Мы послушно проследовали в тёмный чулан с едва проникающим светом между щелями, и вскоре я услышала звук поворачивающегося в замке ключа. Ну, ничего себе — чудесное начало дня!
Двое матросов молча уселись на корточки; я же, ойкнув, приземлилась на пятую точку.
Некоторое время мы сидели молча.
— А ты молодец, салага. Совсем не такой хлюпик, как я думал. Беру свои слова обратно, — наконец нарушил молчание одноглазый, одобрительно кивнув в мою сторону.
Музыкант поднялся и опёрся спиной о стену, скрестив на груди руки:
— Это еще повезло, что капитан вменяемый и боцман не псих… Довелось мне на «Каймане» ходить, там-то Быку спину чуток и покоцали. За любое нарушение дисциплины пороли нещадно.
— Как это — пороли? — не замедлила поинтересоваться я.
— А вот так: привяжут к грот-мачте, всыплют плетей так, чтоб до крови, а потом водичкой морской окатят, чтоб запомнилось.
И запел в полголоса, дополняя рассказ:
— За бортом туман лежит,
Нулевая видимость.
Боцман с розгами бежит,
Шкуру снимать, видимо!
Я поёжилась, представляя, какое наказание могло бы нас ожидать.
— Зато ножичком никто не баловался, — продолжал он. — Команда-то — одно отребье. А таких негодяев в узде держать надо.
— Да, — добавил одноглазый, — боятся — значит уважают. А тут чуток посидим, глядишь — через сутки и выпустят. А может, и к вечеру, если раскаемся… Вот вспомнился мне один случай. Я тогда тоже на губе сидел. Слышу — крик, шум на палубе, а потом — тишина. Я на руках подтянулся, да в оконце выглянул. Гляжу: вдалеке из воды чудище морское выглянуло, маленькая башка с перепонками замест ушей крутится, озирается, а тело дли-и-и-инное такое, кольцами извивается. Ну, я с дуру решил, что смерть моя пришла — конец кораблю. Обхватит, сожмёт кольцами и раздавит судно, как орех. А оно башкой повертело, да и под воду ушло. Вот так, пронесло. Легко отделались. Ну, если не считать, что половина команды штаны намочила.
— А у нас на «Громобое» вся команда, включая капитана, штаны намочила, когда с проклятым кораблём в южных водах повстречались. Вынырнул из тумана старый галеон, а на нём — вся команда на реях болтается. Одни скелеты в лохмотьях. Жуть.
— То не к добру, с бесовским кораблём повстречаться, — одноглазый суеверно скрестил пальцы.
— Так оно и вышло. Налетел на подводную скалу наш «Громобой», и конец ему пришёл. Хвала небу, сами спаслись.
— А может, просто ваши эти штурманы-боцманы-лоцманы перестали бдить? — вмешалась я.
— Конечно. от такого страху достали мы бочонок рому, что для продажи предназначалась, да и раскатили на всех.
— Тогда я даже удивляюсь, что все спаслись.
— А ты что же, в потусторонние силы и проклятия не веришь?
— Верю, конечно. Сама, то есть сам, наблюдал такие явления. А вот скажите, вы про Лунных Дев или Оракулов ничего не слыхали? Где они обитают, не знаете?
Одноглазый отрицательно замотал головой, а певец пожал плечами и присел рядом:
— Не слышал. Может, ты русалок имеешь в виду или сирен, которые под луной песни распевают, да моряков заманивают? Как в той песне: «Прелестница, что ищешь ты под луною полной…»
Мы просидели ещё около часа, матросы всё так же рассказывали невероятные байки о громадных акулах, говорящих птицах и проклятых сокровищах.
При звуке поворачивающегося в замке ключа все притихли. Яркий дневной свет ударил в глаза. На пороге стоял Данияр:
— Так. Петраш и Анастас — по приказу капитана — драить палубу. А ты… лекарь, — он вздохнул, — на камбуз, овощи чистить.
— Да что ж ты за зверь такой, штурман, твою за ногу? — вежливо обратился к Данияру одноглазый. — Не издевайся над парнишкой, пусти с нами палубу драить.
— Всё в порядке, ребята, я заслужил, — я поднялась и постаралась придать себе вид «раскаявшейся грешницы», прикусив губу и глядя исключительно в пол.
Не успела я под конвоем Данияра дойти до камбуза, как он за руку затянул под лестницу. Ругался он шёпотом:
— Ладомира! Ты что вытворяешь? Сижу с капитаном над картами, как входит боцман и докладывает, что на судне нарушение дисциплины в виде драки и поножовщины, а зачинщик — лекарь! Я чуть со стула не свалился! Ты совсем уже стыд потеряла? Ну-ка быстро в каюту, и чтоб не высовывалась!
— Не смей на меня кричать! Всё не так было! — я тоже ругалась шёпотом. — И вообще, отпусти! Я — на кухню, отбывать наказание!
Поправив сползший на бок парик, я громко затопала квадратными каблуками, поднимаясь по деревянной лестнице.
Пока я чистила, крупно нарезала и мелко шинковала лук, морковь, капусту и репу для всей команды на обед и ужин, вошёл капитан. Они обсудили завтрашнее меню, затем кок похвалил меня, сказав, что овощи я чищу мастерски, а режу просто ювелирно. В ответ на мою самодовольную улыбку капитан бросил холодный взгляд и вышел, пыхтя своей вонючей трубкой.
К вечеру я была великодушно прощена и приглашена на ужин. Только из-за сильной усталости поддерживать «светские» беседы совсем не хотелось. К тому же, когда я смотрела на все эти блюда, у меня начинали болеть руки и спина. Я без стеснения положила себе на тарелку фруктов и молча покинула каюту капитана. По дороге заглянула к коку — очень хотелось печенья и тёплого молока. Но ни того, ни другого у него не оказалось. Правда, он насыпал мне горсть сладких сухарей с изюмом. Но есть их я не стала — зубы дороже.
Солнце уже прощалось с морем, потихоньку клонясь к закату, когда ветер совсем стих, и наступил полный штиль. Данияр, как обычно, что-то строчил, сидя за столом. А я наблюдала через круглое окошко, как матросы купаются в море. Некоторые осторожно спускались к воде по верёвочной лестнице, другие — ныряли прямо с деревянных перил, в чём мать родила. Я ужасно завидовала плавающим в синей прохладной воде мореходам, так мастерски разрубающим взмахами рук волны.
— Э-эх, такое веселье, и без нас! Я бы тоже сейчас поплавала…
— Так иди, присоединяйся к своим дружкам. Рому хлебни для храбрости. В кости ты с ними, я так полагаю, уже играла?
Я подошла к нему и склонилась, обвивая руками шею:
— Данияр… Ты — болван.
ГЛАВА 10
Случай всегда раскрывает тайну не вовремя.
(воларская народная мудрость)
Ночь была душной, и мне совсем не спалось. Как только я задремала и даже начала видеть сон, в дверь постучали.
— Очередной смене приготовиться на вахту! — донёсся хриплый голос.
Когда Данияр ушёл заступать на ночную вахту, я тоже накинула рубашку, заправив её в мужские бриджи, спрятала волосы под шляпу и отправилась следом.
Звёздная ночь дохнула на меня теплом и негой. Лишь слабый плеск морских волн едва доносился до моего слуха, да лёгкий ветерок, не желающий спать, играл с выбившейся из-под шляпы прядью. Я подняла глаза к бескрайнему небу. Луна, убывающая, но всё еще величественная и прекрасная, мягко и снисходительно взирала на меня, и, казалось, улыбалась только мне, тихой и печальной улыбкой.
Подвешенные там-сям фонари мешали идти и слепили глаза. Повернув на движение голову, я заметила стоящего у штурвала Данияра. Тогда я поспешила на мостик по узкой лесенке.
— Какая красивая сегодня ночь…
Он улыбнулся и кивнул головой.
— Дашь порулить?
— Держи, — он отпустил руки, и я заняла его место у штурвала.
— Настоящий рулевой, отлично получается, — Данияр встал позади меня и приобнял.
— Да? И в каком месте отлично? — я ухватилась сильнее, расправляя плечи. — Слушай, а нам долго ещё плыть?
— Совсем чуть-чуть осталось. При хорошем ветре — не больше суток.
— Как же мне надоело это плаванье! И как мореходы выдерживают по нескольку месяцев в море? Я бы свихнулась.
— Но перед этим свела бы с ума всех остальных.
Я провела рядом с Данияром немало времени, наслаждаясь пьянящим ночным воздухом и тишиной. Когда в сером небе начали меркнуть звёзды, мне стало трудно бороться с неотступающей зевотой и я отправилась в каюту, не дожидаясь рассвета и окончания ночной вахты.
Уже спускаясь по лестнице и пересекая тёмный коридор, я наткнулась на того самого верзилу, Быка, который недавно налево и направо раздавал приятелям пинки. Он торопливо тащил по полу тяжёлый ящик, который на ходу издавал подозрительные звенящие звуки. А поскольку данный коридор вёл из камбуза, я не смогла остаться равнодушной.
— Эй, ты что делаешь?
Бык вздрогнул. Обернувшись и рассмотрев меня в тусклом свете фонаря, он лишь хмыкнул и продолжил своё занятие:
— Не твоё собачье дело.
Теперь мне удалось рассмотреть стоящие в деревянном ящике полные бутыли.
— И чей это приказ? Эй! Я с тобой разговариваю! Ты что же, стянул это из камбуза? Отвечай!
— Захлопнись, сопляк! Кому пикнешь — порешу!
— Ты, видать, гауптвахты не боишься? Тогда я попрошу капитана, чтоб тебя прилюдно выпороли. Тебе-то не впервой!
Он развернулся, бросив свою поклажу, и неожиданно, в один прыжок повалил меня на пол. Я почувствовала, как шляпа слетела с головы, и наскоро уложенные под неё волосы тяжёлой волной рассыпались по лицу. Не успела я собраться с мыслями и сгруппироваться, как он вскочил на ноги и припёр меня к стенке, поднимая за рубашку и чертя моим затылком по твёрдой древесине. Одну руку я держала поверх его мохнатой ручищи, второй — убирала с лица растрепавшиеся волосы, представляя, как сейчас буду в него плевать. Но ждать этого он почему-то не захотел, рванув рубашку изо всех сил. Тонкая материя не выдержала такой встряски, частью оставшись в руке у верзилы. Пуговицы градом посыпались на пол, подпрыгивая и раскатываясь в разные стороны.
Бык мигом отдёрнул руку, маленькие чёрные глазки округлились:
— Чтоб мне лопнуть! Баба!
Я прижала руки к груди, на которой уже не было одежды, и гордо направилась в сторону своей каюты.
Но верзила преградил мне путь:
— Не спеши, козочка. Удача сегодня на моей стороне.
— Я буду кричать…
— О, я тебе это обещаю. Ну, иди сюда, не бойся… Кис-кис-кис, — он стал приближаться нетрезвой шаткой походкой.