— Непременно.
Когда Данияр ушёл, я порылась в корзине с продуктами, размышляя, чего бы приготовить. В конце концов, как из ничего сделать чего, я не придумала, поэтому просто нарезала сухого сыра, достала хлеб, банку засахарившегося варенья и квас.
Данияр вернулся быстро и стал мне помогать, варганя в котелке какую-то кашу.
— Ну что, был там Лойко?
— Был, — он усиленно рубил ножом петрушку.
— А чего показывал?
— Да я вот поинтересовался, так мне он демонстрировать не захотел.
— А что с рукой? — взглянула я на разбитые костяшки.
— А это… упал. Темно было.
Я сбегала в кузню и позвала на ужин Кастуся. Он пришёл грязный и испачканный копотью. Сбросив в сенях тяжёлый кожаный фартук, вымыл в изобретённой им ранее рукомойне руки, быстренько перекусил и снова убежал.
— Ну что? — отодвинула я пустую тарелку и томно, как мне казалось, взглянула на Данияра. — Теперь ты — мой!
— Вот ещё! — возмутился он. — Придумала! Сама мой!
ГЛАВА 19
Делай добро и не спрашивай, для кого оно.
(галтийская народная поговорка)
Ещё не успев открыть глаза, я поняла, что дождь закончился. За окном щебетали птицы, и сквозь тяжёлые занавеси пробивался яркий свет. Прищурившись и потянувшись, я сильнее прижалась к Данияру. Он же в ответ почесал меня за ушком, как бестолкового щенка.
— Данияр, — зашептала я, — погода хорошая, давай собираться.
Кастусь спал долго. Поэтому я сама заварила травяной чай и отправила Данияра в корчму за пирожками. Но раньше, чем он вернулся, к нам пожаловал гость. Плотный кряжистый мужик в алой рубахе попросил разбудить хозяина и сообщил сонному кузнецу, что сын его, Лойко, на работу сегодня и завтра не выйдет, по причине того, что вчерась на него разбойники напали, и теперича у него глаз подбит, губа разбита и нос расквашен.
— Откуда у нас разбойники? — чесал голову Кастусь. — Не ограбили хоть?
— Не-а, ничего не взяли, Только без штанов домой отправили и в бубен маленько настучали.
— Пусть выздоравливает, плохо мне без помощника.
После завтрака мы оседлали лошадей, взяли передачку от Кастуся для его дочери и отправились в Златоселище. Платы кузнец не взял, замахал руками и чуть было не обиделся. Мы, в свою очередь, обещали заглянуть к нему на обратном пути с вестями от дочери.
— Данияр, ты ничего не хочешь мне сказать? — поинтересовалась я, как только мы минули поселище.
— Ты сегодня необыкновенно красивая.
— Приятно слышать, но я не об этом. Это ты кузнецовому ученику в бубен настучал? Так, кажется, его отец выразился?
Он молчал.
— Слушай, ну ты же не маленький, чтоб дракой всё решать! И не разбойник с большой дороги!
— Был повод.
— А если он Кастусю расскажет?
— Тогда еще раз припечатаю.
Я вздохнула. Ну как можно с этим дикарём разговаривать?
Дорога на Златоселище ничем не отличалась от виденных нами ранее, разве что возделанных полей становилось гораздо меньше, а непролазных глухих лесов да заросших лугов заметно прибавилось. Всё чаще на пути встречались ручьи, речушки и мелкие озерца, да и местность стала более каменистой. Кое-где, на подъездах к очередному поселищу, тракт был сплошь выложен глубоко вкопанными и надёжно утрамбованными камнями, и восемь подков одновременно отбивали по ним барабанную дробь.
Остановившись у одного из родников, решено было сделать привал. Моё внимание привлекло находившееся у самой воды каменное сооружение. Несколько больших плоских камней округлой формы каким-то чудом стояли один на одном, практически достигая человеческого роста. На них виднелись едва различимые письмена, обветренные и стёртые временем. Убрав с камня мох и проведя по канавкам пальцами, я всё равно ничего не смогла разобрать.
— Какие-то культовое место, — предположил Данияр.
— Может, и вода здесь волшебная? — я набрала пригоршню студёной воды, зачем-то понюхала её и несмело попробовала на вкус. — Вода, как вода. Пить вроде можно.
Набрав воды с собой и напоив лошадей, мы ещё немного повалялись на сочной, ещё зелёной траве. Я пыталась плести венки, да только Котлета каждый раз слизывала незаконченный, будто цветы в них были вкуснее, чем те, которые росли у неё под копытами. От неё не удалось спрятать и преподнесённый Данияром вересковый букетик. Иней тоже топтался за мной следом, тыкаясь мордой в спину. Я решила, что лошадям здесь не нравится, и мы тронулись дальше.
Разнообразные каменные сооружения встречались часто. Это были и огромные валуны на краю дороги, и сваленные зачем-то горы камней, и вырезанные из камня причудливые фигуры, и каменные стелы с колышущимися на ветру ленточками.
На въезде в «Терень» у такой же возвышающейся стелы собрался пёстро разодетый народ. Приблизившись, мы без труда определили, что это свадьба. Галдящая толпа окружала светящуюся от счастья румяную невесту в красном бархатном платье до щиколотки и белом кружевном переднике. Из-под платья выглядывали забавные деревянные башмаки и пухленькие ножки в белых чулках. Её тёмно-русые волосы были аккуратно заплетены и украшены крупными белыми цветами. Плотный круглолицый жених в коротком бархатном жилете, белой рубахе и узких панталонах от смущения теребил в руках фетровую шляпу с парой соколиных перьев, то одевая, то снова сдёргивая её, и неуклюже переступал с ноги на ногу, стуча по каменной мостовой высокими каблуками грубых квадратных башмаков. Поравнявшись с шумящей толпой, заполонившей дорогу, Иней занервничал и отказался двигаться дальше, пришлось спешиться и попытаться провести лошадей мимо.
— Опа! Повезло! — от толпы отделился разодетый парень с белой розой за ухом и бросился нам на встречу. — Добрый знак! Сильно торопитесь?
— Допустим, — я сразу заподозрила подвох.
— Одолжите-ка лошадок, — он и не думал меня слушать, вырывая из моих рук уздечку. — Мы скоренько, молодых до поселища довезём, чтоб житьё-бытьё лёгким было, и дальше себе поедете! — и крикнул, обращаясь к друзьям-подружкам: — Коней сыскал! Айда обряжать!
С десяток хохочущих девушек обступили лошадей и, не обращая внимания на нас, вздрагивающего всем телом Инея и клацающую зубами Котлету, принялись втыкать цветы и ленты во все легко и труднодоступные места, пока бедные животные не стали похожи на свадебные торты.
Я с удивлением наблюдала за происходящим на моих глазах свадебным обрядом. Молодых поставили лицом друг к дружке и принялись обматывать верёвкой, желая никогда не разлучаться, затем стали водить вокруг них хоровод, распевая различные пожелания на манер весёлых песенок, иногда не очень приличных. После этого молодожёны самостоятельно выбрались из повязанной верёвки и протянули связанные лентами руки. Одна из девушек, худенькая курносая хохотушка с яркими цветами в распущенных волосах, разрезала связывающую их ленту так, что на их руках остались только браслеты. Обрезанные концы этой ленты были с поклоном завязаны на каменной стеле.
— Этот каменный столб предназначен для свадеб? — поинтересовалась я у курносой, догнав её.
— Не обязательно, — пожала она плечами. — Так уж было заведено у наших предков, еще до того, как сюда пришли мистагоги. Наши старожилы и сейчас оставляют тут подношения, прося удачи в делах, в дороге или охоте.
— А почему? Что эти камни символизируют?
— Да откуда я знаю? — рассмеялась она и приколола к моим волосам алую розу. — Надо, значит — надо! — затем взяла нас с Данияром под руки и потащила вслед за процессией.
Дружки жениха вели лошадей, девушки всю дорогу с песнями рассыпали перед ними зерно, мы же лениво тащились следом.
Молодых довезли до самого дома, украшенного цветочными гирляндами. На заборе также развевались яркие ленты, чтобы всем было понятно, где проходит торжество.
Жених спрыгнул с Инея сам. А визжащую, вцепившуюся в гриву Котлеты невесту, пришлось снимать всем миром, на глазах у изумлённой публики, разглядывая нижние юбки и ленты на чулках. Мстительная Котлета напоследок откусила добрую половину венка с её головы, на что потерпевшая невеста отреагировала пронзительным визгом. Я не стала ругать невоспитанную кобылицу, поцеловала в морду нервного Инея, обошла, поставила ногу в стремя и уже подняла вторую, как чьи-то руки схватили меня и стянули вниз.
— Вы куда это намерились? Живо во двор, все уже собрались! — держал меня за локоть один из дружков жениха.
— Спасибо, но мы торопимся.
— Ничего не знаю! Никаких гвоздей! Кто с чьей стороны, мне всё равно, проходите, не задерживайте!
Нас с Данияром потащили во двор, чересчур радостно подталкивая в спину.
В украшенном зеленью широком дворе с одной стороны стояли накрытые разномастными скатёрками столы, а с другой — нестройными рядами располагались стулья, лавки, табуреты и скамейки, наполовину занятые гостями. На лужайке из плетёных ветвей была организована арка, увитая лентами, цветами и серебристыми колокольчиками.
Как только из дома вышел высокий мужчина с каштановыми волнистыми волосами и небольшой бородкой, облачённый в синее, расшитое серебряными звёздами одеяние, шум и суета сразу стихли. И наши молодожёны поспешили к арке, навстречу местному служителю неба.
Мистагог долго распинался по поводу тяжких времён, необходимости служения своей краине и долга перед королём и отечеством. Затем рассказывал длинную нудную историю о том, как отец-небо взял в жёны мать-землю, и теперь они связаны и неразлучны, и как крепок их союз, чего и вам желаем, и прочее в том же духе. Пару раз он отвлекался на иные нравоучения, указывая поселянам, какую часть урожая необходимо жертвовать Мистагогии. И, наконец, завершил свою длинную речь тем, что всё-таки объявил заждавшихся и зевающих молодых мужем и женой. Те, в свою очередь, обменялись простенькими оловянными колечками и чмокнулись.
Снова поднялся гам, восторженные поздравления и рукоплескания. Парни тут же подхватили скамейки и всё, на что можно присесть, и потащили к столу. Вместе с нами, разумеется.