— Виски? — предложил хозяин дома.
— Да, пожалуй, — согласился Ричард, наблюдая, как дворецкий опускает мелко наколотый лед на донышки бокалов.
— Амелия, сыграй нам что-нибудь, — мистер Черрингтон кивнул в сторону рояля, вспомнив о присутствии дочери. Та обернулась, коснулась пальцами затейливо уложенных завитков прически, и послушно подошла к инструменту. — Ведь ты еще не забыла свои уроки музыки?
Взяв небольшую стопку нот с крышки рояля, покрытой малиновым бархатом, девушка быстро перелистала их. Просматривая названия пьес, она на какое-то мгновение приподняла бровь, но все-таки выбрала одну из них, и, наспех пробежав глазами нотные строки, расправила юбку и чинно села в профиль к остальным.
— Мистер Харви, не могла бы вы помочь мне?
— Все что угодно для вас.
— Вас ведь не затруднит переворачивать страницы в нотной книге?
Будь в этом зале один из тех художников эпохи романтизма, он бы немедля схватился за кисть, такую идеалистическую картину представляли эти двое молодых людей: светловолосая юная девушка, чьи пальцы легко порхают над клавишами, и высокий статный молодой человек, переворачивающий для нее страницы.
Из-под пальцев Амелии лилась спокойная и незатейливая мелодия — одна из тех, что всегда исполняются благовоспитанными молодыми леди на музыкальных вечерах. Миссис Черрингтон рассеянно слушала, устремив взгляд в никуда; ее руки, сжимающие рукоделие, опустились на колени. Наконец музыка стихла, и мистер Черрингтон одобрительно кивнул.
— Что ж, я вижу, что твой учитель музыки не напрасно потратил время.
Девушка повела плечом и, слегка нахмурившись, пролистала нотную книгу в поисках чего-нибудь еще, достойного исполнения.
— Мисс Амелия, я помню, что как-то на Рождество вы исполняли для нас несколько песен, — вдруг произнес Ричард. — Не споете ли вы и теперь? Я не забыл, что у вас очень славный и нежный голосок.
Амелия повернула к нему голову, чуть склонив ее к плечу, и внимательно посмотрела на молодого человека.
— Благодарю за ваш лестный отзыв, мистер Харви, — ответила она. — Право, я так давно не пела на публике!
— Не скромничай, милая, — произнесла миссис Черрингтон. — Раз наш гость просит…
— Спой, Амелия, — отец чуть приподнял бокал, подчеркивая свои слова.
Девушка немного смущенно улыбнулась.
— Тогда, если вы не будете возражать, я исполню одну балладу. Возможно, она не так красива, как та рождественская песня, однако я никак не могу выбросить ее из головы. Я думаю — я уверена — что нашему гостю она понравится, — и вновь Ричард поймал ее особый взгляд, ради которого он готов был вновь изучать хоть каждую ступеньку лестниц дома Черрингтонов.
Девушка вздернула подбородок, чему-то улыбнувшись про себя, и ее пальцы вновь легли на клавиши.
Цыгане явились на графский двор,
Играя на тамбурине…
Ее обычно негромкий и мелодичный голосок вдруг обрел глубину и заиграл новыми глубокими интонациями: то становился тихим и вкрадчивым, то высоким и звонким; то он искрился весельем, а мгновение спустя в нем уже сквозило неподдельное отчаяние. Казалось, что девушка не просто исполняет песню, а проживает ее здесь и сейчас; что видит перед собой ту графиню, которая оставила свою прежнюю жизнь и ушла с цыганским табором.
Она пела, полностью отдавшись во власть музыки и слов, не замечая своих слушателей. Лицо Амелии порозовело, золотистый локон выбился из прически около виска, пальцы быстро бегали по клавишам, и даже глаза, казалось, потемнели, превратившись в бездонные омуты, в которых плескались невиданные доселе страсти.
Ричард взволнованно слушал, подавшись вперед и не сводя с девушки глаз; мистер Черрингтон низко склонил голову, созерцая ковер, а его супруга то и дело исподтишка бросала на него тревожные взгляды, словно пытаясь угадать, какие мысли скрываются за непроницаемым выражением лица мужа.
О нет, дорогой! Не воротишь домой
Меня ни мольбою, ни силой.
Кто варит свой мед, тот сам его пьет.
А я его крепко сварила!
Наконец Амелия пропела последние строки, прозвучал последний аккорд и постепенно смолк, растворяясь в наступившей тишине. Несколько мгновений в комнате царило молчание, а потом его разорвали хлопки.
— Браво, мисс Черрингтон! — воскликнул молодой человек. — Это было поистине чудесно. Но где же вы узнали об этой песне? Я ни разу не слышал ничего подобного.
— О, я нашла сборник старинных английских баллад среди старых бумаг, которые обнаружили на чердаке во время уборки. Эта баллада называется «Графиня-цыганка». Текст показался мне весьма занимательным, и я сама подобрала к нему аккомпанемент, — она очаровательно улыбнулась.
— В таком случае это делает вам честь, — добавил Ричард. — А ваш голос еще лучше, чем я запомнил. Вы могли бы стать настоящей певицей.
Амелия рассмеялась.
— Вы смущаете меня такими комплиментами, мистер Харви. Множество девушек поют куда лучше меня.
— Что ж, так и есть, — скупо сказал мистер Черрингтон. — Но даже музыка хороша в меру. Мистер Харви, вас еще не утомила игра моей дочери?
— Нет, она прекрасна. Однако здесь немного душно, на мой взгляд, и я предпочел бы пройтись.
— Вы уже видели наш зимний сад? Там воздух гораздо свежее, чем в большинстве комнат, — откликнулась Амелия, позабыв и о фортепьяно, и о пении. — Он расположен прямо здесь, следом за гостиной.
— Только мельком, — отозвался он, вставая с кресла и делая несколько шагов по гостиной. — И буду рад, если вы покажете мне его. — С этими словами молодой человек предложил девушке локоть, она положила на его сгиб пальцы, и они степенно вышли в соседнюю комнату, оставив дверь в гостиную открытой.
Зимний сад представлял собой оранжерею, которая пока еще почти пустовала; здесь окна пропускали куда больше света, чем во всех остальных помещениях дома, а обстановка ограничивалась лишь несколькими стульями со светлой льняной обивкой да небольшим ореховым столиком на изогнутых ножках, украшенного одной-единственной кружевной салфеткой. Когда-нибудь здесь должны будут появиться экзотические цветы и растения, которым требуется много солнца, пока же главным украшением и источником тонкого аромата служили розовые кусты, протянувшиеся вдоль обеих стен. Сами розы еще не распустились, но некоторые сорта, самые ранние, уже дали бутоны, набухшие в преддверии скорого цветения.
— Здесь, должно быть, ваш персональный райский уголок, — заметил Ричард, окидывая комнату беглым взглядом.
— Я так рада, что вам у нас нравится, мистер Харви, — сказала девушка, отходя к задрапированным темно-зеленой тканью горшкам, где раскинулись широкие глянцевитые листья орхидеи.
— А вам здесь хорошо? Ведь это самое главное.
— Вполне, — ответила та. — Разумеется, у этого дома, как почти у любого другого, есть свои недостатки, но все же я чувствую себя так, словно уже давным-давно живу здесь.
— Что ж, значит, это место и правда стало вашим домом. Знаете, когда я читал ваши письма, мне казалось, что в них угадывается тревога, но теперь я вижу, что это не так. Я рад, что вы довольны своей жизнью. — Он заложил руки за спину и сделал несколько шагов по помещению. — По правде говоря, я не ожидал… — он не договорил, подбирая слова.
— Чего именно вы не ожидали? — с любопытством спросила Амелия, слегка подавшись ему навстречу.
— Что по приезду обнаружу столь приятную перемену в вашем настроении, — он повернулся к ней и улыбнулся. — Быть может, я слишком давно не видел вас, и попросту успел за это время позабыть, какая вы на самом деле. И за это прошу простить меня, — Ричард галантно поклонился. Он казался серьезным, но в уголках его глаз затаилась улыбка.
— И какая же я на самом деле? — она склонила голову к плечу и лукаво посмотрела на молодого человека.
Ричард усмехнулся.
— Очаровательная, полная жизни… и к тому же вы стали еще красивее, чем прежде.
— О, как вам не стыдно так льстить мне, мистер Харви, — с притворным укором ответила она. — Но что же в моих письмах вызвало такую тревогу?
— Все дело в том, что я привык считать вас все той же наивной и милой девочкой, мечтательной и чувствительной. Вы ведь помните, как в прежние времена вы торопились отделаться от вашей гувернантки, когда я приносил вам какой-нибудь роман? По правде сказать, от вашей суровой мадам даже мне становилось немного не по себе. Зато я отлично помню, с каким восторженным видом вы сообщали мне после свои впечатления! И, похоже, эту восприимчивость к литературе вы сохранили до сих пор.
— Так вот в чем дело! Что ж, вряд ли вы могли ожидать, что я буду писать иные письма — ведь мама или отец прочитывают их, прежде чем отправить, так что у меня просто не было иного выхода, кроме как ограничиться таким скромным кругом тем, — закончила она, уже не сдерживая смеха.
— Вы правы, — Ричард подхватил ее веселье, — едва ли я мог ожидать чего-то иного. Однако сегодня… Ваша баллада произвела на меня неизгладимое впечатление.
— Думаю, на моих родителей тоже, — Амелия закусила губу, точно пытаясь подавить смешок. — Графиня-цыганка, разве не прелестно! Меня пленит ее свобода.
— Хотели бы и вы стать такой же? — спросил Ричард.
— Вы же знаете меня, вот и ответьте на свой вопрос сами, — усмехнулась Амелия. — Но, должно быть, вы считаете меня невероятно скучной, иначе писали бы мне не так редко.
— О, теперь я могу клятвенно пообещать, что впредь стану писать вам гораздо чаще! — он шутливым жестом прижал руку к груди.
— Смотрите же, я буду ждать, — девушка погрозила ему пальчиком. — Здесь, конечно, не так тоскливо, как может показаться, но все же признаюсь, что часто скучаю по Лондону. Временами мне не хватает общества, это правда.
— Что ж, сейчас я могу пообещать вам, что, по меньшей мере, в ближайшие несколько дней у вас будет общество, хотя бы даже и только мое, — он подошел к ней и, поклонившись, снова предложил ей локоть.