— Со мной всё хорошо. Просто хочу знать все подробности. Вдруг что-то упустила?
Отец закрыл дверь и вернулся к окну, открывая его и впуская в комнату солнечный свет.
— Дитя ты у нас очень долгожданное, но и весьма позднее. Мы уж думали, долго не проживёшь — ты ведь и не плакала вовсе, даже когда народилась. В то время молва ходила о ведунье и целительнице Светозаре, что в Белобреге жила. Вот по совету повитухи я тебя к ней и отвёз. Платы она не взяла, велела тебя оставить. Год пролетел — а из города ни весточки. Сам я туда наведался — а там и нет никого, люди говорили, она в свою Обитель вернулась, за море. Мы с матерью долго горевали: нет ничего хуже, чем не знать, жива ли ты, да в каком краю. Да делать нечего, стали жить дальше. А ты через девятнадцать лет сама домой явилась — целая и невредимая. И такая красавица — вся в мать — волосы, как вороново крыло, а кожа — белая, словно мрамор. Только у матери глаза ореховые, а у тебя как морская бирюза — это oт меня. Ну вот. Дальше сама знаешь. Когда время пришло, тебе рассказали, кто ты, да откуда. Решила ты нас проведать, да так и осталась. Я даже знаю, кто в этом виноват.
— И кто же?
— Данияр, конечно. Если б не он, ты бы погостила и снова нас покинула, ведовские тайны постигать, да в Белобреге служить. Так что спасибо ему, а то бы мы тебя ещё долго не видели.
— Так он меня не пустил?
Отец улыбнулся:
— Да какое там не пустил! Ты его только раз из окошка увидела, как про всю своё ведовство и позабыла.
— А откуда я приехала, не рассказывала?
— Рассказывала, что до маяка долго добиралась, потом из Вышеграда, что в Галтии, на корабле плыла. Вот и весь сказ.
— Ладно, спасибо.
— Спускайся уже, скоро и Данияр придёт.
Переодевшись, я подошла к окну. Маяк! Ну, конечно же! Он снится мне, да и в легенде, что рассказывал Володримей, рыбак встретил Лунную Деву у маяка!
Когда я спустилась вниз, мать уже накрывала на стол.
— Лада, достань курник, подгорит.
Я склонилась над очагом.
— Куда ты, ухват возьми!
Я покрутила головой, ища предмет с таким названием.
— Ладно, я сама, — начинала нервничать мать. — Будь добра, скажи отцу, чтоб кувшин яблочного сидра принёс. Нет, лучше два. И петрушки нарви.
Я вышла за порог, но потом вернулась снова:
— Ма-ам, а где эту петрушку искать?
— У колодца, за щавелем! Совсем от рук отбилась… И что ты в этом городе своём делаешь?
У колодца было много всякой зелени, поэтому, чтобы не промахнуться, я нарвала всего по чуть-чуть.
Вскоре явился и Данияр — отдал моей матери плетёный короб с чем-то съестным и передал поклон от своих родителей.
Ужин лично для меня проходил не очень весело. Я совершенно не понимала, о ком они беседуют, каких родственников вспоминают, и только кивала головой. Данияру было тоже не очень интересно, время от времени он поглядывал на меня и на дверь.
— Ладомира, помоги-ка с пирогом, — мама встала и направилась в кухню. Мне ничего не оставалось, как отправиться за ней.
Мать переложила грушевый пирог на большое блюдо и спросила, как бы между прочим:
— Как у вас дела с Данияром?
— Нормально вроде.
— Так отчего ж не женитесь?
— Ну, как бы это сказать… Мы просто дружим.
— Просто дружим? Лада, я тебя не узнаю! Да ты все глаза выплакала, башмаки истоптала, за ним бегавши! Ни гулять не ходила, ни на танцы, всё ждала дня, когда он из города приедет. Уже забыла, как всеми способами старалась его внимание привлечь?
— Мам, сейчас ситуация прямо противоположная. Теперь он всеми способами старается моё внимание привлечь.
Мама пожала плечами:
— Странные вы какие-то, молодёжь.
Я чмокнула её в щёку, взяла блюдо из её рук и вернулась в комнату. Села за стол напротив Данияра и улыбнулась, глядя в его малахитово-зелёные глаза. А ведь он и правда, хорош…
Данияр поймал мой взгляд и тоже улыбнулся, так, как умел только он один — одними глазами, и в них заплясали лукавые чёртики.
— Что кислая такая? Ничего и не ела, — не переставал заботиться отец.
— Устала, наверное.
— Даже к Яшме не наведалась. А ведь всегда первым делом к ней бежала.
— К кому?
— К кобылице твоей. Данияр, ты зачем ей такую упрямую лошадь подарил? Она ж никого не слушается, зараза! В хозяйстве — абсолютно бесполезная скотина. Да я её уж который день поймать не могу. Так и живёт в леваде…
Я вскочила со стула:
— Данияр, ты мне лошадь подарил? Где она?
Он не смог сдержать смешок, а родители удивлённо хлопали глазами.
Выбежав на улицу, я поспешила по песчаной дорожке за дом. Уже смеркалось. Ещё издали я увидела необычайно красивую лошадь кремово-золотистого цвета, с длинной белой гривой и таким же шелковистым хвостом. Мигом перемахнув через изгородь, я направилась к ней. Лошадь подняла голову, покосилась в мою сторону и зашагала прочь. Некоторое время мы так и ходили по кругу — впереди лошадь, позади — я.
— Всё равно поймаю, я настырная, так и знай, — завела я беседу с вредной лошадкой.
Подойдя к дощатой изгороди, я сняла с неё недоуздок. Облокотившись о забор, за нами наблюдал Данияр:
— Ты бы лучше морковку взяла…
Немного подумав, я сбегала на грядки, повыдёргивала всякой всячины, среди которой, к счастью, оказалась и морковка. Побултыхала её в ведре у колодца, смывая песок, и вернулась обратно.
К моему удивлению, Данияр уже стоял по ту сторону изгороди, теребя Яшме гриву. Я протянула лошади морковь, и она с удовольствием её схрумкала, а потом еще и обнюхала меня в поисках добавки.
— Данияр, спасибо! Она такая красавица! Игреневая?
— Вообще-то это соловая масть.
— У неё в роду случайно ишаков не было? Раньше она меня слушалась?
— В общем, да. В обмен на взятки.
— На что-нибудь вкусненькое?
— Ага. Приучай её к себе и к твоему обществу, а не к подачкам. А под седлом она для тебя идеальна — низкая холка, широкая спина, идёт спокойно, не раскачиваясь. Твой отец, наверное, не мог её поймать, потому что гонялся с уздечкой, сколько здоровья хватало.
— Но к тебе же она подошла…
— Она бы и к тебе подошла, если бы ты не злилась и не гоняла её по леваде, — Данияр похлопал её по шее, а я не отрывала руки от золотистой мордашки.
— Подсади-ка меня, очень прокатиться хочется.
— Ну, уж нет! Ты уже без седла пробовала. И Яшме спину отбила, и сама чуть не покалечилась. К тому же, темно. Завтра прокатишься. А сейчас пойдём, прогуляемся, вдруг вспомнишь родные места.
Мы немного прошлись по тёмным улицам.
— А тут есть какие-нибудь интересные или памятные места?
— А как же, — он приобнял меня за плечи. — Обратите внимание вот на этот сеновал, это — памятное для нас место. Если вы повернёте голову налево — так же сможете увидеть не менее памятную баню, еще есть лес, стог сена…
— Ты меня смущаешь, я не такая, — рассмеялась я.
— Такая-такая, — не сдавался он. — А вот здесь живут мои родители.
— Мы не будем заходить? Помнится, ты говорил, мы очень дружны с твоей сестрой.
— Огнешка в Примостне живёт. Мы прошлым летом на её свадьбе гуляли. Как же ты не помнишь своего умопомрачительного, декольтированного платья? Мне тогда пришлось весь вечер тебя сторожить да молодцев примостеньских разгонять.
— Не помнить какое-то платье — это такие мелочи.
— Да уж. Есть проблемы и посерьёзнее. Родители, видно, думают, что ты не в себе. Но всё наладится. А если ничего не вспомнишь — то не страшно, так даже интереснее.
— Тебе, может, и интереснее. А мне даже с матерью поговорить не о чем. Нужно плыть в Галтию. Отец сказал, я из Вышеграда отправилась. Там должны знать о Лунных Оракулах.
Обсудив дальнейшие действия, решено было отправить Данияра в Белобрег и выяснить, как быстрее попасть в Галтию. Благо, он немалое время прослужил на верфи и на флоте, что упрощало задачу попасть на корабль. Плохо, что с Галтией мы сейчас в напряжённых отношениях. Но купцов, скорее всего, не волнуют монаршие дрязги, и они продолжают вести торговые отношения для своей выгоды.
Данияр проводил меня до калитки.
— Так я завтра прокачусь на Яшме? — отворила я низкую дверцу.
— Обязательно. Я утром зайду. Спокойной ночи, — он притянул меня к себе и взял за подбородок.
Я закрыла ладонью его губы, оборачиваясь на светящееся окно своего дома:
— Извини, время неподходящее. Спокойной ночи.
Следующим утром он припёрся, ни свет, ни заря и принялся бросать камешки в моё окно.
— Совесть у тебя есть? — высунулась я на шаткий балкончик в одной ночной рубашке.
— Есть, но она такая кристально-чистая и прозрачная, что сразу и не увидишь. Ого, что-то я не помню у тебя такой рубашечки, ну-ка второе плечико покажи!
Я запустила в него плетёным тапком. Снаряд попал в цель.
— Вот и ходи теперь босая, — пробурчал он, швыряя его на крыльцо.
Умывшись в медном тазике перед зеркалом, я одела лёгкую рубаху с коротким рукавом и самую широкую из найденных в комоде юбку, полы которой приподняла и заткнула за ремень, что бы удобно было сидеть в седле.
Выходя из дома, я стукнула дверью сидящего на крыльце Данияра.
— Ничего, я привык. Ну, что, готова?
— Всегда готова, пойдём уже.
Яшма лениво жевала сено, не переставая шевелить ушами.
Данияр подсадил меня, помогая перелезть через изгородь, и заодно, нечаянно или намеренно, успел полапать пониже спины. Я сделала вид, что ничего не заметила, потому что препираться с самого утра и портить себе настроение совсем не хотелось.
— Походи немного по леваде, но к Яшме не подходи. А потом просто сядь и жди.
— А она сама подойдёт?
— Подойдёт, она любопытная. Прямо как ты.
Я прошлась пару раз туда-сюда, даже не глядя в сторону своенравного животного. Затем присела на колени и стала заплетать косы. При этом, по совету Данияра, я изо всех сил старалась излучать спокойную ласковую строгость и уверенность. Яшма даже удивилась, что никто не покушается на её свободу, и стала подходить ко мне ближе. Вскоре её морда коснулась моего плеча.