Обед снова пришлось готовить мне, как и мыть грязную посуду. Но ничего, хорошо, когда есть чем заняться и некогда думать, а Эйва пусть отдыхает — успеет еще нахлопотаться.
Ближе к вечеру к нам заглянула посетительница — дородная пани средних лет, с выглядывающими из-под шляпки завитыми прядками и в наброшенной на круглые плечи меховой пелерине.
Заспанная Эйва беседовала с ней недолго, объясняя, что для некоего ритуала требуется растущая луна. Но и этого времени мне вполне хватило, чтобы принарядиться, расчесать волосы и одеть на большой палец левой руки сапфировый перстень.
— И я с вами! — выглянула я на крыльцо, когда дамочка уже усаживалась в коляску.
Пани удивлённо оглянулась, не успев поставить на приступку вторую ногу.
— Мне в город нужно, подвезёте? — не отставала я.
— Прыгай, — ответил вместо неё пожилой извозчик.
Всю дорогу ехали молча, дамочка пристально рассматривала меня, а я — мелькающие по краям дороги кусты. Подъезжая к городу, она осмелела и решилась со мной заговорить:
— А вы, простите, случайно не ученица Эйвы?
— Можно и так сказать.
— Значит, и гадать умеете? И привораживать? А сколько берёте?
— Ой, я ещё ничего не умею, — решила я схитрить, чтобы не отнимать у Эйвы её хлеб. — Я ведь только учусь.
— А-а-а, — разочарованно протянула она. — Жаль. А вам куда ехать-то?
— К рынку, если можно. Буду очень благодарна.
— За травами и снадобьями?
— Почти.
До рынка меня подбросили, да там и оставили. Только здесь уже никого не обнаружилось, и близлежащие лавки тоже пустовали. Немного поплутав по улицам и расспрашивая местный люд, я добралась до ювелирной лавки старого Рысика. Но и она, к моему разочарованию, оказалась запертой.
— Эй, сдаёшь что? — услышала я доносящийся из тёмного угла голос и обернулась.
В тени стояла молодая женщина с повязанным поверх цветастого платья платком и усердно пыхтела трубкой.
— Вы — мне?
— Тебе-тебе, красавица. Сдаёшь — куплю, ищешь — продам.
Я шагнула в полумрак двора:
— Колечко хотела продать.
— Ну-ка, — она взяла мою ладонь и склонилась над ней. — Даю золотой.
— Вы что, сбрендили? Это же сапфир!
— Два золотых.
— Да ну вас, — я развернулась и зашагала прочь.
Внезапно моё тело сковала сильная слабость, голова закружилась, ноги стали ватными, и срочно захотелось прилечь на близлежащую скамеечку. Заподозрив неладное, я обернулась.
Женщина, не переставая дымить трубкой, пристально смотрела мне вслед.
— Ах, так! — возмутилась я. — Играем, значит, не по правилам! — и направилась к ней, мысленно отражая негативное воздействие и направляя его в противоположную сторону.
Женщина вытаращила большие тёмные глаза, хватаясь за спрятанную под монистами пышную грудь:
— Ты чья? — удивлённо спросила она.
— Я — своя. А ты — чья? — я рассердилась не на шутку.
— Я — Кирусова. Нельзя быть ничьей. Пойдём к Кирусу, он и тебя возьмёт, ты — сильная!
— Слушай, не дури мне голову! Просто покажи, где тут ломбард или ювелирная лавка, и на этом мирно расстанемся!
— Тогда тебе нужно в наш квартал, Бодынец. Это в сторону порта. Я провожу.
— Спасибо, обойдусь, — я развернулась и направилась прочь.
— Эй, постой! Не обойдёшься! Я знаю место, где твой перстень оценят по достоинству, честное бодынецкое, — она провела ребром ладони по горлу и подняла её вверх, — мамой клянусь. К тому же, со мной тебе безопаснее, я знаю, что говорю.
— Ладно, убедила. Показывай дорогу, только чтоб без фокусов!
Чем дальше мы уходили от центра города, тем улочки становились уже и грязнее, люди — оборваннее, собаки — злее и худее, дома — обшарпаннее. Я уж раздумывала, не повернуть ли обратно, пока не поздно, как женщина, остановившись у потемневшего от дождей трактира, заявила:
— Пришли. Жди здесь, — и скрылась за тяжёлой покосившейся дверью.
Вскоре на широком деревянном крыльце показался коренастый мужчина с чёрной бородой и усами. Разделённые пробором волосы казались чересчур гладкими и блестящими, словно измазанные какой-то дрянью. На нём была алая рубаха, подпоясанная золотым поясом, замшевый жилет и начищенные до блеска сапоги.
— Подойди, не бойся, — его голос, мягкий и вкрадчивый, совершенно не вязался с внешним видом.
Я смело шагнула на крыльцо. Из-за спины незнакомца, лукаво поблёскивая чёрными бусинами глаз, выглядывала моя провожатая.
— Так ты — ничья? — хитро прищурился мужчина, пристально рассматривая меня.
— Перстень брать будете? — нетерпеливо перебила я.
— Молодость горячая, выдержки тебе не достаёт…
— Да-да, так что насчёт перстня? — мне хотелось покинуть этот квартал до наступления темноты. Я протянула ладонь вперёд, подставляя камень под лучи заходящего солнца.
— Хорош, ох, хорош! — заулыбался мужчина, обнажая золотые зубы. — Ловкая девица, ручки золотые. Сколько просишь?
— Двадцать золотых.
— Это слишком. За двадцать золотых коня купить можно. Хорошего. Даю восемь.
— Шутите? Девятнадцать.
— Вот плутовка. Десять и точка.
— Мало. Восемнадцать давай.
— Ишь! Дам двенадцать за красивые глаза.
Не успела я открыть рот, чтобы предупредить, что семнадцать — это моё последнее слово, как с улицы раздался громкий свист, и сразу донёсся крик:
— Кирус, поднимай людей, Баклаевские идут!
Кирус отодвинул меня здоровенной ручищей в сторону и нырнул в низкую покосившуюся дверь.
— А я говорила, не надо на их территории работать… Как знала, как знала, — зашептала женщина, лихорадочно сжимая в руке охватывающие полную шею мониста.
— Ладно, я, пожалуй, позже загляну, раз у вас на сегодня так много дел, — я стала спускаться вниз по выщербленным ступеням.
В розоватых лучах заходящего солнца толпа приближающихся мужчин, вооружённых ножами, цепями, пистолями и дубинками, выглядела крайне нелепо. Дверь позади меня с грохотом распахнулась. Из трактира гурьбой высыпали такие же оборванцы. Я, оказавшись между двух огней, в нерешительности замерла на месте.
— Слышь, Кирус, перетереть надо, — выступил вперёд неимоверно высокий лысый мужчина хлипкого на вид телосложения.
— Давай, разрешаю, — ухмыльнулся в бороду Кирус.
— Вчерась на нашей территории двух твоих людей изловили, сегодня глядь — опять промышляют. Не по законам ты живёшь, Кирус. Или думаешь, ты — бессмертный?
— Я, Баклаюшка, ещё подольше твоего проживу, помяни мои слова.
Раздался выстрел, я вздрогнула и закрыла уши. Кто в кого стрелял, разобрать мне не удалось. Толпа, высыпавшая из трактира за моей спиной, лавиной спускалась с крыльца и просачивалась на грязную улицу, держа оружие наготове. Но драка закончилась, так и не успев начаться. С противоположной улицы показалась внушительных размеров шеренга стражников, вооружённых мушкетами. Началась заварушка, только теперь обе банды объединились против общего врага — городской стражи.
Смуглянка решительно схватила меня за руку и потащила прочь. Она бежала сломя голову, только грязные пятки истоптанных башмаков мелькали из-под цветастой юбки.
Завернув за угол, она толкнула плечом дверь и втащила меня следом.
— Тс-с-с, — женщина прижала к губам палец, всё еще настороженно поглядывая на дверь.
Я стала осматривать полутёмный, освещённый лишь коптящими свечами подвал, в котором мне удалось очутиться. У стен ютились несколько столиков, за которыми потягивающие прямо из бутылей мужчины играли в кости и карты, выпуская сизые струйки табачного дыма. Вокруг них крутились расфуфыренные девицы с голыми плечами. Их ярко-размалёванные лица с наклеенными мушками отчётливо вырисовывались в полумраке. Никто из присутствующих не обратил на нас ни малейшего внимания.
— Послушай, — зашептала я, — какой смысл здесь прятаться? Нужно выйти и объяснить, что всё это — глупое недоразумение.
— Ты что, с луны свалилась? Они всю шайку повесят, не разбираясь, уж я-то знаю. А мне на виселицу нельзя — у меня дочка и мать старая, кто их кормить будет?
— Я не имею никакого отношения к твоей шайке! — возмутилась я. — Мне домой пора!
— Дурында безголовая! За Кирусом давно охотятся, будут всю ночь шерстить. Останемся на ночь здесь. Или у тебя девять жизней? — она смолкла и замахала рукой одной из девиц, с пышными перьями в волосах.
— Чего? — поспешила она к нам навстречу, нервно захлопнув грязный ощипанный веер.
— Ружена, выручай, перекантоваться надо.
— Опять? — подняла подведённые углём брови девица.
— Не опять, а снова. Только до завтра. Ты мне еще должна, не забывай.
— Ладно, — вздохнула Ружена, без стеснения задирая подол платья и извлекая из заштопанного чулка ключ.
Женщина потянула меня вглубь подвала по узкому неосвещённому коридору и, отворив низкую дверцу, втиснула в крохотную комнатушку с лежащим на полу соломенным тюфяком и горой подушек.
— Ружена сюда никого не водит, это только её убежище, — словно прочитав мои мысли, сказала она, снимая башмаки и без стеснения разваливаясь на постели, заложив руки за голову. — А утречком по домам отправимся. Надеюсь, Кирусу удалось уйти, тогда ты будешь при деньгах, лишившись перстня, а я — при работе и надёжном прикрытии.
Я присела на тюфяк рядом.
«А что, собственно я теряю, оставшись здесь? Не придётся тащиться к маяку пешком холодной ночью. А утром продам перстень, сгоняю в порт и найду Олехно, он не откажет отвезти меня. Эйва волноваться не будет — наверняка она уже на маяке». Только я собралась поинтересоваться, нет ли у этой проныры знакомых моряков или рабочих в порту, как обнаружила, что та уже беззаботно храпит, отвернувшись к стенке.
Проснулась я оттого, что было невыносимо душно. С одной стороны от меня спала Кирусова разбойница, с другой — уже смывшая боевую раскраску Ружена.
В крохотном окошке под самым потолком тревожно подрагивали звёзды, откуда-то доносился лай и нервное ржание лошадей. Почувствовав дурноту и головокружение, мне захотелось выйти на улицу. Но к этому еще примешивалась смутное чувство тревоги, которое подталкивало меня покинуть это заведение как можно скорее. Увы, к своему предчувствию я не прислушалась, и, как вскоре выяснилось — совершенно напрасно. Через несколько минут в коридоре послышалась возня, дверь распахнулась, и в комнату ворвалась толпа вооружённых стражников с ослепляющим, бьющим в глаза светом фонаря. Я и понять не успела, что происходит, как меня выволокли из сырого подвала и поместили в похожую на клетку повозку, захлопнув на запястьях кандалы.