Я испуганно заморгала.
— Да ладно, шучу я. Идём, Молчан. Мы сами, кого хочешь, выбросим. А-а, я же забыл очки тебе выдать, — Данияр достал из внутреннего кармана и протянул мне очки в роговой оправе с круглыми затемнёнными стёклышками.
Видеть в них было не очень приятно, потому что дальние предметы немного расплывались. Но главное — они прятали мои горящие глаза, и, к тому же, прячась за толстыми линзами, я чувствовала себя гораздо увереннее.
— Какой ты у меня умничка, всё продумал, — я чмокнула его в щёку. — И ещё я хотела сказать… ты такой красивый в этой форме.
— Иди уже, противный дурашка, — Данияр легонько хлопнул меня пониже спины и распахнул дверь каюты.
Говорят, аппетит приходит во время еды. Но живот предательски заурчал, и я почувствовала дикий голод, стоило мне увидеть широкий стол, уставленный множеством блюд.
Мне представились лоцман, боцман, и еще пару человек, имена и звания которых я тоже не запомнила. Серебряные тарелки, множество приборов по обе стороны от них, хрустальные кубки — всё говорило о том, что это если и не знать, то уж точно люди, принадлежащие к высшему обществу. Но их манеры и речь выдали их с головой. По сути, руководство судна вышло из среды таких же головорезов и отпетых негодяев и недалеко ушло. Речь была густо усеяна грязными словечками и обильно разбавлена неизвестными мне жаргонными фразами.
Но я и не старалась вникать в суть беседы. Жуя холодную телятину и заедая её паштетом из рябчиков, я с интересом разглядывала большую каюту. По-моему, капитан не отличался изысканным вкусом, лучше сказать — тот вовсе отсутствовал. Стены каюты были сплошь увешаны совершенно разными по стилю предметами. Шкуры волка и медведя, чучело огромной остроносой рыбины, пёстрые восточные ковры, и такие же, валяющиеся на креслах подушечки, хрустальные светильники, тонкие амфоры, большие витые раковины, картины в рамах, покрытых дешёвой позолотой, изображающие сражения, пышных женщин и богато накрытые столы, всевозможные фарфоровые и бронзовые статуэтки, круглый столик слоновой кости с прекрасной резьбой, старые выцветшие гобелены. И дополняла эту картину висящая под потолком клетка, битком набитая певчими пташками. Не каюта, а музей. Похоже, капитан «Мидемы» любит коллекционировать диковинки из тех краин, где ему довелось побывать.
Практически все здесь курили — кто трубку, кто сигару, и сизая, поднимающаяся кверху пелена разъедала глаза. Мне хотелось поскорее покинуть эту каюту.
— Отнеси-ка поросёнка да бутылку рому моему помощнику. Пусть поправляется, — обратился капитан к прислуживающему мальчишке с шоколадного цвета кожей, тоже, должно быть, трофейному. — Да скажи Гедеону, чтоб подал рыбы и ещё выпивки.
Белые шаровары замелькали по направлению к двери, прихватив по пути поднос с посудой и пустые бутылки.
Через некоторое время я услышала торопливое шлёпанье босых ног по деревянному полу — мальчишка вернулся.
— Вот, — с поклоном поставил он на стол пухлую бутыль с плетёной ручкой. — А с рыбой, простите, не получится, кок руку обжёг.
— Сильно?
— Ага, обварил кипящим маслом. Просил передать тысячу извинений.
— Разрази меня гром! Если он лжёт, ему не поздоровится! Небось, опять лясы точит с командой, осьминог ему в печёнку!
Капитан не спеша поднялся, с грохотом отодвинул тяжёлый стул и направился к выходу. Я последовала за ним, что — то подсказывало мне, что лекарь сейчас пригодится.
На камбузе мы застали корабельного кока, полощущего красную обваренную руку в чане с водой.
— Что вы делаете? — я достала его руку из холодной воды. Кожа на ней местами вздулась и покрылась розовыми пузырями. — Идите за мной, нужно сделать перевязку.
Грузный приземистый мужчина с пышными бакенбардами и уже начинающейся лысиной покорно поплёлся следом.
В каюте было темно, но мне это не мешало. Усадив его на стул, я вытащила из-под кровати медицинский сундук. Ещё и сутки не прошли — а он уже успел пригодиться. Я достала горшочек с надписью «Целебная мазь от ран, ожогов и проч.», аккуратненький рулончик чистой ткани и, немного подумав, скляночку с названием «От зубной, головной и суставной боли». Затем сняла и положила на стол мешавшие мне очки и приступила к лечению. Вначале наложила на пострадавшую кожу мазь, потом замотала руку чистой тканью и дала пилюлю из баночки.
— Фу, горькая, — мужчина скривился, словно маленький ребёнок.
— Терпите.
Теперь я приступила к «своему» лечению. Одной рукой взяла его локоть, второй начала медленно водить над кожей, ощущая, как яркий ослепительный свет проходит через меня, проникает из моей ладони в его тело и исцеляет рану.
— Щекотно, — захихикал «отважный» кок.
«Может, воспользоваться тем кляпом, и заткнуть ему рот?» — промелькнула было шальная мысль. Но снова доставать тяжёлый сундук было лень, поэтому пришлось сосредоточиться и не обращать внимания.
Вскоре он заулыбался:
— Благодарствую, господин лекарь, боль совсем прошла.
— У тебя и печень — ни к бесу.
— Как вы знаете?
— Опытный лекарь может определить болезнь по глазам, коже и языку.
— Но, позвольте, здесь ведь совсем темно!
— Для опытного лекаря и ученика, как его, Лучезара какого — то, это не проблема. Завтра сможете приступать к работе. Только еще разок на перевязочку зайдите.
— Благодарю, благодарю, господин лекарь, с меня причитается.
— Имейте в виду — я не пью.
Это заявление поставило его в тупик. Он постоял, почесал в затылке и снова поинтересовался, будто не расслышал:
— Совсем-совсем? Да как же так, тресни мои мачты?
— Если хотите меня побаловать, лучше испеките какой-нибудь пирог. Сладкого очень хочется.
Он поклонился пару раз и выскочил за дверь.
Я не стала возвращаться в общую дымную каюту за стол, а решила расстелить постель и лечь спать. Одежду лучше не снимать, вдруг срочный вызов среди ночи? Похоже, роль судового лекаря начинала мне нравиться. Эх, жаль, что нет горячей ванны! А впрочем, у стены есть еще одна маленькая дверца. Вряд ли это гардеробная. К моему разочарованию, это была уборная. Почему к разочарованию? А как можно быть в восторге от дырки в полу, в глубине которой плещутся морские волны?
Не успела я как следует улечься, выискивая, как собачка, наиболее удобную позу на жёсткой постели, как вернулся Данияр. Он изо всех сил старался не шуметь, но это плохо у него выходило. Жуткий скрип ящиков письменного стола мог разбудить даже мёртвого. А от противного чириканья пера о бумагу кожа покрывалась мурашками. К тому же яркий свет лампы нещадно бил в глаза.
— Не спишь? — обернулся он, почувствовав на себе мой тяжёлый взгляд.
— Да как тут можно уснуть?
— Я быстро, запишу кое-что и погашу лампу.
— Я не об этом. Каюта раскачивается вверх-вниз, боюсь свалиться во сне. И бока корабля так жутко скрипят!
— Это не бока. Это под ударами волн потрескивают шпангоуты — рёбра судна, такие изогнутые балки, идущие в обе стороны от киля, они служат основанием для накладки бортов.
— А? Ты с кем сейчас разговаривал?
— Ясно. Спи.
— И что тебе ясно? Необязательно из себя умника корчить! А то ведь я могу завести беседу о вышивании крестиком!
— Очень сомневаюсь, что ты имеешь об этом хоть малейшее представление.
— А я… А ты… Всё, отстань!
— Я пока и не приставал. Ещё не вечер, — Данияр улыбался. Похоже, его забавляло моё раздражение.
— Слушай, вот почему ты такой вреднючий и противный? И как мы с тобой сошлись?
— Так ведь два сапога — пара.
Я с раздражением отвернулась к стене и закрыла глаза. Но сон упорно не желал приходить ко мне. Мешали плеск волн и непрекращающееся поскрипывание этих проклятых шпангоутов. Тогда я засунула под подушку ненавистный парик и начала мысленно считать перепрыгивающих через барьер лошадей. Только от этого занятия мозги напряглись ещё больше — ведь мне пришлось выдумывать, как они выглядят, какой масти и в какой сбруе, и почему некоторые спотыкаются, а другие и вовсе артачатся, отказываясь прыгать и мотая головами. А когда дело дошло до представления всадников и выдумывания их доспехов и гербов, я поняла, что дело совсем плохо.
Недолго думая, я вытащила из-под койки уже полюбившийся мне ящик и всыпала в себя добрую часть банки «От нервов, тревоги и бессонницы». Легла на спину и приготовилась к новым ощущениям. А они не заставили себя долго ждать. Сначала мне стало на всё плевать с высокой колокольни, и море вдруг показалось по колено, и горы по плечу. Потом я увидела такие забавные, милые, радужные круги, расходящиеся по низкому деревянному потолку в разные стороны. И, наконец, с блаженной улыбкой провалилась в глубокий безмятежный сон. Данияр еще пытался сказать что-то, укрывая меня, но я отмахнулась от него, как от назойливой мухи.
Пробуждение было крайне ужасным. Я едва разлепила глаза и села на раскачивающейся постели. Голова совсем не болела, и сознание было ясным. Но чувствовала я себя отвратительно. Почувствовав, что меня сейчас вывернет наизнанку, я припустилась в гальюн, нашу корабельную уборную. Данияр явился не вовремя, раскрыв дверь и наблюдая за моими действиями.
— Ну, уйди ты, пожалуйста, — я с трудом откашлялась.
— И что это тебя так колбасит?
— Уйди, здесь тебе не балаганное представление, — я вытолкала его и закрыла дверь.
Через несколько минут, когда я снова улеглась на койку, Данияр внёс медный тазик и кувшин с водой.
— Это всё из-за той дряни, которой ты наглоталась перед сном, — сказал он.
— Нет, это из-за сильной качки. Меня мутит от того, что судно ходит ходуном.
— Мы уже в открытом море, и волны здесь намного сильнее, к тому же на море сейчас сильный ветер. Но, если бы это были признаки морской болезни, ты почувствовала бы их еще вчера.
— О, ты точно подметил — морская болезнь. Ну-ка найди в моём чудном ларце нужное зелье.
— Ничего я искать не буду, отравишься ещё!
— Ну и ладно, я сама найду. Спасибо за поддержку.