Но история появления на картах Англо-Египетского Судана несколько отличается от всего прочего — вспомним мамлюков, Мухаммеда-Али, англичан. Завоеванный Мухаммедом-Али Судан входил в состав Египта, и, когда англичане укрепились в Египте, влияние их распространилось и на эту территорию. Но правили англичане Суданом не сами в открытую, а завуалированно, через египетскую администрацию, так что гнет фактически получался двойным, если не сказать сильнее.
Кончилось это взрывом, который произошел в 1881 году и известен в истории как восстание махдистов.
Возглавил восстание некто Мухаммед-Ахмед, сын плотника с нильского острова Лебаб, который объявил себя махди (спасителем) мусульман и призвал правоверных к джихаду, к войне с иноземцами.
Мухаммед-Ахмеду было всего тридцать три года, когда он стал духовным, военным и политическим вождем целого народа — он, сын плотника… Что ни говори, но в людях типа Мухаммед-Ахмеда было и есть что-то магнетическое, хотя это некогда популярное определение у нас теперь не любят. Фанатичное исступление?.. Но ведь не за каждым кликушей идет народ, не всякий юродивый становится мессией… Пламенная вера в своего бога, в свое предназначение?.. Но этого недостаточно, чтобы одерживать победы над отлично вооруженными иностранными войсками, которым нет никакого дела до личных убеждений новоявленного пророка.
Мухаммед-Ахмед, прозванный Махди Суданским, в нескольких сражениях разбил англичан и египтян. В 1885 году его войска штурмом взяли Хартум, и во время штурма погиб английский губернатор Судана, участник Крымской кампании, генерал Гордон.
В том же году Махди Суданский, словно израсходован нее отпущенные ему природой силы на одно великое дело, умер.
Власть в стране перешла к его сподвижнику халифу Абдаллах ибн-аль-Саид Мухаммеду.
И Абдаллах велел разрушить Хартум. И его разрушили. А столицу перенесли на другой берег Нила, в Омдурман.
Государство махдистов, возглавляемое Абдалла-хом, просуществовало тринадцать лет, и все это время суданцам приходилось воевать и с англичанами, и с египтянами, и с французами, и с итальянцами, и с бельгийцами, и с эфиопами.
И они воевали, воевали успешно.
Судьбу махдистского государства предрешили в конечном итоге события внешнеполитические: с юга в Судан вторглись французы, расчленяя уже сложившиеся колониальные владения Англии по восточному побережью Африки, а этого англичане не могли потерпеть.
Вот тогда-то лорд Гораций Герберт Китченер, резиденция которого находилась в Асуане, и вынужден был прервать свои занятия ботаникой и садоводством: во главе большого и хорошо вооруженного войска он отправился в Судан.
Генеральное сражение произошло неподалеку от Омдурмана, на полях Керрери, и войска Абдаллаха были разбиты наголову. Произошло это в сентябре 1898 года. Еще год Абдаллах продолжал партизанскую войну против англичан, но вскоре погиб в бою.
А лорд Китченер, расправившись с пленными и ранеными и повелев разрушить мавзолей Махди Суданского, а останки его сжечь в пароходной топке и развеять пепел в Ниле, — сам ботаник-генерал стремительнейшим маршем двинулся навстречу французам, которые шли на север по Белому Нилу.
Они встретились у городка Фашода, который теперь называется Кодок, и Китченер предъявил ультиматум французскому капитану Маршану… Маршан ультиматума не принял, отказался покинуть Фашод без приказа своего правительства, и дело тогда едва не кончилось войной между Англией и Францией. Отступила Франция — правда, за определенную мзду в Центральной Африке, — но все-таки отступила.
Вот после этих событий Судан и был специальным договором превращен в Англо-Египетский Судан. Превратить открыто его в свою колонию Англия в то время не решилась, статут Судана определялся сложным словом «кондоминиум», то есть совместное владение, но сути дела это, конечно, не меняло.
Англичане восстановили Хартум, и он вновь стал административным центром страны.
В 1956 году, когда Судан добился политической независимости, Хартум был объявлен столицей Республики Судан, Джамхуриет-эс-Судан по-арабски.
Но согласитесь, что, подлетая к Хартуму, я имел основания вспоминать свои прогулки по ботаническому саду в Асуане и имел основание среди самых различных исторических событий отдавать предпочтение созданию красивых и тенистых ботанических садов.
Пустыня кончилась до Хартума, примерно за час до прилета туда.
Перед Хартумом — саванна с редким древостоем и деревни с островерхими круглыми хижинами.
И Нил. На одном из разворотов я увидел две сливающиеся реки и натянутые паутинки мостов… Сбылось?.. Нет, еще не сбылось, еще надо было прийти на самый кончик «хобота» и опустить руки в разные реки — в Белый Нил и в Голубой Нил.
Но зато я вовсе не чувствовал себя витязем на распутье— какую из двух дорог выбрать: путь наш жестко предначертан авиакомпаниями и идет он почти вдоль Белого Нила и почти по меридиану до Найроби, столицы Кении.
Первое, что я ощутил, выйдя из нашего самолета и ступив на землю Судана, так это зной. Но что ж тут удивительного — Африка! А первое, что я увидел, выйдя за пределы аэропорта, так это огромную рекламу пива: «Пейте Камель-бир!» И тоже ничего удивительного: в жару, правда в ресторане, а не в пешем походе, выпить пива совсем неплохо.
Машины увозят нас в город. Машины маленькие и неудобные, и нельзя фотографировать на ходу. Приходится просто смотреть и кое-что запоминать. Сухую, выжженную солнцем землю вдоль шоссе — настолько сухую, что не верится в близость двух великих рек. Суданцев в галабеях или рубашках и шортах — таких черных суданцев, что даже сенегальцы, пожалуй, «бледнеют» рядом с ними, а наша художница Мирэль Шагинян находит, что их антрацитовая кожа имеет фиолетовый оттенок; удивительны ноги суданцев — тонкие, обтянутые кожей, но, очевидно, очень сильные ноги, ибо суданцы издавна славились как караванные носильщики… На лицах мужчин — глубокие ритуальные шрамы-полосы, идущие от виска к подбородку… У пожилых женщин тоже есть насечки. У молодых — нет. Женщины одеты преимущественно в белое, причем ткань накидывается на голову, а затем обматывается вокруг тела и ног, до земли. Детей носят на бедре, придерживая рукой. На полицейских — черные широкополые шляпы, причем левый край подколот красной брошью; костюм бежевый — куртка и шорты; черные обмотки почти до колена и черные ботинки. Машин в городе сравнительно немного. Бросаются в глаза желтые, с зеленой полосой такси.
Нас разместили в отеле «Лидо». Наверное, назван он так в честь бывшего острова — ныне это причлененная к берегу коса у Венеции, — но, право же, трудно представить себе что-нибудь более несхожее: хартумский «Лидо» и Лидо у Венеции, на берегу моря.
Сушь. Жара.
Но бывает иначе. И над Хартумом иногда разверзаются муссонные ливни. О них напоминают глубокие дренажные канавы по обеим сторонам улиц — они не случайны, конечно. О них напоминают и неожиданные после сухой саванны лужи, заросшие зеленой тиной. Говорят, недавно прошел короткий, но сильный ливень, а зазеленеть лужам под африканским солнцем и совсем уж несложно.
Устроившись в отеле, который содержит еще не старая гречанка с очень симпатичной дочкой-помощницей, мы решили осмотреть город.
Был час сиесты. В дневнике я записал, что в полуденный зной только мы да сонные кошки бродили по городу. Впрочем, жара не смущала и большущих марабу в черно-белых жакетах — эти птицы-санитары важно расхаживали по пустынным улицам, деловито подбирая какие-то отбросы.
Сверху — я имею в виду балконы отеля — та часть города, в которой нас поселили, явилась нам плоскокрышными домиками с квадратными дворами, немощеными улицами, минаретами с площадками, похожими на раскрытые цветочные бутоны… Парили над городом коршуны, лениво распластавшись на плотных воздушных струях.
При более близком знакомстве — мы пошли от отеля к Нилу — город оказался сравнительно тенистым и сравнительно не пыльным, хотя пылевые бури — хабуб — время от времени захватывают и его. Редкие прохожие охотно и в подробностях объясняли нам, как пройти к Нилу. Точнее — к Голубому Нилу, на левом берегу которого стоит Хартум.
Голубой Нил… Я вспоминаю сейчас, как описывали его русские путешественники прошлого века, побывавшие на его берегах. Не очень много их добралось сюда, но все-таки Голубой Нил не был книжной загадкой для русских географов.
У горного инженера, путешественника и дипломата Егора Петровича Ковалевского, который работал в Египте и Судане в конце 40-х годов XIX века, в его книге «Путешествие во внутреннюю Африку» вода Белого Нила так и называется «белой», а вода Голубого— «голубовато-зеленой». А у Василия Васильевича Юнкера, посетившего Судан лет сорок спустя, Голубой Нил — красно-коричневый, полноводный…
Мое краткое описание собственно Нила, приведенное в самом начале книги, вероятно, все объясняет: путешественники видели Голубой Нил в разные сезоны года.
Нам Голубой Нил явился таким же, как Юнкеру (был август) — буро-красным, разлившимся, с упругими волнами и водоворотами. Деревья и кусты, выросшие у выложенной камнем набережной, стояли по пояс в воде, а ветви плакучих деревьев полоскались в Ниле, то вскидываясь над волнами, то падая в них… Перед закатом, как и в Египте, со всех концов Хартума слетались к Голубому Нилу шумные стайки каменных воробьев — мелких коричневатых птичек, — и словно ожили, зашевелились и загомонили густые кроны фикусов и акаций…
Одно немаловажное обстоятельство помешало нам в тот день выйти к слиянию Белого и Голубого Нила. Как только мы приехали в отель, руководителю нашей группы Герману Гиреву позвонил представитель авиакомпании и сказал, что мы, наверное, не сможем завтра же вылететь в Найроби: на этой линии забастовали летчики, механики и стюарды, требуя повышения зарплаты… Задержка в Судане в принципе могла бы оказаться интересной и небесполезной, если бы… если бы не ставилось под угрозу расписание нашего путешествия по Кении и Уганде.
Представитель авиакомпании, которой невыгодно было содержать нас в Хартуме, обещал что-нибудь придумать и просил к вечеру вернуться в отель.