Я осмотрелась. Запустение и ветхость читались в каждой пяди богатого некогда дома. Из ощерившихся рам зловеще торчали осколки стекол. В одной из комнат не было половины стены, балки и крыша полулежали на еще крепком полу. К моему удивлению, паутина и пыль почти отсутствовали, мусора тоже особо не было. И скоро я поняла, почему. В кухне обнаружился очаг с дровами и маленький столик, уставленный пустыми бутылями и глиняными плошками.
— По-моему, здесь кто-то живёт время от времени, — заметила я.
— В любом случае, нам придётся переждать здесь непогоду, я так подозреваю, что и переночевать.
В самой приличной из комнат мы расстелили на полу кое-что из вещей, но перед этим я тщательно осмотрела все углы на наличие следов крыс и мышей. Промокшую одежду разбросали сушиться и переоделись.
Поужинав тем, что осталось от Старбродских припасов, мы, уставшие, но довольные собой, улеглись спать. За окном, отбивая нестройную дробь, всё еще монотонно падали капли, и от этого ещё больше клонило в сон.
— Всё-таки на тебя можно рассчитывать, в беде не бросишь, — я зевнула и улеглась на бочок.
— Ты это только сейчас поняла?
Среди ночи меня разбудил скрип двери и громкие шаги, затем я услышала голоса. Судя по всему, между собой негромко разговаривали несколько мужчин.
— Я же человеческим языком говорил: нападать надо было, когда они еще колесо починяли, — раздался хриплый голос.
— Так мы ж тогда засаду не успели устроить, — ответил ему писклявый.
— А вдвоём на одном хромом коне вы путь перерезать успели? Да от бабы схлопотать?
— Успели. Да только к ним подмога подоспела, — вмешался третий голос.
— Какая ещё подмога?
— Да четыре здоровенных мужика, — продолжал третий.
— Пять. И все с ружьями, — писклявый сочинял на ходу.
В кухне загремело, кто-то стал возиться с дровами, разжигая очаг, зазвенели стеклянные бутыли и кухонная утварь.
— А я такой, одному — на! Второму — на! Третьему — под дых, четвёртому — по тыкве!
— Да, и я, и я! — поддакивал писклявый голосок. — Как рукой махнул, как всех раскидал! А потом еще сзади навалились, одолели, окаянные!
Данияр приподнялся на локте и нашарил в сумерках полено:
— Да это же наши горе-разбойники! Вот уж где приврать горазды! Пойду, пообщаюсь. Поинтересуюсь, где они пятерых с ружьями видели.
Я взяла его за рукав, покачала головой и приложила палец к губам.
— Надобно в другое место уходить. Тут никакого промысла, будто сглазил кто, — продолжалась за стеной беседа.
— Да кто ж тебя, одноглазого, сглазит?
Они дружно заржали.
— А вы, ежели в недобрый глаз и нечистиков не верите, то и напрасно. Вот у моей тётки домовик завёлся. И такой же ж гадкий, шельма! То горшок утащит, то тарелку серёд ночи расшибёт!
— Домовой — это что, — снова вступил писклявый. — Вот брательник мой собственными глазами русалку видел, вот так близёхонько, как я тебя ща. Сети, значится, когда ночью на Клежме ставил, выглянула, говорит, из воды девица и улыбается. И волоса-то зелёные. Ну, Боян с перепугу давай к берегу грести. А она подплыла поближе и лодку недюжинной силищей обернула. Чуть выплыл.
— А слыхали, поговаривают, будто на старой мельнице, у самого Примостня, сила нечистая завелась?
Становилось всё интереснее и интереснее, я приоткрыла дверь и на цыпочках высунулась в кухню.
— Так вот, — продолжал басить хриплый голос, — ведьмарка тамака поселилась. Сказывают, будто в кожана по ночам перетворяется да кровь людскую пьёт. А сама — страшнючая, жуть, и глазюки, нибы у привида, светятся…
Я тем временем, забыв об осторожности, подкралась ещё ближе, что бы послушать леденящую душу байку.
Тут одноглазый выронил бутыль и завопил истошным голосом, тыча в меня пальцем:
— А-а-а! Ведьмарка! Чур меня!
Двое оставшихся храбрецов обернулись и, дружно заголосив, стали сигать из окон, переворачивая на своём пути убогую мебель и роняя посуду.
На крик вбежал Данияр с поленом в руке. Но в кухне уже никого не было. Я одиноко стояла посреди комнаты и хохотала, вытирая слёзы.
На следующий день солнышко высушило лужи, и идти стало легче и веселее. Небольшое поселище Дубравник мы минули без приключений. Там и селения-то всего ничего: тянутся две улочки вдоль старой дубравы. Миновав поселище, Данияр «зазвал» меня в лес, показать местную достопримечательность — огромный валун идеально круглой формы. Вокруг него виднелись остатки каких-то подношений: пустые кувшины, плошки с зерном, моточки пряжи. На окрестных дубах ветер теребил выцветшие на солнце ленточки.
Я провела рукой по гладкой холодной поверхности камня. Здесь, несомненно, ощущалась невидимая, таинственная и вездесущая сила, древняя, как сам мир.
— Это какой-то идол?
Данияр пожал плечами:
— Сколько тут существуют люди, столько и ходят просить у Белого Камня удачи в делах и прочего.
— Я раньше была здесь?
— Не знаю, со мной — нет.
Я подержала над камнем руки, погладила его, затем провела по своей голове в надежде разогнать туман, поглотивший моё сознание. Но ничего не изменилось. Но всё равно, мысленно поблагодарив валун, я бросила на него горсть оставшихся хлебных крошек из кармана куртки. Может, это и самовнушение, но сил во мне точно прибавилось, по крайней мере, остаток пути я шла довольно бодренько, иногда даже опережая Данияра.
— Вот и наш Сторожинец, — указал рукой Данияр, завидев на горизонте высокую полуразрушенную стену из крупных камней.
— Похоже на развалины замка или крепости.
— В давние времена здесь действительно был сторожевой пост, защищающий наши земли от северных народов, пришедших с моря. А сейчас камни потихоньку растаскиваются селянами для своих построек.
— Помнится, ты говорил, что это почти у моря.
— Не совсем. До побережья еще день пути, если на своих двоих.
— Логичнее было бы поставить крепость прямо у моря.
— Там поселищ нет — земля неплодородная. Даже рыбу не выйдешь ловить — крутые берега да голые, торчащие из воды скалы.
— А я надеялась в море искупаться.
— Как-нибудь съездим, найдём подходящее место и искупаемся. Жаль, что ты не помнишь, мы много раз там бывали. Но ты отчего-то любишь непогоду, особенно шторм, разбивающиеся о скалы волны, шквалистый ветер. И меня ведь приучила, — Данияр расплылся в улыбке, вспоминая то далёкое время.
По пути к поселищу мы пришли к общему мнению, что не стоит тревожить родителей, рассказывая о моём розыске и связанной с этой потерей памяти. Сошлись на том, что просто соскучились и надумали проведать.
ГЛАВА 7
Каково в дому, таково и самому.
(воларская народная поговорка)
Данияр внёс мои вещи в чистенький дворик небольшого деревянного домика с резными ставнями. Я заметила под крышей большое зашторенное окно и полукруглый балкончик. Скорее всего — моя комната. По крайней мере, я бы выбрала именно её. Выбежав из-под крыльца и виляя хвостом, нас встретил рыжий лохматый пёс, прыгая вокруг меня и радостно повизгивая.
Завидев нас в окошко, из дома вышла высокая женщина и, снимая на ходу передник, поспешила навстречу.
— Лада! Неужели наведалась? Я уж думала, совсем про нас забыла, — она обняла меня, потом Данияра. — А почему пешком? Устали, небось? Проходите в дом, сейчас и отец с пасеки вернётся.
— С радостью, да только я к своим сперва хотел зайти, — замялся Данияр.
— Ну что ж, это надо. Смотри, к ужину обязательно приходи! — мать направилась в дом, а я, подхватив с деревянного крыльца вещи, поплелась следом.
Суетясь в кухне у очага, она рассказывала последние вести: кто родился, кто женился, кто отправился в мир иной, о покупке чёрного петуха, о новом нерадивом пастухе, о неурожае овса. Слушала я в пол уха, иногда кивая головой, меня не слишком интересовали такого рода известия. Решив сослаться на усталость, я встала с плетёного кресла и поднялась в свою комнату.
Она моя. Без всякого сомнения. Высокая деревянная кровать, большое окно с выходом на балкончик, тёплые, обшитые ольхой стены, полки с книгами, комод, на нём зеркало в серебряной оправе, рядом большая деревянная шкатулка. В ней оказались засушенные цветы, ракушка, нить янтаря, листы с рисунками бабочек и стрекоз, несколько писем. Я прилегла на высокую кровать с кипой писем в руках. Меня сразу заинтересовало одно из них, лежащее на самом верху:
«Благодарю, всё хорошо. Уж не знаю, по какому неотложному и важному делу ты надумала явиться ко мне в С-т-б-д, но если есть возможность — повремени. Сейчас не самое подходящее время. Если уж что-то по — настоящему срочное — жду. Остальное при встрече.
Послесловие: Я тоже соскучилась. А еще у меня для тебя подарок — расшитый золотой нитью галтийский пояс, тебе понравится.
После послесловие: Передай от меня поклон Данияру.
Всего вам хорошего. Целую. БЕЛАВА»
Так значит, Белава пыталась предупредить меня об опасности? И пояс с адресом — это её рук дело, а вовсе не моих?
Остальные листы оказались нашей с Данияром перепиской. Я с улыбкой пробежала глазами по романтичным, трогательным, местами наивным строкам. И ведь храню до сих пор эти любовные письма — ну надо же, какая я, оказывается, сентиментальная!
В дверь постучали, вошёл седовласый мужчина с пышными усами и присел рядом со мной на кровать:
— Ну, как там столица, стоит?
— Угу, — подвинулась я на противоположный край.
— А ты как? По дому не скучаешь?
В ответ я пожала плечами. Надо бы и внимание проявить, и поговорить с родителями по душам, как того требуется. Но лицемерить не хотелось. Да, милые люди. Но не более того. Родственные чувства категорически не желали проявляться.
— Ладно, пойду я. Мать там тебя звала, на стол пора накрывать, — поднялся он, направляясь к двери.
— Постой! Отец, расскажи, кому ты меня в Белобреге оставил, и что дальше было.
Он удивлённо поднял густые брови:
— Так ты это лучше меня знаешь. Часом не захворала?