— Конечно.
— По-летнему?
— А какая разница?
— Без шипов, значит. И из какого поселища вы повылезли? Темнота. Где сундучок медицинский?
— А это ещё зачем?
— А если с лошади свалишься и башку расшибёшь? — он махнул поленом, со свистом рассекая воздух и наглядно изображая, как Данияр будет лететь.
Этого ужаса чувствительный Иней вынести не мог и вмиг припустился с места. Мне ничего не оставалось, как нестись следом, глотая дорожную пыль. Мужчина еще некоторое время гнался за нами, грозя поленом и свистя в глиняную свистульку, но сделать ничего путного не смог.
Вскоре мне удалось догнать их. Данияр так резко осадил коня, что бедняга топтался на месте, прижав голову и высоко вскидывая копыта.
— Ты что делаешь? — я на ходу спрыгнула с Котлеты. — Ему же больно!
— Ну извини, я не знаю, как с ним еще можно совладать.
— Тише, тише, не бойся, — зашептала я. — Ты у меня умница…
Иней перестал дёргаться и успокоился, разрешив погладить его.
Данияр спешился:
— Раз у тебя так хорошо получается найти с ним общий язык, может, ты на нём и поедешь?
— Не знаю, я к Котлете уже вроде как привыкла.
В опровержение моих слов подкравшаяся поганка ухватила меня за плечо.
— Ай! Чтоб тебя. Забирай эту паразитку, пока я её на котлеты не пустила!
Обменявшись средствами передвижения, до города мы доехали без происшествий. А по улицам уже вели лошадей под уздцы, чтоб узнать, как поведёт себя Иней в шумном многолюдном месте. Иногда он упирался, взирая на меня испуганными бархатными глазами, но я научилась убеждать его, что всё в порядке, пока он со мной. Данияру приходилось не легче: после второго оставленного Котлетой отпечатка зубов на его руке, он не выдержал, снял рубашку и завязал ей морду, пообещав мне, что вскоре заменит сей аксессуар на торбу для овса в качестве намордника.
Вернувшись в «Лилию», мы с разочарованием обнаружили, что для содержания лошадей у пани Терезии нет абсолютно никаких условий. Всё же удалось убедить её оставить лошадей здесь до вечера, а потом, по возвращении Олехно, отвести на ночёвку к Пинчекрякалам.
— Только подальше от беседки — здесь приличные люди обедать собираются, — бросила напоследок Терезия и скрылась в доме.
Однако все «приличные люди» собрались возле наших лошадей, не желая оставлять их в покое и подкармливая чем придётся, даже пирожными. Пришлось всех разгонять, объясняя, как это вредно, и предупреждая о норовистой Котлете.
Постояльцы в наше отсутствие частью успели смениться. Дамочки нас покинули, на смену им вселилась пожилая пара. Ещё один, виденный мною ранее старичок, натягивал свои перчатки, прислонившись к яблоне. Девушка с тёмными волнистыми волосами и огромными карими глазищами на тоненьком бледном личике, не переставая рисовала углём на листках, которых в папке было великое множество. Она не уставала доставать их и показывать каждому из присутствующих, всем вместе и по отдельности. Я от души, искренне похвалила её работы: наброски людей, застигнутых ею в разных местах и позах, играющие собаки, охотящаяся кошка, купающиеся в луже голуби, даже гусеницы на листочках и стрекозы — все выглядели, как живые.
За обедом Лианна, так звали глазастую девушку, поведала, что приехала в Вышеград учиться, а способности у неё врождённые — научилась держать в руках уголёк раньше, чем ложку. Беседа велась вокруг новенькой — всем было интересно, когда она рассказывала о технике наложения светотени, о которой она узнала самостоятельно, методом проб и ошибок. Лианна временами краснела oт полученного внимания, но видно было, что оно ей по душе. Я отметила про себя, что она сможет многого добиться, если не свернёт с пути и не опустит руки. Мне тоже нравилась эта милая девушка. До поры до времени. Пока у них с Данияром не завелась долгая приватная беседа. Я не могла слышать всё, о чём они говорили, но видела, что она показала ему все свои эскизы и наброски, причём останавливались они на каждом, обсуждая и комментируя, а потом принялась рассказывать о своей жизни.
За столом в этот раз прислуживала румяная курносая девушка, которую мне уже доводилось видеть и за мытьём полов, и посуды, и за чисткой кафеля, и даже за работой в саду. Неужели Терезия настолько скупа, что не может ещё нанять работниц в помощь, чтобы не взваливать все дела на одну несчастную?
— А почему сама пани Терезия не составила нам компанию? — поинтересовалась я, ставя на поднос пустую чашку. — На неё это не похоже.
— Ой, ну что вы, я сама справлюсь! Пани плохо себя чувствует.
Она подхватила поднос и направилась в дом. Видя, что Данияр слишком занят беседой, я поднялась и последовала за ней. Успев нагнать её на ступенях, я приоткрыла дверь, пропуская её вперёд вместе с гремящей и покачивающейся горой посуды, а потом проскользнула и сама.
— И что с ней? — от меня было нелегко отцепиться.
— Точно не знаю. Голова болит. Я уже послала за лекарем, как она и велела.
Поинтересовавшись, где находится её комната, я поспешила по коридору. Терезия отвела для себя роскошные покои, состоящие из нескольких соединённых между собой комнат. Где конкретно находится её спальня, я узнала по визгливому лаю собачонки, охраняющей покой своей хозяйки.
— Басик, фу. Прекрати сейчас же! — тут же донёсся знакомый голос.
Заглянув в комнату, я увидела лежащую на высокой кровати Терезию с рушником на голове. Окно было зашторено, и в спальне царил полумрак.
— Прошу прощения за беспокойство, — начала я с порога.
— Хоть кто-то беспокоится о старой больной женщине. Присаживайся, — она указала на обитый бархатом пуфик в ногах кровати. Но я присела на мягкую постель рядом с ней, отбиваясь ногой от рычащей лохматой собачки.
— Вам чего-нибудь принести?
— Нет, дорогуша. Капли мои закончились. Лекарь скоро должен подойти, принести ещё. Да кровь, быть может, пустит — голова так раскалывается, что в глазах темно.
— И часто с вами так бывает?
— Раза два-три в месяц. Но в последнее время чаще.
— Разрешите? — я убрала с её лба мокрый рушник и приложила руку.
Просачивающийся, исходящий из моей ладони свет был виден только мне. Скорее даже, я его не видела, а только чувствовала, словно заглядывала в её голову, но с закрытыми глазами. А откуда я знала, что в ней делается — это оставалось загадкой и для меня самой.
— Сосуды, по которым кровь движется, совсем сузились. Ваш холодный компресс только хуже делает, — я изо все сил старалась направить на больное место тепло, собирая его по всему организму, притягивая и направляя потоки светящейся циркулирующей энергии.
Терезия притихла, как мышка, внимательно слушая меня.
— А всё оттого, что нервничаете без причины и волнуетесь по пустякам. Отдыхаете мало, спите плохо. Сердце, кстати сказать, тоже порядком износилось, — отследила я еще один затор на пути живой энергии.
Я не отцепилась от старушки, пока не убедилась, что всё в порядке. Впрочем, Терезия и сама подтвердила это:
— Прошло! Ей-ей, прошло! Хоть танцуй!
— Вам лекарь какие капли приносит?
— Настойку пустырника, боярышника и герани.
— Так вот, принимать её нужно регулярно, каждый день, утром и вечером, а не тогда, когда уже приспичит и деваться некуда. Договорились?
— Обещаю, так и буду делать. Я ж еще молодуха — всего семьдесят. Планов ещё много: сад обновить, ремонт в левом крыле произвести. А может, ещё дедульку какого найду — мой-то помер давно.
— И очень даже запросто.
Терезия приподнялась, подтолкнув под спину подушку:
— Так ты — знахарка? Как Эйва?
— Что-то вроде того.
— Вы в одной чародейской школе учились?
— Пожалуй, можно и так сказать.
Я решила не вести долгих бесед, а выйти во дворик, пока Данияр опять меня не хватился. Он уже ждал меня возле лошадей, но не один. Отчего у меня сразу испортилось настроение. «Хоть бы Котлета эту Лианну грызнула хорошенько, чтоб под ногами не путалась!.. Нет, нельзя так думать, а то, не ровен час, Котлета мои мысли услышит и лишит мир очередного талантливого живописца посредством откусывания оному руки. Или головы».
— Лад, гляди, как Лия Котлету нашу нарисовала! — Данияр был в восторге.
«У-ух! Всё же надо было подумать о плохом, пока не поздно!»
— Поехали, Олехно должен был уже вернуться, — я подошла к Инею, отвязывая его от молодой сливы и даже не взглянув в сунутый мне под нос клочок пергамента.
В многолюдных местах снова пришлось вести лошадей за собой.
— Я только воды им дал, попросим, чтоб Олехно овса задал, — пробирался следом за мной Данияр.
— Представляю, как он «обрадуется».
Как и ожидалось, я была права.
— Да места-то у меня хватает, да тут и с одним хлопот — выше крыши. Да разве от вас спрячешься? — вздыхал Олехно.
— Будь другом, — нe отставала я. — Не бросать же их на улице! С утречка сразу и заберём…
— С самого утра меня дома не застанете, к полудню приходите.
— Работаешь?
— Не-а, на скачки хочу поглазеть.
— Это что?
— Ну вы, ребята, даёте! Состязания такие. Чья лошадь первая придёт, тому главный приз достанется. А ежели не дурак и людей нужных знаешь, то и подзаработать можно.
Я взглянула на Данияра.
— Даже не думай, в азартные игры ты больше не играешь.
— А так просто поглазеть?
— Если выспимся, поглазеем. У нас в Белобреге тоже такое проводится.
По пути домой я узнала, что в Белобреге еще много чего проводится, но больше меня ничего не заинтересовало: ни кулачные бои, ни петушиные, ни турниры лучников, ни заплывы в море на короткие и длинные дистанции.
А Данияр тем временем продолжал портить настроение:
— Надо Лианне про скачки сказать, у неё лошади просто мастерски получаются.
— Знаешь что? Надоел ты мне со своей Лианной! Вот иди и живи с ней!
— Лад, ты чего? Ну, извини, я не буду больше говорить на эту тему, если тебе не нравится.
— Нравится-не нравится! Да плевать я на неё хотела!