Ближе к Златоселищу погода заметно улучшилась, а уж за городком земля казалась такой сухой, словно дождя здесь никогда и не было.
Мысли мои были тревожны и беспокойны. Вдруг я выдаю желаемое за действительное? Ведь никаких доказательств нет и в помине. Мало ли в Галтии девушек с таким же, как у меня именем? Надеюсь, да. Неужели я, находясь в той же тюрьме, не могла ничего почувствовать, догадаться, что Данияр где-то рядом? А может, я просто тешу себя пустыми надеждами, и меня снова ждёт злое разочарование? Всё, что мне остаётся — это верить в лучшее и не опускать руки, я ведь не успокоюсь, пока не докопаюсь до истины.
От тяжёлых размышлений о Данияре, сомнений и тревог меня отвлекали рассказывающие всякие байки стражники, поочерёдно садящиеся в карету, чтобы погреться и отдохнуть от верховой езды, беспрестанно жующие купленные в Златоселище пирожки с ревенем и луком, от запаха которых меня начинало мутить.
Следующая остановка была запланирована мною только в Ковани, поэтому ехали всю ночь напролёт, не жалея ни сил, ни лошадей.
Как и ожидалось, Кастусь встретил нас с распростёртыми объятиями, свалив всю сегодняшнюю работу на боящегося высунуться из кузни Лойко. Растопив баню и отправив туда полусонных и измотанных дорогой стражников, кузнец самолично занялся приготовлением жареных в сметане карасей, поручив мне морковный салат с крапивой и чесноком. Узнав о наших злоключениях и безызвестной судьбе Данияра, Кастусь вызвался отправиться со мной в Вышеград и показать местным тюремщикам, почём фунт лиха. Никакие мои увещевания и уговоры не действовали:
— Да вы ж — мои лучшие друзья! В стороне не останусь. Найдём мы твоего Данияра — живым или мёртвым… Живым, конечно, — спохватившись, добавил он. — Всех достанем, всех накажем. Коли я так сказал — так тому и быть. Пусчай стража выспится маленько, да и лошадки отдохнут. А я покамест вещички соберу, вечерком, глядишь, и выдвинемся.
Дальше дорога казалась веселее и намного короче. Я без утайки поведала кузнецу и о себе, и о Лунной Обители, и о коварной наставнице, которую некогда прежде я считала совершенством и примером для подражания.
Увлечённой своими мыслями, мне совершенно не было дела до привалов и остановок, иногда я даже не знала, какое сейчас время суток и сколько мы в пути, лишь не уставала утомлять стражников вопросом «Долго ли ещё?», повторяя его по нескольку десятков раз за день.
ГЛАВА 29
Если в твоей душе остались живые ветви — на них сядет певчая птица.
(воларская народная мудрость)
— В какую камеру вы сперва хотели поместить Теону? Ту самую, которую подозревали в покушении на короля? — вцепилась я в рукав остолбеневшего от удивления охранника.
— Не могу знать. Не моя смена была.
— Сама проверю. Ведь начальник предупредил, что я от лорда Гдышека?
— Погодите, не положено. Я у Марьяна осведомлюсь, кажись, он дежурил.
Пока искали вышеупомянутого караульного, я металась от двери к двери, как умалишённая, заглядывая в каждую камеру. Наконец, нашёлся сонный Марьян, от которого разило винными парами, и повёл нас по узкому грязному коридору.
— Так это… Сидит там парнишка какой-то… коли жив ещё… За что сидит — не знаю. Ни протокола, ни акта дознания… Давно привезли, недели с две… Господин военный офицер начальнику на лапу дал, а старый бес с нами не поделился. А ты сторожи, как проклятый! Подержать было велено человека с денёк. Девицу какую-то пошантажировать хотели — я это из разговора подслушал. Да ни господ, ни девицы. Забыли мы про заключённого так-то. А что теперь с ним делать — неведомо.
Я бежала по коридору, подгоняя и подталкивая неторопливого стражника в спину, позади едва поспевал Кастусь, озирающийся по сторонам и боявшийся затеряться в гулких коридорах тюрьмы.
Караульный долго мешкался, подбирая нужный ключ и пытаясь дрожащими руками вставить его в замочную скважину. Наконец я вырвала злосчастный ключ у него из рук и сама отворила камеру. Дверца оказалась очень низкой, мне пришлось согнуться пополам, чтобы протиснуться в неё. Потолок был таким же — не камера, а чулан какой-то.
На каменном полу я увидела лежащего человека. «Нет, не он. Нечего было и надеяться», — с разочарованием отметила я, рассматривая грязную изодранную одежду.
— Ну, что? — освещая камеру коптящим факелом, стражник просунул в дверь голову.
Лежащий на полу человек слабо обернулся на свет, приоткрывая глаза.
— Данияр?! — вскрикнула я и бросилась к нему. Моё обычное самообладание и хладнокровие в одночасье покинули меня. — Ы-ы-ы, — заревела я в полный голос, шмыгая носом.
— Эй, утопить меня надумала?
— Дурак ты дурной. Я там с ума схожу, а ты хоть бы хны-ы-ы-ы, валяешься себе! А-а-а-а!
— Так я ведь тоже не без дела валяюсь, тоже с ума схожу! Как они нашли тебя?
— Сама нашлась, — вытерла я рукавом лицо и всхлипнула. — За тобой пришла.
Как же можно забыть о человеке, заперев его в карцере? Небо, сколько же он пробыл здесь. Кастусь вынес находившегося в плачевном состоянии Данияра и уложил в коляску поджидающего нас Олехно. Я без сожаления отдала сапфировый перстень Марьяну с просьбой не вспоминать о нашем визите и об исчезновении пленника.
Уложив несчастного в постель и укутав всеми имеющимися в доме Эйвы одеялами, мы приступили к его лечению и восстановлению всеми известными нам способами. Меня не столько беспокоили его чахлость, упадок сил, нервное и физическое истощение и уже начинавшие сходить синяки, сколько побывавшая в железных тисках нога, с раздробленными в нескольких местах костями.
— Эйва сказала, это может остаться на всю жизнь, — слабо улыбнулся Данияр. — Зачем тебе хромой?
— Не выдумывай. Я не оставлю Эйву в покое, пока мы полностью не поставим тебя на ноги. Мы же — знатные ведьмарки, и не такое излечивали. Даже думать забудь об этом. Нам на свадьбе вальс танцевать. Всем на зависть.
— Ого, что я слышу. Уже и дату придумала?
— Чем скорее, тем лучше.
— И весны ждать не будешь?
— Весной, конечно, красиво и всё такое, только платье на живот уже не налезет…
— Что? — удивлённо приподнялся он.
— Что слышал, — почему-то виновато улыбнулась я. — До рождения нашей дочери осталось меньше семи месяцев. Я ведь к Белаве потому и ездила, чтобы убедиться… Сама сомневалась как-то…
— Иди ко мне, — протянул он руки, — птичка ты моя!
— Птичка-мозгоклюйка?
— Нет же, ласточка моя, маленькая!
Я присела на постель рядом:
— Вот, теперь научусь о ком-то кроме себя заботиться, чтобы ты не ворчал.
— А ты и так заботилась обо всех, кто только подворачивался под руку, хотели они того или нет, — он сильнее обнял меня. — А дочурка у нас будет такой же красавицей, — он взял прядь моих остриженных волос, — тебе очень идёт.
— И умницей?
— Без сомнения. И непременно такой же егозой, — он чмокнул меня в макушку.
— Но прежде… В общем, есть у меня ещё одна сумасбродная идея. Скажи, мы были знакомы с Переславом?
— С каким еще Переславом?
— Не знаю, с каким-нибудь. Белава точно знала его.
— Мне приходит в голову только один ответ — капитан Переслав Гнуцкий. Громкое было дело, когда его в Вышкове мёртвым обнаружили — как раз во время твоего отсутствия.
— В таверне «Пятое колесо»?
— Не помню… Лада…Что опять стряслось?
— Не пугайся, всё хорошо, честно-честно!
Пришлось поведать о моих дальнейших злоключениях: и о Ставре, и о Лунном эликсире, и о надёжно спрятанном мною документе, и об очередном путешествии в Обитель, и о сумасбродной старухе.
— Да-а-а, — призадумался Данияр, — душа человека, как луна — никогда не разглядишь другую сторону. Ну, а с этим злосчастным списком что делать надумала?
— Вообще-то жду умных мыслей от тебя, — пожала я плечами. — Не могу же я так просто взять и отдать его королю.
— Королю не можешь, а вот королеве — запросто. Она не устоит от тайного посещения ворожеи. А когда наш король начнёт заниматься расследованиями да поимками внутри краины — дрязги с Галтией отойдут на второй план.
— Ты не представляешь, как мне не хватало твоих трезвых идей!
— А мне — твоих, развесёлых и непредсказуемых.
Досадно лишь то, что забирая вещи из «Кудрявой Лилии», я не обнаружила совершенно никаких денег. Вот и думай теперь, кто на них польстился: устроившая погром воларская стража, воспользовавшиеся случаем постояльцы, не в меру любопытная прислуга, или же сама пани Терезия. Ладно уж, простили мы их всех, предварительно пожелав всего «доброго». Придумаем что-нибудь — не в первой.
Но выдумывать ничего не пришлось. Следующим утром решение пришло само, точнее, сама.
Я стояла у дома и препиралась с Данияром, вознамерившимся влезть на крышу и залатать старую трубу.
— Ещё и недели не прошло, как ты ходить начал, а теперь шею захотел свернуть?! — трясла я лестницу, не давая Данияру влезть на неё. — Хватит и того, что отпустила на маяк, механизм проклятый чинить! Что твоя правая пятка захочет, то ты и делаешь!
— Не тебе же одной такие привилегии! — рассмеялся он, взъерошивая мне волосы.
— Тогда и я с тобой! — я категорично поставила ногу на нижнюю перекладину.
— Ещё чего удумала!
— Вы успокоитесь сегодня? — вмешался Кастусь, забирая у нас лестницу и волоча её в сарай. — Оба хороши, два сапога — пара!
— Двое, когда любятся, то и ругаясь голубятся, — усмехнулась наблюдавшая за нами Эйва и взглянула она на пыльную дорогу, — Ого, ко мне, похоже, гости!
Из подкатившей коляски с крытым верхом высунулась дамская ручка в атласной перчатке. После того, как извозчик подал ей руку, показалась и ножка в ботинке на высоком каблуке, затем вторая, затем украшенная вуалью шляпка. Когда же дама, мягко шагнув на землю, подняла голову, я ахнула:
— Ветрана?!
Она замерла от неожиданности, а после бросилась мне на шею:
— Душечка! Вот уж не ожидала! — расцеловала она меня в обе щеки. — Мы всегда встречаемся с тобой в самых неожид