Едва парня уложили на высокую кровать, как он тут же принялся всхлипывать, рассказывая, как телега скатилась под откос на крутом склоне по склизкой, размытой дождём дороге и придавила его.
— Всё, теперь калекой на всю жизнь останусь, — причитал парнишка. — Как у старого Збышека — одна нога другой короче! Как я на танцы пойду, а?
Я взяла со стола нож и разрезала испачканную глиной штанину.
— Принесите тёплой воды и чистых тряпок.
Мать кивнула и метнулась в кухню, а я снова занялась болящим:
— Нет у тебя никакого перелома. Просто ушибся. А ссадины сейчас обработаем. Потерпи немного, будет щипать.
— Ну, если не нога, так ребро, поди, точно треснуло! Сам слышал! — парень явно нуждался во всеобщем внимании и заботе.
— Не мели ерунды.
— А чего болит тогда? Умная нашлась. Ты что — лекарь, что ли?
— Лучше. Ведунья.
Он притих, подоспевшая мать недовольно зыркнула на меня, но промолчала.
Я ещё разок проверила, просветила всё тело. Кости целы, органы нa месте. А вот печень и желудок мне совершенно не понравились:
— Пьёшь, что ли?
— Ма-а-ам, ба-ать, слышали? Ещё и абскарбляют!
Я с раздражением вышла в обеденный зал, Данияр накинул на меня уже просохший плащ, и мы отправились вдоль по улице в поисках подходящего жилья.
— Какая же это неблагодарная работа! — возмущалась я, прячась под капюшон от холодных капель. — Не хочу. Надоело. Ни тебе спасибо, ни тебе — пожалуйста!
— А плюнь ты, — Данияр положил мою замёрзшую руку в свой карман. — Оно тебе нужно? Только переживаешь по пустякам.
Мы прошлись по улице под нудно накрапывающим дождиком, выискивая приличный домик. В двух нам не открыли, в третьем отказали. К чужакам здесь относились холодно и недружелюбно. Даже встреченные по пути люди сторонились и не вступали в разговор. Сворачивать с широкого, усыпанного песком тракта совсем не хотелось — прилегающие к нему узкие улочки, с переброшенными через грязь досками, нас совершенно не привлекали. Пройдя через всё поселище по главной улице, мы вышли к быстрой речушке, поросшей у берегов рогозом. Над рекой возвышался добротный мост с коваными перилами, на которых, свесив ноги, сидели двое парней с удами в руках. И какая нужда выгнала их из дома в дождь?
Постояв немного нa мостике и наблюдая за горе-рыбаками, мы стали подумывать о возвращении под единственную доступную нам крышу — черепичную крышу корчмы. Обернувшись, я так и застыла, наблюдая, как со стороны поселища к нам приближается довольно колоритный персонаж — огромный широкоплечий мужик с рыжей бородой, Копной огненно-рыжих волос и повязанным на лбу кожаным плетёным шнурком.
— Что, не клюёт? Кто бы мог подумать? — приблизившись, обратился он к рыбакам.
— Куда там! Ведьмарка сглазила. Всю рыбалку нам испортила, — покосился на меня парень.
От неожиданности я открыла рот и захлопала глазами. В этом поселище мы не дольше часа, а вести вперёд нас расползаются.
— Зачем же так? — вступился рыжий. — Уж коли молода да красива, так сразу и ведьмарка? Ночлег ищите? — повернулся он к нам, хитро прищурив синие глаза. — Тогда — за мной! — махнул рукой и отправился в сторону леса, переваливаясь, как медведь.
— Да-да, у ведьмака и ночуйте, там вам самое место! — расхрабрился второй рыбак.
— Эй, ты слова-то подбирай, — схватил его за шиворот Данияр, — а то сейчас искупаю!
Парни прихватили кривые уды и бросились наутёк. А мы быстро зашагали вслед за бородачом, стараясь не упустить его из виду. К моему разочарованию, в лес oн нас не вёл. А я-то уже успела представить себе страшное жилище ведьмака в окружении старых кривых деревьев, черепами на частоколе и чёрным вороньём на крыше. На самом деле он привёл нас к стоящему на окраине домику, старому, но крепкому, и очень даже милому.
— Хотите, так и коней сюда забирайте, места хватит, — отворил он тяжёлую калитку.
Я вошла во двор и огляделась. Он был большим и заваленным разным хламом и железяками. Прямо не двор, а мастерская какая-то.
— Проходите в дом. Или под дождём мокнуть нравится? Чай, не грибной, не вырастешь!
Мы последовали за ним по скрипучим ступеням.
— Есть хотите?
Я покачала головой:
— Уже в корчме были.
— Наслышан.
— А где можно переодеться и одежду просушить?
— А вон, в светлицу идите, там у меня натоплено. Дождь уж второй день не кончается, а я сырость не люблю…
В просторном покое было душно, в камине потрескивали поленья, отбрасывая блики на тёмный дубовый пол. Тут мы и вспомнили, что вещи остались там же, где и лошади — у корчмаря. За ними отправился Данияр. Я же застелила высокую кровать с кованым изогнутым изголовьем грубым, но чистым постельным бельём, отчего-то пахнущим костром, затем сбросила с себя всю отсыревшую одежду, поставила мокрые башмаки поближе к огню и с головой забралась под мягкое одеяло, чувствуя, как от тепла краснеют щёки. Полежу, погреюсь немножко, пока Данияр принесёт сухую одежду…
Разбудили меня уж слишком навязчивые поцелуи в плечо, а затем в шею и ухо.
— М-м, Данияр, ну мы же здесь не одни. И вообще, мне щекотно, — дёрнула я плечом.
Но приставания не прекратились.
— На три пушки два канонира. Заряжают, стреляют. Солдаты охлаждают и чистят, а матросы вообще никакого отношения к пушкам не имеют, — услышала я за стенкой голос Данияра.
Один момент… если Данияр там, то кто же тогда здесь? Я стала потихоньку поворачиваться, сжимая руку в кулак.
Лопоухий, дурашливый щенок тыкался мне в шею розовым носом, виляя куцым хвостом.
Я засмеялась и положила его на себя, поверх одеяла.
— Какой милашка, — погладила я мягкую спинку. — И как ты сюда забрался?
Стоило мне заговорить, как дверь приоткрылась, и заглянул Данияр:
— Проснулась? Вечер уже. Что ночью делать будешь?
— Тебе не дам поспать.
— Уже испугался. Смотри, поймаю на слове, потом не отвертишься, — он притворил за собой дверь и уселся на кровать, придвигая ко мне кожаный кофр с нашей одеждой. — Кастусь уже баню растопил, пойдём. У меня даже кости промокли от этой сырости.
— Жарко чересчур. Нужно сказать, чтобы дров больше не подбрасывал, голова будет болеть, если в такой духоте спать. А лошадей ты привёл?
— Расседлал и сена дал. Корчмарь там соскучился уже, на ужин зовёт. У него сейчас людно — все пьют, никто не ест.
— Фу, сам пускай доедает свои двухнедельные запасы. Посмотри, какой забавный щеночек! — сунула я ему в лицо пёсика, который тотчас же лизнул Данияра в нос. — Давай и мы дома заведём кого-нибудь?
— Ага, пожалел я однажды мокрого грязного щеночка, притащил к нам домой, а из него потом такой телёнок вымахал, что пришлось его твоим родителям сплавить, он у нас мебель от радости переворачивал и нас с кровати сбрасывал. Поднимайся, Кастусь нам чаю травяного с собой налил, уверил, что полезно.
Я даже не стала спрашивать, какие травы в него входят, ведьмаку-то виднее.
Выйдя из бани, расположившейся за домом, почти у самого леса, я плотнее укуталась в плащ. Погода совсем испортилась: промозглый ветер трепал и без того влажные волосы, и дождь заметно усилился. На крылечке, ютясь под крышей и поджав мокрый хвост, хрипло мяукала чёрная кошка. Я приоткрыла дверь и легонько подтолкнула её ногой, помогая преодолеть её нерешительность.
— Блошка, ты уже тут? Что, заболела? — раздался из кухни громогласный голос хозяина. — Она у меня всё время по лесу шарится. На, иди, ешь! Ну а тебя как звать-то, красна девица? Ужас, до чего красна.
— Ладомира, — я почувствовала, что еще больше краснею.
— А я — Кастусь, — он не переставал помешивать булькающее в котелке кушанье. — Как тебе веники мои дубовые?
— Не знаю, не люблю такой экзекуции.
— Ну и зря. Полезно. А Данияра где потеряла?
— Дорогу знает, найдётся, — я наблюдала, как он накрывает на стол, гремя глиняной посудой. — Я помогу?
— Свечки вон зажги, темнеет на дворе, — Кастусь указал на кованый, с завитушками в виде листьев, канделябр.
— Вы один тут живёте?
— Один. Если не считать Блошку и Опупения.
— Кого?
— Щенка. Я его кратко кличу м Пенёк, он свою кличку оправдывает. В Весниже купил, обещали, громадным волкодавом вырастет. А то волки совсем стыд потеряли — зимой даже к самой хате подбираются. В один сильно морозный год трёх овец утащили, у нас тогда с жёнкой хозяйство немалое было.
— А где сейчас ваша жена?
— Да уж двенадцать лет, как в иной мир отправилась.
— Простите, я не знала…
— Дочка осталась. Замуж в Златоселище вышла. Навещают меня частенько, особенно, когда деньги нужны.
Я улыбнулась.
— Ну, а я не против. Плох тот родитель, который не дорастит своё дитя до старости, — Кастусь снял с огня дымящийся котелок, поставил его в центр стола на деревянный кругляш, и потянулся за поварёшкой.
Скрипнула дверь, и в кухню ввалился весёлый и румяный Данияр:
— Эх, жаль, что дождь, я бы до речки пробежался — окунуться.
— Я тоже так раньше делал, пока к купающимся бабам случайно не нырнул. Вот визгу-то было! — звучно рассмеялся Кастусь, ставя на стол высокий кувшин с изогнутой ручкой. — Вот, попробуйте, квас собственного производства. Блошка! А ну, брысь со стола, наглое ты создание!
Чувствовала я себя, как дома — комфортно и раскованно. Кастусь показал себя добродушным балагуром и радушным хозяином. Меня заинтересовали разные, не виданные ранее диковинки в его доме. В больших круглых часах, висящих над столом, иногда распахивалась дверца, из которой выглядывала золотистая птичка, она раскрывала блестящий хвост, чирикала и забавно кланялась. Кастусь похвастался и кухонными приспособлениями, одно из которых измельчало крутящимися лезвиями любые продукты, а другое — одним вращением ручки идеально нарезало овощи. Ещё он сам делал игрушки для своего четырёхлетнего внучка, они двигались, кланялись, приседали, размахивали руками и головами. Эти странные штуки мне определённо нравились. Но меня не оставлял в покое ещё один вопрос: