зависимости человеческих судеб от всякого рода печатей, когда увидел Дэвида — степенного Дэвида, — перелезающего через невысокую ограду полицейского участка. Напрямик, через палисадник, Дэвид помчался к нам, размахивая пачкой бумажек.
— Все в порядке, — подбегая, сказал он. — Поехали!
В книге Генри Мортона Стенли «В дебрях Африки» горный массив Рувензори, им же, Стенли, открытый, именуется еще так: «Царь облаков» и даже «Творец дождя». По свидетельству Стенли, так называют родные горы люди из племени баконджо.
Только климатическими причудами — это не единственный случай в истории географии — можно объяснить, что именно Стенли в конце концов открыл Рувензори.
Отнюдь не по недосмотру нагромоздил я в предыдущей фразе внешне лишние слова: «именно», «в конце концов»…
Стенли сам засвидетельствовал, что Сэмюэл Бейкер мог увидеть с берегов озера Альберт Рувензори во всем его величии. Некоторые другие путешественники — тоже. Но «верноподданные» — облака — тщательно стерегли от постороннего глаза своего «царя»…
Стенли дважды побывал у Рувензори и ничего толком не разглядел. Только при третьем его визите в центр Африки облака забастовали и на несколько часов покинули своего владыку — все горные цепи со снежными вершинами открылись взору путешественника и его спутников («тысяча пар глаз впилась в это дивное зрелище», — записал в дневнике Стенли).
Нам Рувензори не открылся — положение в монархии, очевидно, стабилизировалось, и все верноподданные находились на своих местах… А едва мы тронулись в путь, «Царь облаков» послал нам вдогонку дождь… Дождь то усиливался, то ослабевал и моросил по-осеннему, поэтому верх и окна пришлось опять закрыть.
Так, посматривая сквозь мокрые окна на окрестные пейзажи, я решил выяснить у Дэвида происхождение названия гор — Рувензори.
— Никто так эти горы не называет, — с необычной для него резковатостью ответил Дэвид. — Мы называем их Лунные горы.
— Лунные? — переспросил я.
— Да, Лунные.
— Но «рувензори» — слово не европейского происхождения!
— Не европейского, — согласился Дэвид. — Так называется на уру-торо, языке баторо, небольшое горское племя. Точнее — не рувензори, а рунеджери, но все равно это название племени, а не гор. Путешественники-европейцы чего-то не поняли и дали горам ошибочное название.
Вероятно, Дэвид был прав, решительно отклоняя название «Рувензори». Но откуда он взял другое — Лунные горы?
Мне не удалось это выяснить у Дэвида. Лунные горы — едва ли название местного, африканского происхождения. «Царь облаков», «Творец дождей» звучит убедительнее со всех — и географических, и исторических, и культовых — точек зрения.
Но на картах Африки Лунные горы появились две-три тысячи лет тому назад — их изобрели античные географы.
Бог весть каким путем достигла европейских берегов и такая — кроме озерной — версия: Нил, загадочный и могущественный Нил, начинается в центре Африки, в Лунных горах. Почему в Лунных — объяснить не берусь. Что не в горах берет свое начало Нил, а в озерах — это теперь очевидно.
А в истоках Нила высятся горы — Рувензори, или Лунные горы, и отрицать это невозможно.
Кто же тогда, еще до нашей эры, доставил столь точные сведения европейским географам и какому гениальному фантазеру пришло в голову дать им такое удивительное название — Лунные горы?!.. Вспомним, что первый телескоп был наведен на Луну Галилеем многие столетия спустя…
Я не стану уверять, что только об этом и размышлял, пока микробас наш петлял по отрогам Лунных гор. Но и черт те когда прочитанные страницы географических учебников, и слова Дэвида, и космический штурм Луны — все это вдруг сплелось, перепуталось, звонко отдалось в душе.
Звонко и коротко. Но мы надеялись на встречу с пигмеями, самым загадочным народом нашей планеты — не менее загадочным, чем какие бы то ни было лунные горы, — и посторонние мысли как-то сами собой уходили в сторону, отсекались.
Теперь я сразу же признаюсь в следующем: наша незапланированная встреча с пигмеями в лесах Итури состоялась, мы побывали в их маленькой деревушке. Самый этот факт дает мне право — формальное, во всяком случае — удариться в теоретизирование о пигмеях.
Потеоретизировать тут действительно есть о чем. Но есть и опасность впасть во грех компиляторства — о пигмеях создана весьма обширная литература, очень просто позаимствовать из книг кое-какие сведения о них и включить их в собственную книгу. Я мог бы сделать это, успокаивая свою совесть тем в общем-то правильным аргументом, что «несу знания в массы».
Но сейчас я решил пойти иным путем: я приведу полностью, почти без исправлений торопливые дневниковые записи, ибо, как я теперь вижу, только они сохраняют и могут сохранить непосредственность тех наблюдений.