— Так вы нам всё-таки расскажете, почему вы ведьмак?
— Я? — хрипло рассмеялся Кастусь. — Чего не знаю, того не знаю. Это всё молва людская. Боится люд честной моих и-зо-бре-те-ний. Думают, с огненными бесами вожусь. Всё, что людям кажется странным и необъяснимым, то они считают колдовством. Для меня же существует только два мага — это природа и наши желания. А вообще-то, я — кузнец, — он опять рассмеялся. — Заклинатель огня, можно сказать. Вот завтра покажу вам еще много интересных штуковин, мной лично придуманных в свободное от работы время. И сеялку, и косилку, и хитро-мудрый замок, и саморежущие ножи для стрижки кустов, и ещё много чего.
За беседой просидели до ночи. Я смело рассказала, откуда мы и куда направляемся. И, как оказалось, не зря.
— Слышал я про такую Обитель. Через наше поселище, случается, проезжают такие паненки, с горящими, как у тебя глазами. Редко, конечно. Весной местные жители ведьмарку видели, шарахались по всем углам и закоулкам от скачущей галопом красавицы. Да чего далеко ходить, дочь моя, и та на пару дней туда наведывалась. Чему там учат, не рассказывала. Да плохого не творит ничего — а значит, всё законно. Ну, а ежелили расскажут, как себя лелеять, да мужика в узде держать — так тут ничего плохого и нету.
— Неплохо было бы увидеться с вашей дочерью, узнать дорогу.
— Коли не забыла, так укажет. А раз вы в Златоселище собрались, так я детям передачку соберу, а то самому некогда, дел невпроворот — заказов нынче много. Возражений нет?
— Нет, конечно! Всё передадим.
— Вот и складно. С вами хорошо, да надобно в баню идтить, пока совсем не остыла. Посуду так оставляйте, не пристало гостям-то. А-а, я ж ещё вспомнил, чего я колдун-то. Баня тут только у меня одного имеется. Ага, люд местный годами не моется — только при рождении, да перед свадьбой.
— Это как же так? — не поверила я своим ушам.
— А так. Думают, все хвори через воду в тело проникают. Край наш сырой да болотистый — прежде многие от горячки помирали. С давних пор так повелось — в речке искупаются или под дождь попадут, значит — чистые. А бани мало у кого есть. Это недавно знатные господа придумали водой горячей поливаться, а раньше духами с ног до головы обливались.
Кастусь поднялся, пошарил в сундуке и вышел за дверь, оставляя нас одних.
Ночью я спала хорошо, не смотря на стучащий в закрытые ставни дождь и скулящего под дверью Пенька, просившегося ко мне в тёплую постель. Однако с утра меня снова разбудили навязчивые поцелуи.
— Ладно уж, залезай, — перевернулась я на спину, удивляясь, как Опупению удалось проникнуть сюда. Но на этот раз никакого Опупения не было.
— Ух ты! — обрадовался такому положению дел Данияр. — Вот так сразу?
— Отстань, противный, голова болит, — снова отвернулась я, скрывая улыбку.
— Знаю, что её вылечит: новые бусики! Сразу болеть перестанет!
— Сегодня не помогут даже новые сапожки, — поднявшись с постели, я выглянула в кухню, но хозяина в доме не обнаружила. За окном всё также моросил мелкий противный дождик. Одевшись потеплее и выйдя во двор, я заметила парня в чумазом фартуке, копошащегося в горе железяк.
— Хозяина нет, — подошла я ближе. — Чего тут роешься?
Парень опустил на землю ржавый топор и заулыбался, поправляя грязной рукавицей выбившуюся прядь русых волос.
— Я тут работаю.
— Да ну! И кем же?
— Ну…высоким знойным красавцем, — он приосанился и выгнул бровь.
— Да-а? Не идёт тебе эта роль, — я тоже выгнула бровь, и у меня это получилось эффектнее.
— Какая колючая! Всегда так знакомишься?
— Три раза в день после еды. Ты мне зубы не заговаривай. Чего ищешь? Воруешь, что ли?
Парень рассмеялся:
— Да я с Кастусём в кузне работаю. Не веришь — пойдём, покажу.
Я направилась следом. Кузня располагалась на противоположном конце двора. Парень подмигнул и распахнул передо мной дверь:
— Проходи, ложись. Ой… То есть садись.
Внутри действительно находился Кастусь в кожаных рукавицах и переднике.
— Утро доброе! — помахал он рукой. — Уже познакомились?
Мы с парнем ответили одновременно, только я «нет», а он «да».
— Это — Лада, а это — Лойко…
Парень снова нахально подмигнул, и я поморщилась.
— Я тут тебе хочу одну штуку подарить, — продолжал Кастусь, протягивая мне обтянутую тканью трость. — Вот смотри: одной рукой держишь, другой тянешь и — оп! Над тобой раскрывается снего-солнце-дождевой защитник!
Я взяла это чудное и-зо-бре-те-ние, за ручку и повертела. На металлические спицы, крепящиеся к трости, была натянута плотная, чем-то пропитанная ткань.
— Вот, можно под дождём ходить и не мокнуть. Я и дочке такой же сделал.
— Спасибо… Это намёк, что нам пора в дорогу?
— Да ты что, живите, сколько хотите! Я так, от чистого сердца. Сейчас вернусь, завтракать будем, — он продолжал рыться на полке, выискивая какие-то детали. — Лойко, займись делом, хватит глазеть!
Я не спешила уходить, наблюдая, как Кастусь лепит какую-то форму из глины, подмешивая туда мелкого песочка.
— А что это за и-зо-бре-те-ние получится?
— Это не изобретение, это я по просьбе нашего мистагога колокол новый отливаю, прихожан на молитву скликать.
— А мистагог с вами водится, ведьмаком не считает?
— Ох-хо-хо, считает, еще как, и побаивается, а значит — уважает.
После того, как форма была готова, Кастусь стал обмазывать её горячим воском.
— А можно и я попробую?
— Ну, давай, только не обожгись. На, вон, рукавицы надень.
Мы обмазали вылепленный из глины колокол толстым слоем воска, поверх которого Кастусь снова принялся накладывать слои глины, затем форму поставили в печь. Лойко не прекращал раздувать меха, отчего в кузне сделалось невыносимо жарко. Я сняла плащ и немного расшнуровала корсаж платья. Лойко не постеснялся заглянуть мне в декольте:
— Ух, какие у тебя… глаза, — поправился он, заметив мой недобрый взгляд.
Когда глиняный колокол нагрелся, весь воск из него вытек, и внутри формы образовалась полость. В неё-то Кастусь и налил расплавленную смесь из олова и меди, сказав, что когда всё застынет, глиняную форму он разобьёт, и останется чудный бронзовый колокол.
Я вышла из кузни, но Лойко и не думал заниматься своим делом.
— Погодь, — догнал он меня, — у меня тоже много разных штуковин имеется.
— Например?
— Ну… долго рассказывать. В общем, как стемнеет, приходи на сеновал, покажу.
— Приду обязательно.
— Честно? Не обманешь?
— Честное ведьмарское.
— Буду ждать с нетерпением, — парень расплылся в улыбке.
Несмотря на дождь и сильный ветер, нам с Данияром всё-таки не сиделось в избе. Мы прогулялись к реке, прошлись по мокрой улице под дождевым защитником, распугивая встречный народ. На перекрёстке нас догнал шлёпавший по лужам мальчишка, с гусиными перьями и кусками бересты под мышкой.
— А чё это? — указал он пальцем на «защитника». — От дождя, что ль? А я забыл лопуха в огороде вырвать, вот сейчас береста намокнет, и преподобный Андреаш мне всыплет!
— Это почему? — удивилась я.
— Строгий очень. Я уж две недели на учёбу не ходил, работы в поле много было. А в дождь и взимку можно и грамоте поучиться.
— Мы тебя проведём, да, Данияр?
Данияр кивнул и наклонил «защитника» над мальчишкой.
Так мы и шли: впереди шлёпал по лужам мальчик, следом, перепрыгивая через грязь, топали мы.
У мальчишки весь путь не закрывался рот. Он рассказывал о мистагоге, который проводил все занятия, учил писать, читать и считать, а так же сказывал о великих чудесах и небесных светилах.
Проведя мальчугана до самой учильни, мы решили задержаться, заглядывая в узкие незастеклённые окошки.
Прямо на полу расселось десятка два детей разного возраста. Они сидели тихо, старательно выводя литеры на грифельных досках.
— Я это… опоздал, — заглянул в залу наш знакомый.
Дети тут же оторвались от своих заданий и подняли головы.
Длиннобородый мистагог в синем до пола одеянии даже не взглянул в его сторону.
— Можно я войду и сяду? — не унимался мальчишка.
— Нет. Сегодня можешь гулять дальше.
— Чегой-то?
— От тебя слишком много шума. Детей должно быть видно, но не слышно, — он встал со своего мягкого кресла, не спеша приблизился к мальчику, взял его за ухо и затащил в комнату. — И вообще! Сколько раз вас учить, рта не разевать, пока взрослый к тебе не обратиться! Это что за манеры!? — он волок его за ухо, мальчик повизгивал, но не сопротивлялся. — Останешься после занятий и будешь наказан! — наконец усадил он ребетёнка на пол.
Я толкнула локтём Данияра, указывая на лежащие рядом с единственным креслом розги.
— Ужас, — я быстро уходила прочь от этой пыточной камеры. — Как думаешь, родители знают, как учат их детей?
— Думаю, да. Может, это такой способ воспитания, и дома их тоже секут?
— Надо было вмешаться.
— И что дальше? Ворваться и крикнуть: не слушайте старого дурака, сейчас мы вас учить будем, воларский шпион и ведьмарка?
— И то правда. Надо узнать, как у нас обучают.
— Нормально обучают, за уши и вихры меня тоже, конечно, таскали, но заслуженно. А ремень отца с железной пряжкой я надолго запомнил.
— Так ты, оказывается, был сорванцом?
— Думаешь, изменился?
— Не знаю-нe знаю. Тот еще заводила. По крайней мере, меня ужасно заводишь!
Вечером хозяин поставил на стол всё, что притащил из кладовки и извинился:
— Прошу простить, я в кузню. Работы — конь не валялся. А ученик мой, Лойко, отпросился, тётка вроде у него прихворала. Так что хозяйничайте сами, к ночи вернусь, если что — зовите, я рядом.
— Странно, — присела я у окошка, когда Кастусь вышел, — а меня Лойко на сеновал звал, как стемнеет. Обещал интересную штуку показать.
— Да что ты? — подсел рядышком Данияр. — А зачем тебе под дождём телепаться? Я сам схожу, посмотрю, а тебе всё расскажу. Идёт?
— Идёт. Если что-то очень интересное, то зови.