— Значит, вы заметили, куда направлялась мисс Черрингтон?
— Я видела, как она вошла в ванную комнату в конце коридора. Знаете, она шла с таким видом, как будто ее кто-то звал.
— Любопытно, что ей могло там понадобиться.
— Не могу сказать, но пробыла там недолго. Я дождалась, пока она не вернулась в свою комнату, и только потом пошла к себе. — Она помолчала. — Надеюсь, доктор, что вы сможете ей помочь!
— Сделаю все, что в моих силах.
— Сэр, я тут не так давно работаю, но мисс Черрингтон я каждый день прислуживала. Меня ведь потому в этот дом и взяли, что предыдущая горничная скончалась. По правде, я была рада поступить сюда на службу, потому как раньше я в таких больших домах не работала. А уж прислуживать молодой мисс — это такая честь, потому что это почти все равно что работать настоящей камеристкой, и я всегда очень старалась, чтобы понравиться мисс Амелии. Только вот теперь я боюсь, что не справлюсь, ведь мисс стала такой странной! Иной раз и прикрикнуть может, и ругает ни за что. Ведь разве я виновата, что у нее такие длинные волосы, что пока их все подколешь, кучу шпилек изведешь. А она уже несколько раз кричала на меня, что я слишком долго вожусь, — Конни слегка надула губы. — А иногда как будто специально не замечала, точно меня и вовсе в комнате нет. Но ведь это все из-за ее болезни, да? — она вопросительно посмотрела на мистера Хопкинсона.
— Вероятно, да. Но не могли бы вы пояснить, что вы имели в виду, говоря, что мисс Амелия стала странной?
— Ох, ну как вам сказать, сэр! Вроде бы она сама по себе хорошая и добрая, ведь не всегда так было, что она ругалась. Бывало, что она шутила и смеялась, и даже как-то спросила меня, что я думаю о молодом господине Харви! Ой, не нужно мне было этого вам говорить, не мое это дело…
— Уверяю вас, мисс Рид, что весь наш разговор останется между нами, — успокаивающе улыбнулся доктор. — Мне лишь нужно узнать о мисс Черрингтон все, что может помочь мне ее вылечить.
Конни с готовностью кивнула.
— Тогда я могу рассказать вам много всего, — заверила она. — Мисс Амелия настоящая благородная девушка, очень болезненная. Но, верите ли, я вот никогда не знаю, чего ждать, когда в ее комнату поднимаюсь. Когда она уже выздоровела после той грозы, ну когда еще мистер Адамс погиб, то несколько дней была такая веселая! Я уж было подумала, что теперь-то все наладится. Она стала частенько на прогулки ходить, что ее по нескольку часов не сыщешь — ее матушка даже волновалась, что она слишком переутомится. Но она только шутила в ответ и шла ужинать, и аппетит у нее был отличный, и даже спала она лучше. А уж прически всякие придумывала, я о таких раньше и не слыхивала, и платья выбирала так, как будто на бал собиралась, а не с родителями обедать.
— А что же, до этого она не интересовалась своими платьями? Или не любила гулять?
— Не то чтобы не интересовалась, а просто надевала то, что я ей приготовлю. А когда я ее причесывала, то только морщилась, и все время думала о чем-то своем. Иной раз спросишь ее, все ли в порядке, а она точно не слышит, или отвечает невпопад. Только это еще полбеды, — вспомнила горничная, — она ведь меня то и дело неправильно зовет, как будто не может моего имени запомнить. Я не жалуюсь, конечно, да и не мое это дело, к тому же поправлять невежливо, но все-таки мне каждый раз жутко, когда она называет меня Дженни. А ведь это имя той самой служанки, которая умерла. Мне от этого не по себе, я же Конни, а вовсе никакая не Дженни!
— Понимаю вас. Значит, мисс Черрингтон думала, что вы — та служанка?
— Ой, не знаю я! Но только когда она меня так называла, то всегда смотрела так странно, как будто не видела, и вообще была какой-то задумчивой и рассеянной. Все что-то писала в своей тетрадке, и всякий раз прятала ее в стол. Как будто бы я не вижу!
Доктор кивнул и сделал пометку в блокноте.
— А еще иной раз говорила с кем-то — вроде сама с собой, а то как будто и с кем-то чужим, спорила даже. Один раз такое было, что я в комнату зашла, а мисс сидит перед зеркалом, смотрит на себя, а слезы по лицу так и текут, сама что-то бормочет, и вид у нее такой, точно ее кто обидел. Я спросила, не случилось ли чего, а она только плечиком дернула и даже на меня не взглянула. Разве же это не странно?
— Не могу не согласиться. Что-нибудь еще необычное вы замечали?
— Уж не знаю, необычно ли это или нет, но только я еще как-то раз видела, как мисс Амелия кружилась в своей комнате, как будто танцевала. Я едва приоткрыла дверь, да только когда ее увидела, заходить сразу передумала. Она какая-то другая была, раскинула руки и смеялась, ее как подменили.
— Она опять с кем-нибудь говорила?
— Да с кем же ей было говорить? Нет, она только кружилась и смеялась, как одержимая. А ведь мисс всегда даже по лестнице спускалась осторожно, не то чтобы танцевать, да и голова у нее часто болела, как только погуляет на солнце. Потому-то я и диву далась, когда она принялась вместе с мистером Харви на лошадях ездить, да еще по самому солнцепеку. Если кто ее не знает, то может быть, тут как будто и нет ничего странного, а я вам так скажу, что дело неладно. Знаете, ведь называть одну служанку именем другой, да еще той, что умерла — по-моему, чудно…
— Да, мисс Рид, спасибо за ваш рассказ, — поняв, что горничная начинает повторяться, доктор поторопился завершить беседу. — Не буду вас больше задерживать.
— Да это что, я могу еще рассказать, ведь я каждый день прислуживаю мисс Амелии!
— Благодарю вас, вы уже очень мне помогли.
— Миссис Черрингтон, прошу вас, не волнуйтесь. Расскажите, что вас тревожит.
— Доктор Хопкинсон, вы так добры. Право, я ужасно взволнована! А я ведь уже пила сегодня успокоительное, но оно совсем мне не помогает. Я почти не спала всю ночь, переживая вчерашнее. Если бы вы только знали, каким кошмаром для меня были все эти часы! Подумать только, моя родная дочь! Такое поведение…
Доктор подался вперед и успокаивающе похлопал миссис Черрингтон по руке.
— Я прекрасно вас понимаю. Но все же постарайтесь не волноваться. Поведайте мне, что вас тревожит, и вам сразу же станет легче, а я предприму все усилия, чтобы помочь вашей дочери.
— Ах, доктор, если бы только вы могли выписать мне какие-нибудь капли для успокоения нервов! Мои, кажется, помогают уже не так, как прежде.
— Непременно, — кивнул доктор Хопкинсон. — Обещаю вам, что не уйду, пока не выпишу вам самое лучшее лекарство. Но сейчас поговорим о мисс Черрингтон, ведь мы хотим ей помочь.
— Да, да, верно. Знаете, моя дочь всегда доставляла хлопоты, особенно в последние годы. Ребенком она была послушной, и я просто не знаю, что с ней стряслось потом. Она стала какой-то нервной, огрызалась. Понимаете ли, я ведь хочу самого лучшего для своих дочерей, как и любая мать. Но разве она сможет хорошо выйти замуж, если будет спорить и перечить своим родителям, которые желают ей только хорошего? Я опасаюсь, что мистер Харви не захочет больше посещать нас теперь, когда моя дочь так… так… больна!
— Прошу вас, не расстраивайтесь, миссис Черрингтон. Не стоит переживать, ведь ничего страшного не случилось, к тому же современная медицина позволяет лечить даже самые сложные заболевания.
— Надеюсь, вы правы, мистер Хопкинсон! Но все же я волнуюсь, поскольку я не помню Амелию такой. А ведь она еще прежде, в Лондоне, пугала меня до полусмерти своими криками по ночам, когда ей снились кошмары. Я постоянно чувствовала себя совершенно разбитой, она же не давала мне спать — однажды проснувшись от ее крика, я уже не могла заснуть. Это так ужасно, доктор, вы не представляете! Разве мне мало хлопот с младшей дочерью?..
— Могу вас понять, миссис Черрингтон. Но что же еще изменилось в характере и поведении мисс Амелии?
— Право, мне стыдно рассказывать об этом, но временами ее поведение абсолютно неподобающе. Только представьте, буквально через неделю или две после переезда сюда она устроила мне совершенно непозволительную сцену: рыдала, падала передо мной на колени, умоляя поверить в какую-то сказку о какой-то женщине, каком-то пожаре…
— О какой женщине? Она не называла ее имени?
— Ах, я не помню! — женщина прижала руку ко лбу. — Но меня это так расстроило, что я даже отчитала ее. Точно я ехала сюда за тем, чтобы слушать этот бессвязный бред! Все так хвалят здешний климат, который слывет живительным и успокаивающим, но, увы, на мою дочь он не произвел должного эффекта. Правда, неделю назад она вроде бы изменилась в лучшую сторону: стала весела и любезна со всеми, и даже взяла на себя обустройство той комнаты, в которой надлежит сделать ремонт и обставить ее мебелью. Раньше я не замечала в ней такого интереса к домашним делам, но на сей раз Амели проявила вкус, сама выбрала шторы и подобрала цвет обивки. Я приписала эту перемену благотворному влиянию молодого мистера Харви. Казалось, все так хорошо устраивается! — последние слова женщина произнесла с отчаянием и в изнеможении прикрыла глаза.
— Уверяю вас, миссис Черрингтон, мы с моими коллегами готовы сделать все для мисс Черрингтон. Но прошу вас ответить еще только на один вопрос.
— Я так утомлена, доктор Хопкинсон. Как бы мне хотелось, чтобы все это как можно скорее осталось позади.
— Я не задержу вас более, чем на минуту. Скажите, ваша дочь имела склонность делать записи? Возможно, вела дневник?
— Дневник? Может быть, я не знаю. Молодые девушки часто ведут дневники.
— Что ж, не смею вас больше задерживать. Искренне благодарен вам за все, что вы рассказали.
— Да, я должна немедленно прилечь, — слабо проговорила она.
— Так как давно вы знаете мисс Черрингтон?
— Фактически я знаком с ней уже около десяти лет, — припомнил Ричард. — Вам известно, что наши семьи тесно дружат, и мы познакомились на одном вечере у ее родителей. Разумеется, когда они еще устраивали званые вечера.