ГОЛОС ИЗ ЭФИРА
22 августа 1924 года планета Марс вошла в противостояние с Землей. То есть эти две планеты в своем постоянном движении вокруг Солнца приняли такое положение, что расстояние между ними оказалось минимальным. Эти два небесных тела разделяли только 34640000 миль.
Ночь на двадцать второе выдалась удивительно ясной, идеальной для астрономических наблюдений. Бесчисленные телескопы, большие и маленькие, смотрели на красную планету. Всевозможные сложнейшие приборы были готовы к связи с обитателями Марса. А я сидел перед своим радиоприемником в маленькой кабине, высоко в горах Адирондак. Находясь далеко от каких-либо «помех», я страстно мечтал об удачном «улове».
Я плавно вращал рукоятки настройки. Мои усилия вознаграждались одним сигналом за другим. Я услышал песню, вой саксофона и звучный голос диктора — обычные радиопрограммы. Впрочем, меня они мало интересовали, я вел более крупную игру. Но Марс хранил молчание, продолжающееся на протяжении бесчисленных веков.
Так пролетело несколько часов. Наступила полночь, затем час ночи. Радионочь, в полудреме подумал я.
Сигнал времени с последней станции, которую я слушал, вернул меня к реальности. Один, два! Я услышал слабые удары, словно доносящиеся с огромного расстояния. Затем вдруг встрепенулся; дремы и след простыл.
Мой слух пронзил нестройный звук атмосферных помех. Комната наполнилась испуганным воем, похожим на крик истязаемого ребенка. Затем так же внезапно в динамике повисла тяжелая, давящая тишина.
Затем я услышал Голос. Он донесся до меня, ясный и громкий, и его не могли заглушить даже атмосферные помехи. Это был пронзительный, писклявый голос, который по ходу рассказа проходил всю гамму эмоций.
Я был ошеломлен. Меня переполнило чувство триумфа, триумфа, смешанного с ужасом. Успех! Победа! Я был уверен, что получил послание с Марса. Дрожа от возбуждения, я включил запись и неуверенно протянул руку к ручкам настройки — и тут же отдернул. Меня удерживала мысль, что я могу порвать тоненькую ниточку, связывающую эту отдаленную станцию с Землей. Нет необходимости изменять настройку, ведь прием более чем совершенен.
В конце концов, возбуждение первых нескольких мгновений прошло, и я стал уделять больше внимания словам, доносящимся из громкоговорителя. В Голосе стали слышны нотки возбуждения. Возбуждения, затем гнева. А вслед за гневом пришла ненависть, безумная ненависть, почему-то переполнившая меня страхом.
Я вслушивался в тишину ночи. Хотя слова, произносимые Голосом, казались нечленораздельной болтовней, я много часов просидел неподвижно, повинуясь силе этого странного высокого голоса.
Серый луч света пробился сквозь мрак; темнота уступила место свету нового дня; и вдруг Голос оборвался. Сначала наступила полная тишина, затем раздался пронзительный крик, исполненный страха и ужасающей муки. Последние нотки крика были какими-то странными и сдавленными! Потом воцарилась мертвая тишина…
Снаружи в высокой траве застрекотал сверчок. Чары были разрушены. Я медленно поднялся на дрожащие ноги, поднял руку и вытер со лба бисеринки холодного пота. Испытание было таким странным, а эти последние мгновения такими ужасными! Мне стоило большого труда вновь обрести душевное равновесие.
В голове родилось множество вопросов. Неужели мне действительно удалось настроить приемник на Марс? Если так, то что за послание я получил? Что за существо вещало по радио? И… что вызвало этот последний пронзительный крик?
Ответы на эти вопросы я узнал только через четыре года. Четыре долгих года, в течение которых Миллард неустанно работал над переводом послания из другого мира.
Миллард? Да, Финеас Миллард, антиквар и археолог. По всей вероятности, он единственный из ныне живущих, кто способен перевести послание, состоящее только из фонетических знаков. И даже ему для выполнения этой задачи потребовалось четыре года.
Осталось сказать совсем немного. Ради удобства я воспользовался естественными разрывами в рассказе и разбил его на главы. А еще я позволил себе заменить земными научными терминами непонятные слова, используемые Голосом. В остальном рассказ не изменен. А теперь вы можете прочесть эту потрясающую историю в том виде, как ее поведал Туол Оро, ученый с другой планеты.
Глава первая
В этой огромной Вселенной, переполненной мириадами форм жизни, безусловно, есть хоть один вид существ, который услышит и поймет мое предостережение. И, возможно, поняв, будет осторожен. С этой надеждой я и рассказываю мою историю.
Меня зовут Туол Оро. Благодаря блестящему уму это имя стало известным и уважаемым во всем мире. Однако из-за глупости одного человека я стал парией. Те, кто когда-то меня уважал, начали меня презирать, осмеивать и открыто избегать. Они называли меня Туол-Сумасшедший или Туол-Дурак, кто как хотел.
Целью моей жизни стала месть. Отныне все мои помыслы были направлены на то, чтобы уничтожить общество дураков, которые правили Котаром. И мне это удалось! Они потерпели поражение; они, которые считали себя непогрешимыми, исчезли! А меня, единственного, кто остался в живых, они считали главным неудачником своей цивилизации. Туол-Дурак? Нет, Туол-Победитель!
Теперь другие заняли место человека, другие, которыми я также буду править. Эти другие, выпущенные мною в мир, почувствуют силу моей власти, и я стану верховным правителем всего Котара! Вскоре я выйду и заявлю свои права на то, что принадлежит мне по праву; тогда я и в самом деле буду победителем.
Но прежде, чем это произойдет, я расскажу историю падения и уничтожения человека; историю мести Туола Оро. И эта история, которую, вероятно, услышат в каком-нибудь другом мире, послужит предупреждением, чтобы люди, которые выдвигают странные и необычные идеи, пользовались в обществе заслуженным уважением.
Я хорошо помню события, послужившие причиной моего изгнания. Собрание Совета; мой доклад о своем удивительном открытии; недоверчивое отношение Совета; моя клятва…
Высший Совет, этот главный орган Искателей Истины, созвал собрание всех ученых планеты. На нем должны были прозвучать доклады о последних результатах и достижениях в каждой области знаний.
Гигантский зал Совета, был наполнен до отказа. Тысячи ученых, представляющих все области знаний, занимали бесчисленные кабины, на которые был разбит зал. Однако большого веса они не имели; только в редких случаях им удавалось открыть что-нибудь действительно ценное.
Самые ценные открытия века были сделаны маленькой группой из шести человек, которые занимали обширную кабину в передней части зала. Шесть человек, шесть величайших умов во всем Котаре. Шесть человек, и я был среди них!
Я хорошо их помню; даже сейчас перед моим взором стоят эти ученые мужи. Каждый — крупнейший специалист в своей области.
Среди них был Бор Акон, историк. Ни одно важное событие любого прошедшего века, даже самого отдаленного, не осталось для него неизвестным. Был также Сариг Ом, астроном, с помощью своих инструментов проникающий в глубины пространства и знающий самые сокровенные тайны небесных тел. Его знания космоса были поистине безграничны.
Этих двоих я особо упоминаю потому, что они сыграли важную роль в последнем собрании.
Остальными были Деез Оэб, специалист по изучению материалов; Столь Верта, механик и величайший изобретатель в истории Котара; Гано Тор, чьи лекарства могли вернуть к жизни почти мертвого; и я, Туол Оро, исследователь бесконечно малых величин. Поистине выдающееся средоточие мудрости. Однако все в этой группе и все интеллектуалы рангом ниже оказались неудачниками. Все они были вычеркнуты из моей памяти, а их великие умы сделались бесполезными. Все — кроме одного. Я, Могущественный Туол, выжил! Но я ухожу в сторону от своего повествования.
На возвышении, поднимавшемся высоко над нашими головами, восседал Совет — двадцать самых почтенных людей, правящих Котаром. Каждый из Двадцати вырос в соответствующей обстановке и был подготовлен к положению, которое сейчас занимал. Они были владыками, вершащими правосудие на планете.
Мы, ученые, так же, как они, Совет, решали будущее Котара.
Бор Акон, историк, однажды сказал, что в прежние времена никакой специализации не было, каждый мужчина и каждая женщина по достижении совершеннолетия сами решали, чем станут заниматься. Какая нелепость! Наши судьбы были предопределены еще в детстве Подсоветом каждого округа. Поэтому не могло случиться так, чтобы на одну профессию нашлось слишком много желающих, а на другую не находилось вообще. Но вернемся к собранию в Зале Совета.
Каждая кабина была оснащена прибором, использующим таинственную «Силу Сфер», силу, которую использую и я, передавая это предостережение. Именно с помощью этого прибора мы, ученые, общались с Двадцатью, а большой диск усилителя позволял слышать наши доклады в каждом уголке огромного зала.
Кстати, членам Совета не требовалось никаких приборов, чтобы их мысли стали известны всем; соединив силу своих хорошо тренированных умов, они могли телепатически передать нам любое свое желание. А так как они прекрасно знали, кто занимает каждую из многочисленных кабин, они без труда заставляли ученых говорить так, как хотели они, члены Совета.
Вдруг в зале воцарилась тишина; все звуки утихли. От Двадцати поступила бессловесная команда «Молчание!». Затем поднялся Столь Верта, изобретатель.
Безжизненным, монотонным голосом он обратился к Совету.
Столь доложил о своем новейшем изобретении, машине, которая, как он говорил, может пересекать огромные межпланетные пространства. Каков был ее принцип, не помню. Так называемые механические чудеса века меня почти не интересовали; да и Столь Верта сам по себе личность малоинтересная.
Однако его слова, похоже, получили одобрение Совета, потому что они послали ему беззвучную похвалу.
Сариг Ом был вторым из тех, кого вызвали Двадцать. Когда он встал, я решил уделить ему больше внимания, чем остальным. Наука Сарига Ома представляла для меня интерес из-за сходства с моей собственной. Он изучал непостижимо большие величины; я же бесконечно малые.
Сариг подробно доложил о различных случаях, происшедших в небе, прежде чем перешел к действительно важной части своей речи. Тогда важность его слов не произвела на меня впечатления; но теперь у меня есть причина их вспомнить.
Он говорил о грядущем противостоянии с Сантелем, планетой, находящейся в непосредственной близости от нас. Он утверждал, что две планеты окажутся на минимальном расстоянии друг от друга последние почти пятьдесят маллахов. Он сказал, что нам представится прекрасная возможность установить связь с сантеляна-ми. Его доклад также был одобрен Советом.
Когда Сариг сел, я загорелся каким-то странным волнением. Затем незнакомый внутренний голос заставил меня встать. Это был приказ. Я обвел глазами зал и пристально посмотрел на Двадцать. Я получил приказ сделать свой доклад. Немного помолчав, я начал.
— Высшему Совету, юридическому органу Котара, я, Туол Оро, исследователь бесконечно малых величин, докладываю.
Это было обычное начало, его использует каждый ученый. Я продолжил:
— Мои труды за последний маллах, Почтенные Двадцать, не были бесплодными; мне посчастливилось сделать открытие, которому нет равных в истории микроскопии! Совету, безусловно, известно строение атома и его заметное сходство с Солнечной системой, с ее центральным телом, Солнцем, или, если речь идет об атоме, ядром и его вращающимися спутниками — планетами или орбитальными планетарными электронами. Концепция атома, разумеется, не принята как факт, но считается правдоподобной теорией. Пять сталло назад, используя совершенно новые принципы, я изобрел микроскоп настолько мощный, что сумел увидеть составляющие атома. Сами планетарные электроны рассмотреть не удалось из-за огромной скорости их вращения, но протоны были ясно различимы, как быстро вращающиеся, слабо светящиеся сферы. Естественно, от моего открытия у меня поднялось настроение; однако я чувствовал, что это только начало, и возможности, которые давало живым существам мое изобретение, поистине безграничны. Поэтому я безотлагательно принялся конструировать микроскоп гораздо более мощный, чем первый прибор. После четырех сталло напряженной работы мне это удалось. Новый прибор превзошел все ожидания; с его помощью я обнаружил нечто столь потрясающее и невероятное, что с трудом поверил своим глазам! Когда микроскоп был закончен, я направил линзы на частицу натрия. При взгляде в окуляр у меня забилось сердце! Что могло открыться моему взору? Множество самых невероятных догадок промелькнуло в голове, и все же увиденное мной не могло возникнуть даже в самых безумных мечтах! Перед моим взором предстала широкая долина, покрытая блестящей, многоцветной растительностью. Сначала я смотрел на нее, не веря своим глазам; затем зрелище пропало, сменившись закругленной вершиной холма. Как и равнину, ее покрывала такая же разноцветная растительность. Я медленно переводил взгляд с холма все дальше и дальше. На смену холму пришла другая долина, гораздо шире первой. Глядя на нее, я обратил внимание на феномен, который не заметил раньше. Растительность в долине двигалась, постоянно меняя положение. Я изменил фокус микроскопа, сосредоточив его волшебную силу на крошечном клочке открывшегося передо мной зрелища. Казалось, долина прыгнула к моим глазам. Я больше не видел огромного поля движущейся растительности; в поле зрения находилось только три растения. Выглядели они очень странно. Ничего общего с растущими в Котаре. По форме и размерам они походили друг на друга, а по цвету различались. Когда я впервые их увидел, это были маленькие, почти круглые шары, покрытые блестящей чешуйчатой оболочкой. Однако они росли у меня на глазах! По мере того как они росли, оболочка становилась все тоньше, и, наконец, прорвалась, разбросав по воздуху облака яркой пыли. Большая часть пыли улетела, но кое-что осело на землю. Там, где были сферы, остались три лужи слизи; в них-то и осела пыль. Затем наступило, вероятно, самое потрясающее! Частицы пыли, наверное, семена растений, упав в слизь, пустили ростки, проросли и достигли зрелости, а мгновение спустя в свою очередь тоже прорвались, выбросив семена. Все произошло так быстро, что казалось одним продолжительным движением. В своем интересе к долине и ее жизни я забыл о том, в каких странных условиях рассматриваю эту землю. Решив обнаружить местоположение этого мира, я начал медленно уменьшать мощность моего микроскопа. Я снова увидел панораму долин и холмов. Затем пейзаж стал выпуклым. Эта выпуклость увеличивалась до тех пор, пока, наконец, детали пейзажа стали незаметны, и я увидел в микроскоп огромный шар, медленно вращающийся вокруг своей оси. Пока он уменьшался в размерах и появились другие шары, мне открылась истина. Я обнаружил жизнь на протоне ядра атома натрия!
Этими словами я закончил свой доклад Совету.
Закончив, я продолжал стоять, ожидая, что Двадцать станут меня хвалить. Но похвалы не последовало. Вместо этого произошли две вещи, беспрецедентные в истории Котара. Никогда ни один из Двадцати не выступал во время заседания; и никогда ни один из шести Учителей не был публично приговорен Двадцатью. Случилось и то, и другое!
Сан Нобер, глава Совета, встал и сурово нахмурил брови. Он заговорил, и его слова прозвучали приговором правящему роду Котара.
— Ученые мужи, — сказал он, — за всю историю Совета нам не приходилось сталкиваться с подобной проблемой. Наши ученые всегда говорили правду. Но увы, эта традиция в прошлом. Вы, Туол Оро, — обратился он ко мне, — создали прецедент. Вы солгали! Ваши утверждения нелепы, абсурдны; в них нет ни слова правды. Нас учили, что нормальный человек не может лгать. Очевидно, вы сошли с ума. Вы сумасшедший, несмотря на то что душевные болезни сейчас почти неизвестны. Если бы не отчеты о ваших прошлых открытиях, вы были бы приговорены к смерти. Благодаря им вы останетесь в живых. Но будете изгоем общества. Можете жить среди своих собратьев, но они будут знать о вашей недееспособности. Из-за вашей лжи или душевной болезни вы станете предметом жалости и презрения. А сейчас вы должны уйти; в Зале Совета вам не место!
Пока Сан Нобер говорил, я стоял, совершенно ошеломленный. Его неодобрение и приговор оказались настолько неожиданными и несправедливыми, что я не верил своим ушам. Ложь! Поток лжи! Душевная болезнь! Сумасшедший! Я сумасшедший? Дурак и сын дурака! Предмет жалости, да? Изгой! Вдруг что-то щелкнуло в моем мозгу, и глаза заволокло красной пеленой ненависти.
Что я тогда сказал, не помню. Вероятно, я действовал, как больной человек. Но я не пытался оправдываться. Приговорен, выгнан, назван лжецом и сумасшедшим, без малейшего шанса доказать правдивость моих утверждений! Из того, что я сказал, помню только одно. Это была клятва, которую я дал, покидая Зал Совета.
— Клянусь Скловом, Тавом, Макой, всеми богами, когда-либо жившими, что от этой цивилизации не останется и следа; и все люди, кроме Туола Оро, будут уничтожены! Клянусь, и да будет так!
Да, так и случилось! Я уничтожил их всех! Они это заслужили. Ах, как я их ненавижу, несмотря на то что их больше нет! Ненавижу и презираю…
Дав клятву мести, я покинул Зал Совета, провожаемый тысячами пар как сочувственных, так и насмешливых глаз. Кипя от гнева, я направился к своей лодке, стоящей на Великом Канале. Уже тогда в моем мозгу зародился план мести. Когда я подошел к моему дому, находящемуся в двадцать седьмом отделении девятого Малого Канала, план вполне сложился. Именно этот план, рожденный по дороге домой, я стал причиной уничтожения мира.
Глава вторая
Не откладывая дело в долгий ящик, я начал готовиться к осуществлению задуманного, так как знал, что исполнение обещанного займет многие сталло. Цель, которую я перед собой поставил, казалось, действительно выходила за рамки человеческих возможностей. Я хотел увеличить размеры тех немыслимо крошечных растений миниатюрного мира, который открыл, пока не удастся вырвать их с протонов и пересадить на поверхность Котара. С их помощью я и намеревался отомстить.
Первые два сталло усилий оказались бесплодными. За это время у меня часто возникало сильное желание бросить эту, по-видимому, безнадежную затею, и, возможно, я бы ее и бросил, если бы не жажда мести. Как бы то ни было, я продолжал и в начале третьего сталло получил первые обнадеживающие результаты.
Прежде всего у меня имелась одна основная идея. Поскольку каждую частицу вещества, независимо от ее размеров, теоретически можно разделить надвое, то возможен и обратный процесс, и можно увеличить размеры любой частицы, даже электрона или протона. Из этой мысли естественно вытекало, что, в конце концов, мне удастся настолько увеличить размеры протона, что его можно будет видеть невооруженным глазом. Трудность заключалась в том, как осуществить этот процесс на деле. Два сталло ушли на догадки и теоретические размышления.
В начале третьего сталло я решил поработать с самими электронами и протонами. Взяв из своих запасов порцию химически чистого натрия, я поместил мизерное количество на предметное стекло моего ультрамикроскопа;. Затем сфокусировал прибор так, чтобы видеть весьатом. Как и во время первого исследования, когда я обнаружил признаки жизни на протоне, я увидел двадцать два маленьких, тускло блестящих протона и одиннадцать почти прозрачных ядерных электронов, сконцентрированных в компактную группу, каждый из них стремительно вращался вокруг своей оси. Вокруг на разном расстоянии мерцала путаная сеть блестящих шнуров. Я знал, что это орбиты планетарных электронов, которые двигались с такой огромной скоростью, что были невидимы. Я понимал, что ничего не смогу поделать с атомом, пока он находится в таком состоянии.
Следовательно, решил я, надо как-то уменьшить скорость вращения частиц, пока каждая из них не станет видимой. С этой целью я начал серию экспериментов. Кстати, все, что я делал, приходилось проделывать под линзами моего микроскопа. Казалось, при таком препятствии задача стоит не из легких. Однако мне помогал прибор, который недавно изобрел Столь Верта. Этот прибор, слишком сложный, чтобы объяснять принцип его действия, позволяет сфокусировать на бесконечно малом предмете луч, немыслимо холодный или невероятно горячий. Благодаря идее, пришедшей мне в голову, изобретение Столя оказалось как нельзя кстати.
С помощью прибора выяснилось, что высокая температура ускоряет вращение электронов и так увеличивает их орбиты, что некоторые из них выходят за пределы видимости микроскопа. Холод, наоборот, уменьшает скорость вращения электронов. Чем ниже степень теплоты или, проще говоря, чем сильнее холод, тем медленнее движение, а по достижении абсолютного нуля и протоны, и электроны останавливаются окончательно. Я сделал большой шаг к достижению своей цели.
Не теряя времени, я продолжил работу, исходя из теории, пришедшей в голову во время первых экспериментов. Ради этой идеи я вернулся к далекому прошлому, когда учил азы химии. Моя теория основана на отсутствии симметрии в некоторых атомах, в том числе и натрия, и механизме химической реакции.
Меня учили, что у атома натрия одиннадцать отрицательно заряженных орбитальных электронов. Один из этих электронов вращается по орбите гораздо большей, чем у других электронов. Из-за этого он плохо удерживается ядром. Отсутствие симметрии в атоме создает неуравновешенные силы. Следовательно, атом натрия будет терять электрон при столкновении с другими атомами и становиться более симметричным и уравновешенным. Итак, атомы, имеющие один или более электронов, Нарушающих симметрию, имеют тенденцию испускать эти электроны.
Я также учил, что некоторым атомам для полной симметричности структуры требуется один или более электронов. Таков атом хлора. В нем семнадцать электронов, и нужен еще один для уравновешенной, сбалансированной структуры.
Следовательно, когда атом натрия вступает в контакт с атомом хлора, происходит переход электрона от одного атома к другому. Оба атома расплачиваются за вновь обретенную симметрию потерей нейтральности. Удаление одного отрицательно заряженного электрона из атома натрия оставляет его с лишним положительным зарядом. Добавление электрона к атому хлора дает последнему лишний отрицательный заряд. Эти два противоположно заряженных атома, соединяясь, образуют хлорид натрия.
Но хлорид натрия меня не интересовал; меня интересовали только законы химии. Размышляя над механизмом химической реакции, я чувствовал, что мне есть над чем поработать.
Однако, не успев еще приступить к осуществлению своей идеи, я понял, что придется отказаться от затворничества и вновь обратиться к людям, которых презираю, чтобы добыть хлор для эксперимента. Сделав этот вывод, я тотчас же смело вышел на улицу. Если я и нуждался в дополнительном стимуле к работе, то получил его в виде брошенных украдкой насмешек и тонко скрываемого презрения, которыми меня встречали. Охваченный вновь вспыхнувшим гневом, я вернулся домой почти сразу после того, как получил хлор.
Приготовив все необходимое, я принялся за работу. Сначала я поместил мелкие частицы под линзы ультрамикроскопа, сфокусировав его так, чтобы, как и в прежних случаях, видеть отдельные частицы целого атома. Затем я настроил излучатель холода, чтобы в любой момент остановить химическую реакцию. И, наконец, я высвободил некоторое количество хлора таким образом, что он полностью покрыл слой натрия. Затем в окуляр микроскопа я начал наблюдать за поведением атома во время химической реакции.
Изменения я уловил с первого взгляда, но по мере наблюдения увидел, как электрон, находящийся за пределами симметричной структуры атома, покидает свою орбиту и окончательно исчезает. Пока атом находился в состоянии, когда у него отсутствовал один электрон, я направил на натрий луч излучателя холода и остановил реакцию, помешав натрию соединиться с хлором. Теперь я имел свободный атом с одним лишним положительным зарядом или одним протоном, чего, вероятно, в природе не существует. Я сделал второй шаг к осуществлению своей цели.
С чувством душевного трепета я приблизился к третьей части своей задачи; от удачи или неудачи этой фазы эксперимента зависел исход всего проекта.
На мгновение выбросив из головы натрий и микроскоп, я хорошенько поразмыслил над недавним открытием Дееза Оэба. Это был новый луч пятьдесят четвертой октавы электромагнитного спектра. У этого луча имелась одна особенность: все, на что его направляли, увеличивалось в размерах. Как это происходило, я не знаю, но факт остается фактом. Я решил направить этот луч на лишний протон в атоме под микроскопом и увеличивать размеры протона до тех пор, пока он не превзойдет размеры атома.
После недолгого эксперимента мне удалось получить луч роста. Вернувшись к микроскопу, я выбрал один из протонов, ближе всех расположенный к центру. Сфокусировав излучатель, я направил луч роста на этот протон.
Внешний вид сферы незамедлительно изменился. Она заметно увеличилась. Через короткое время она начала захватывать другие частицы, уводя их с привычных орбит. Увеличиваясь в размерах, протон тускнел, и его границы становились неясными, и наконец, когда для него больше не осталось места, мелькнула вспышка — и атом исчез. На его месте возникла маленькая, тускло освещенная сфера, с четко обозначенными границами. Протон вырос, вобрав в себя целый атом.
Я позволил этому процессу продолжаться до тех пор, пока атом натрия не окружила сфера, достигшая сравнительно гигантских размеров. Кстати, пока рост продолжался, мне приходилось постоянно менять фокус микроскопа.
К этому времени я направил на натрий луч холода, чтобы помешать ему соединиться с хлором. Скоро необходимость в этом отпала, так как реакция присоединения прекратилась. Итак, удалив большую часть хлора, я отвел луч, достигший температуры почти абсолютного нуля.
В результате я получил маленькую, почти совершенную сферу, уже заметную невооруженным глазом. Моя победа была уже не за горами! Мне требовалось лишь повторить свой эксперимент, использовав протон, на котором я обнаружил растения, и месть оказалась бы вполне осуществима.
Я достал из сейфа натрий, содержащий протон, с растениями, и обработал его. После того как я увеличил размеры маленькой сферы настолько, что она вобрала в себя почти весь натрий, меня вдруг осенила мысль, что, стремясь получить пыльцу от растений с увеличенного протона, я не удосужился подумать, куда его поместить. Мгновение спустя я отвел луч роста, направил на образец луч холода и предоставил его самому себе.
Мне не составило труда построить аппарат, поддерживающий полученную сферу. Это был несложный прибор, состоящий из двух высоких металлических подпорок, на которых вверху, в пазах, находилась крепкая, тяжелая металлическая перекладина. Эта перекладина, или брус, медленно вращалась с помощью маленького моторчика, связанного с перекладиной редуктором. Когда аппарат был готов, я вернулся к микроскопу и процессу зарядки.
По мере того как протон разрастался и поглощал натрий, частью которого являлся, я снова и снова добавлял элемент, пока шар не достиг таких размеров, что микроскопа больше не требовалось. Сняв его с предметного стекла, я с помощью луча роста увеличил его размер, не добавляя к нему натрия, пока он не превратился в большой, туманный пузырь. Затем, взяв приготовленный аппарат, я продел перекладину в центр сферы. Мгновение — и у бывшего протона появилась металлическая ось, вокруг которой он мог вращаться. Вставив ось в аппарат, я начал добавлять в сферу натрий, пока мой протон не стал более твердым. Я продолжал увеличивать его до тех пор, пока на оси оставалось место, затем остановился.
Я сделал третий шаг к осуществлению своей цели!
В то время у меня была лаборатория, с огромным, похожим на коробку боксом со стеклянными стенами, полом и потолком. Несколько сталло назад я построил его как хранилище для многочисленных бактерий и микробов, которые изучал. Когда я заинтересовался ультрамикроскопом, необходимость в стеклянном боксе отпала, но он стоял целым и невредимым. Поскольку следующая часть моего плана таила в себе опасность, я решил воспользоваться этим боксом, так как при необходимости его можно было герметично закупорить.
С помощью нехитрых приспособлений я перетащил туда аппарат, на оси которого помещался гигантский протон. Прямо напротив него я поставил излучатель холода, с помощью которого можно будет направить веерообразный холодный луч, и аппарат роста. Сфокусировав луч роста так, чтобы он оказывал действие только на малую часть поверхности протона, я включил оба прибора и мотор, вращающий протон. Проделав все это, я быстро покинул бокс и запер за собой дверь.
Посмотрев сквозь стеклянную стену, я увидел, что луч роста оказал практически мгновенное действие. От протона поднимались восемь мясистых растений разных цветов. Они представляли собой уродливые, бесформенные массы клеток, само существование которых было неестественным. Пока я наблюдал, они выросли из маленьких, незначительных ростков до огромных, отвратительных растений-уродов. По мере роста их кожица становилась все тоньше, до тех пор, пока они, достигнув размеров мира, из которого появились, не лопнули, разбросав во все стороны пыльцу.
Пыльца, оседая, в свою очередь тоже увеличивалась, и в результате через короткое время пол бокса покрылся слоем слизи, в которой росла отвратительная, колышущаяся масса растений. Луч роста добавлял другие растения разной формы и цвета к тем, что уже были на полу.
Все металлические приборы в боксе покрылись серой пленкой. Стеклянные стены затуманились, и все предметы, находящиеся в боксе, казались неясными и размытыми. Осев на пленке, семенная пыль пустила корни и проросла.
Растения продолжали расти, и один слой растущих организмов ложился на другой, пока масса не достигла четверти человеческого роста; затем внутренности бокса оказались скрытыми от моего взора. Я не имел возможности определить, как долго продолжался рост, но это уже было не так важно.
Мне осталось сделать еще одну вещь прежде, чем выпустить моих слуг в мир. Придется научиться контролировать рост уродливых растений и предпринять шаги для собственной защиты.
Здесь у меня не возникло трудностей; под воздействием тепла поросль ссыхалась, сморщивались и падала в зловонную слизь. Кстати, когда тепло было направлено на стекло, слизь задымилась, и из стеклянного бокса пошел отвратительный, тошнотворный запах. Тогда я решил, что теплота, очевидно, и есть то оружие, которым я их уничтожу.
И это же тепло, я был уверен, защитит меня от растений. Я окутаю свой дом системой паровых труб с форсунками, размещенных на внешних стенах и крыше моего дома. При подаче пара в систему форсунки начнут выпускать горячий пар, и дом будет защищен горячим облаком.
Так как передо мной стояла эта большая задача и несколько задач помельче и для их осуществления требовалось время, я решил, что лучше скрывать бокс от любопытных глаз назойливых соседей или уличных зевак, пока не придет время воспользоваться его содержимым. Я пришел к этому выводу, когда настойчивый звонок в дверь возвестил о непрошеных гостях. Повернувшись к маленькому экрану в углу лаборатории, я увидел знакомые лица Бора Акона и Сарига Ома.
Подойдя к двери, чтобы впустить их, я в мгновение ока понял, что их приход — подарок судьбы. Они были желанны, они даже не представляли, до какой степени желанны! Я открыл дверь и пригласил их войти.
Глава третья
Посмотрев на их лица, я сразу понял, что они чувствуют себя неуверенно. Они не знали, какой прием я им окажу. Я ободряюще улыбнулся, потому что сеять в их душах недоверие не входило в мои планы.
Улыбка по-видимому ободрила их, потому что Бор Акон как заправский оратор прочистил горло и обратился ко мне:
— Брат Туол, — начал он — мы все называли друг друга братьями, — мы с Саригом взяли на себя труд проанализировать ваш доклад Совету. Мы считаем, что с вами обошлись несправедливо. Несомненно, делая это нелепое заявление в Зале Совета, вы или были больны, или переутомились. Мы с Саригом хотим вам помочь занять прежнее положение в научном мире!
Так вот как они ко мне относятся! Вероятно, я был болен! Что ж, подумал я, посмотрим, как вы сейчас запоете… Подавив гнев, я ответил нарочито небрежным тоном.
— Брат Бор, уверяю вас, вы ошиблись! Все, что я сказал Двадцати, было абсолютной правдой. Я не могу отделаться от мысли, что со мной обошлись подло. Если бы мне дали справедливый шанс, я бы смог так убедительно доказать истинность моих доводов, что мне поверили бы даже самые отъявленные скептики. Что же касается попыток вернуть мое прежнее положение, то нет! Они сделали меня парией; я удовлетворен! Теперь, когда вы здесь, я покажу вам это доказательство, сам микроскоп. Простите… — Они вежливо согласились, а я, оставив их, отправился в лабораторию.
Придя туда, я задвинул широкую занавеску вокруг стеклянного бокса, чтобы скрыть его от глаз посетителей. Затем вернулся в прихожую и повел гостей в ту часть лаборатории, где держал микроскоп.
Когда их взгляд упал на мудреный механизм с множеством линз и мощных световых лучей, они проявили невольный, хотя и несколько скептический интерес. Сариг Ом повернулся и вопросительно посмотрел на меня. Я так ответил на его невысказанный вопрос:
— Нет смысла объяснять его устройство и способы усиления, так как никто из вас, скорее всего, этого не поймет. Однако ничто не помешает вам наблюдать результат. Кто из вас первым взглянет на электрон?
Когда я поместил под линзы частицу материи и сфокусировал микроскоп, Сариг Ом выразил желание быть первым.
— Я смотрю в окуляры всю свою сознательную жизнь, — сказал он, — и раз уж кто-то должен быть первым, то пусть это буду я!
Пока они по очереди смотрели в микроскоп, охая от удивления при виде каждого нового чуда, я извинился и вышел из лаборатории.
Через несколько минут я вернулся с разнообразными закусками, которые сдобрил снотворным. Когда я вошел, Сариг Ом поднял взгляд, и на лице его читалось недоверие.
— Брат Туол, — воскликнул он, — мы увидели жизнь на протоне! Это невероятно!
— Ну, ну, — ответил я. — Для такого сильного возбуждения нет причин! Я могу показать вам и нечто более поразительное! Когда мы перекусим, я покажу вам нечто действительно потрясающее!
Гости сели и с плохо скрываемым нетерпением отведали моего угощения. Через некоторое время у них стали слипаться глаза. Они мужественно боролись с дремотой, но снотворное оказалось сильнее, и вскоре они заснули.
Я крепко связал их и отнес поближе к стеклянному боксу. Я прислонил их к стенам, так, чтобы, проснувшись, они могли видеть одну из его сторон.
Я с нетерпением ждал, пока два ученых проснутся от своего невольного сна; мне не терпелось провести задуманный эксперимент. Наконец, они зашевелились и пришли в сознание.
Похоже, самообладание им изменило. Они смотрели на меня глазами, полными страха. По всей вероятности, они подумали, что попали к сумасшедшему. Пока я стоял, ожидая, когда действие снотворного пройдет окончательно, Бор Акон, явно желая продемонстрировать мужество, а может быть, и напугать меня, воскликнул:
— Туол, сумасшедший! Развяжите веревки и немедленно освободите нас, или я позабочусь, чтобы вы получили заслуженное наказание! Безумец! Чего вы хотите этим добиться? И вообще, какая у вас цель? Освободите нас сейчас же, или я доложу Совету о вашем безумном поведении!
Я засмеялся. Я ничего не мог с собой поделать; это было смешно. Мысль о безмозглом дураке, связанном и беспомощном, но угрожающем мне, вызывала смех. Но мое недолгое веселье сменилось гневом. Эти двое принадлежали к обществу, которое сделало меня изгоем. Значит, дурак и сумасшедший, да?
— Молчать! — заорал я, когда Сариг Ом открыл рот, чтобы заговорить. — Кто вы такие, чтобы мне угрожать? Доложите Совету, тоже мне! Идиоты! Вы будете делать так, как я говорю, и только так! Чего я хочу добиться; какая у меня цель? Я скажу. Когда Совет меня изгнал, я поклялся уничтожить любые следы породы неудачников под названием человек. Теперь у меня есть прибор, с помощью которого я осуществлю свой план. Три долгих сталло я неустанно работал, добиваясь невозможного, и я добился!
С этими словами я подошел к стеклянному боксу и отдернул занавески. Сквозь стекло ничего не было видно, кроме серовато-белой пленки на внутренней поверхности и смутного намека на беспрестанное движение внутри.
— В этом боксе, — продолжал я, — заключается результат моих усилий. Вы, конечно, помните, что я рассказывал Совету о быстро растущих растениях, которые обнаружил на протонах. В этом боксе находится сам протон, увеличенный до огромных размеров. Его окружают и, полагаю, поедают бесчисленные растения, увеличивающиеся с безумной скоростью. Эти растения я взял с поверхности протона. Они растут и растут, одно на другом, пуская корни на любой почве. Я покажу, как они растут; надо, чтобы вы знали, ведь вы, Бор и Сариг, являетесь частью моего плана! Из-за этого-то я вас и связал!
Проверив веревки на прочность, я повернулся к пленникам и направил горячий луч на дверь стеклянного бокса. Пленка и растения, растущие на двери, быстро исчезли, осев на пол. Тепло проникало все дальше в шумную, дымящуюся массу, очищая все большее пространство. Наконец, превратив около половины содержимого бокса в слизь, я выключил горячий луч.
Растения с огромной быстротой оправились от действия тепла. Несколько мгновений спустя красная треугольная голова на длинном, тонком стебле отделилась от массы и лопнула, выбросив в воздух пыльцу. Бор Акон и Сариг Ом с изумлением наблюдали, как пыльца осела на слизь, превратилась в ростки, созрела, в свою очередь лопнула и умерла, и все в считанные мгновения. Прошло совсем немного времени прежде, чем стены затянула белая пленка, скрыв от наших глаз содержимое бокса.
Воцарилась гнетущая тишина, которую я нетерпеливо нарушил.
— Ну, как вам развлечение? — спросил я. — Интересно, не так ли? Есть нечто еще более интересное, но увижу это только я. Сейчас подумайте об этих растениях. Представьте, что будет, когда я выпущу своих любимцев на Котар! Представьте, как маленькое облачко семян оседает на нашу почву. Скопление зевак, привлеченных необычной порослью. Мгновение спустя их поглотит облако пыльцы, которое коснется их и будет расти, отнимая жизнь у их тел. Представьте человека, дышащего этой пыльцой! Затем представьте сильный ветер, раздувающий пыльцу во все уголки света. Услышав угрожающую новость, люди обратятся в паническое бегство. Некоторые сразу расстанутся с жизнью. Другие в поисках спасения, вероятно, спрячутся в глубоких ямах или подвалах. Растения проникнут в щели их убежищ, и в конце концов они все умрут. Представьте себе, как будет выглядеть мир через сталло. К этому времени большая часть поверхности Котара заполонит кипящая масса растительной жизни. Воздух наполнится густыми облаками пыльцы самых разных цветов. Суда в каналах покроются растениями. Дрейфуя без экипажей, они будут пробивать себе путь сквозь густую, липкую пену, которая, вероятно, покроет воду. Ни один звук не нарушит мертвенную тишину; ленивые дураки больше не будут вести свои праздные беседы. Мир очистится от их присутствия; все люди умрут. Все… кроме одного, Туола Оро. Хорошая картинка, да?
За все это время оба ученых оставались неподвижными, у каждого на лице читались все усиливающиеся ужас и удивление. Когда я закончил, Сариг Ом попытался что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Он оцепенел от страха, а Бор Акон продолжал неотрывно смотреть мне в лицо.
Вдруг меня осенила мысль.
— Кстати, — воскликнул я, — я уже говорил, что вы тоже являетесь частью моих планов. Я не рассказал подробности, но сейчас скажу. Я не совсем уверен, что растения поведут себя именно так, как мне хочется. Может случиться, что мои усилия пропадут даром. Чтобы не допустить досадного промаха, я решил проверить поведение растений на вас!
Оба ученых остолбенели. Из уст Бора Акона вырывался вопль за воплем. Я грубо заткнул ему рот рукой, пригрозив вставить кляп, если он опять заверещит. Когда я отнял руку, он, рыдая, что-то жалобно забормотал. Страх затмил ему разум.
Сариг Ом был сделан из более крепкого теста. Он проклинал меня именем всех известных богов и обзывал всеми неприличными словами, которые приходили ему на ум.
Пока продолжалась его тирада, я поднял его и понес, кричащего и брыкающегося, к стеклянному боксу. Посадив его на пол возле двери, я снова направил тепло на стекло. Я сжег половину растений, открыл дверь и бросил туда Сарига. Затем поспешно запер дверь и направил тепло вокруг ее края, чтобы уничтожить любую пыльцу, которая могла попасть наружу.
Затем стал наблюдать за человеком в боксе. Сариг, сидевший в луже слизи, изо всех сил старался разорвать свои путы. Вдруг, когда одно из растений лопнуло над ним, он сделал невероятное усилие, и веревки разорвались.
Пыльца медленно оседала на него. Когда она коснулась его кожи, пустив корни в его поры и плоть, высасывая жизнь из его живого тела, из уст ученого вырвался пронзительный крик.
Затем из всех частей тела Сарига Ома проклюнулись странной формы ростки. Ученый в сумасшедшей, неистовой спешке вырывал их из себя, оставляя на их месте отвратительные, кровавые раны. Но он боролся не более мгновения; несколько растений, достигших зрелости, лопнули одновременно, окутав его плотной пеленой пыльцы.
Казалось, он распухал у меня на глазах. Распухал… и погибал! Тело оставалось в таком состоянии еще мгновение, затем сплющилось и исчезло в слизи и растениях на полу.
На секунду моя решимость уничтожить это общество пошатнулось, но только на секунду. Хотя оружие, которым я владел, как и смерть, которую оно несло, были ужасны, возмездие выглядело не слишком суровым для дураков, правящих Котаром. Они заслуживали полного уничтожения, а я лишь пользовался подручными средствами.
Я повернулся к Бору Акону. Прежде он рыдал и трясся, как перепуганный ребенок. Теперь он без сознания лежал на полу. Зрелище смерти Сарига Ома было невыносимо для его слабой психики; ученый упал в обморок.
Я бы пощадил Бора, чтобы его потом уничтожили его же собратья, но он был в курсе моих планов. А так как он слишком много знал, его следовало убрать.
Я снова сжег растения; затем бросил находящегося без сознания ученого в камеру. В конце концов, ему повезло больше, чем другим, ведь его смерть была безболезненной; он так и не пришел в сознание.
Я уничтожил все доказательства неожиданного посещения двух магистров. Если исчезновение ученых мужей будут расследовать, меня ни в чем не обвинят. Любое вмешательство стало бы роковым для моих планов.
Но никакого расследования не последовало; по всей вероятности, Сариг и Бор держали свой визит в секрете, чтобы не вызвать неудовольствие Совета. Ради безопасности подождав примерно сталло, я продолжил осуществлять свою программу. Следовало приготовиться к защите, добыть прибор для очистки воздуха и запастись чем-нибудь съестным.
Я безотлагательно нанял людей изготовить широкие, веерообразные паровые форсунки и закрепить их на стенах и крыше моего дома. Другие рабочие взялись опутать здание системой труб, через которые пар будет попадать в форсунки. Последняя команда построила громадный паровой котел. Кстати, вода туда поступала через подземные трубы из потока, который протекал под моим домом. Нанял я также людей и для того, чтобы заделать все щели и отверстия в здании. Я всеми возможными способами защитился от растений, которые могли на меня напасть.
Когда власти города заинтересовались моим строительством, я рассказал им, что это часть нового прибора, предназначенного для защиты от огня. Они поверили, по всей вероятности решив, что это очередной плод моего больного воображения. После этого меня оставили в покое, чему я несказанно обрадовался.
За несколько тронов, предшествовавших уничтожению человечества, я установил и запустил кислородный генератор и запасся таким количеством еды, которого бы мне при необходимости хватило до конца жизни. Я также купил достаточно топлива, чтобы мой котел работал, по крайней мере, десять маллахов.
Когда над старым миром человека в последний раз сгустилась темнота, я закончил все приготовления и впервые после своего изгнания по-настоящему отдохнул. Мой отдых не омрачали ни ненависть, ни жажда мести, ведь завтра будет достигнута конечная цель!
Глава четвертая
Шесть магистров наук имели привилегии, которыми не обладали остальные жители Котара. Одной из них было право использования Силы Сфер для вещания на любой радиоволне, на которой они захотят. То есть мы могли приказать любой вещательной станции закончить программу и освободить эфир, чтобы воспользоваться данной волной. По небрежности со стороны Совета эту привилегию у меня не отняли.
Проснувшись отдохнувшим и полным сил, я воспользовался этой привилегией, приказав Международным Новостям прекратить вещание. После того как диктор сообщил, что станция прерывает программу по приказу одного из магистров и продолжит после того, как тот закончит свое сообщение, станция замолчала.
Тогда я включил микрофон и обратился к невидимой аудитории.
— Жители Котара, — сказал я, — я, Туол Оро, изгнанный магистр науки, за несколько мгновений, которыми располагаю, пока не вмешается Совет, сообщу некоторые факты о моем изгнании, которые власти тщательно скрывали. Вам сообщили, что меня приговорили без суда? Что мне не дали возможности доказать мою гипотезу? Что только потому, что Сан Нобер не смог распознать в моих словах истины, меня назвали сумасшедшим, даже не обследовав состояние моего рассудка? Конечно, не сообщили! Все это держалось в секрете. Как только прозвонит колокол Тераи, я докажу тем, кто соберется перед моим домом, что все сказанное мною в Совете было правдой и что приговорить следует Сана Но-бера за полное отсутствие справедливости! Если этот некомпетентный человек меня слушает, я лично приглашаю его сюда. Он… — Тут раздался внезапный, резкий щелчок, в передатчике мелькнула ослепительная вспышка, и моя связь с внешним миром оборвалась.
Я услышал слова, доносящиеся из приемника в другом углу комнаты. Говорил Сан Нобер, воспользовавшийся так называемой Универсальной волной, которая работала на всех частотах, от самых низких до самой высоких, поэтому голос говорящего мог слышать любой человек на планете. Густой бас Сана дрожал от гнева.
— Туол Оро, — рычал он, — вы безумец! И за вашу глупость вы умрете! Вам позволят представить все имеющиеся доказательства в назначенное вами время, чтобы никто не мог сказать, что с вами обошлись несправедливо. А приглашение ваше я принимаю.
С чувством удовлетворения я отбросил микрофон. Сан Нобер будет здесь! Этого мне и хотелось. Ну и что, если с ним, вероятно, прибудет группа охранников, имеющих цель арестовать меня? Они не смогут мне навредить, ведь у меня в руках самое ужасное оружие в истории человечества.
Перед решительным шагом я проверил все защитные приспособления и убедился, что полностью готов к великой кульминации. Достаточно открыть клапан, и мой дом окутает облако пара! Нажатием кнопки включится кислородный генератор. Автоматическое устройство при необходимости добавит топливо в паровой котел. Насколько я понимал, для самосохранения было предусмотрено все!
Правда, одну вещь я не учел. Как я выпущу растения наружу, не подвергая опасности самого себя? Поразмыслив, я поступил следующим образом. За короткое время я соорудил маленький стеклянный контейнер с плотно закрывающейся крышкой, которая автоматически открывалась и закрывалась по сигналу таймера.
Я снова обезвредил дверь в бокс и сунул свое сооружение внутрь, установив таймер так, чтобы крышка закрылась через три трона. Я с нетерпением ждал, следя за ростом растений в контейнере и поглядывая на часы.
Наконец, по прошествии трех тронов, крышка контейнера захлопнулась. Аккуратно обработав дверь тепловым лучом, я вынес его из камеры с растениями, пыльцой и слизью.
С величайшей осторожностью я прошелся горячим лучом по всему пространству, на котором могла осесть пыльца. Убедившись, что пыльца обезврежена, я поднес контейнер к окну, выходящему на Канал. Время мести почти наступило.
Улицу подо мной наводняла шумная толпа. Публичное заявление одного из шести Магистров было событием далеко не заурядным и достойным внимания. Нескольких людей я узнал, это были мелкие ученые, которые присутствовали в Зале Совета в день моего изгнания.
Канал заполнили суда, которые стояли так близко друг от друга, что почти не было видно воды. И все до отказа забиты пассажирами!
У себя над головой я услышал низкий, ровный гул летательных аппаратов. Посмотрев вверх, я увидел маленькие, одноместные самолетики, кружащие над моим домом. В воздухе зависли огромные вертолеты с вращающимися пропеллерами. Все они висели достаточно низко, чтобы их пассажиры могли слышать каждое мое слово.
Вдруг мое внимание привлекло оживление внизу. Суда каким-то образом расступились, и я увидел грациозные очертания величественного барка, принадлежащего Сану Ноберу. Серебряная отделка судна сверкала на солнце.
Когда барк приблизился, я увидел на борту всех членов Совета и оставшихся трех магистров. Кроме того, там еще находились шесть представителей Международной Охраны Мира. Я знал, что они прибыли для того, чтобы арестовать меня после того, как я произнесу свою речь. Но они для меня ничего не значили.
Когда судно Совета пристало к берегу, прозвучал глубокий, низкий звук колокола, колокола Тераи. Время мести настало! Я раскрыл окно.
При моем появлении толпа умолкла. Звук моторов в воздухе ослаб, когда пилоты пустили в ход глушители. И я заговорил.
Я подробно описал все, что произошло в Зале Совета, рассказал о своем великом открытии, особо подчеркнув наличие мелких растений и их удивительно быстрый рост. Я заговорил о своем изгнании и о своей клятве. И тут меня прервал рев Сана Нобера.
— Довольно этой чуши! — воскликнул он. — Пора остановить этот фарс! Если у вас есть какие-либо доказательства, представьте их! Столь Верта будет считать, и если к тому времени, когда он досчитает до пятидесяти, вы не докажете истинность своих утверждений, вашей свободе настанет конец! Вам не позволят еще раз обмануть своих собратьев. Начинайте считать, Столь!
Пока рука изобретателя медленно поднялась и опустилась, я в последний раз обратился к миру.
— Жители Котара, — торжественно произнес я, — ваша жизнь почти подошла к концу. Когда Сан меня прервал, я собирался объявить, что мир обречен, и свою клятву я исполню. Вы — порода глупцов, недостойных возложенной на вас ответственности. Вы не сумели сохранить жизнь планеты, поэтому не должны остаться в живых. Вы… — Продолжать я не стал. Да если бы и продолжил, меня бы никто не услышал. Мгновенное удивление, лишившее толпу дара речи, прошло. Послышались гиканье, насмешки и крики, в которых звучали как гнев, так и веселье.
Столь Верта перестал считать. Сан Нобер, что-то шепнув своим коллегам, сошел с судна и вслед за охраной и магистрами начал пробираться сквозь толпу. Путь расчистился, словно по мановению волшебной палочки, и толпа затихла.
Я воспользовался этим молчанием; подняв высоко над головой стеклянный контейнер, я крикнул: «Вот мое доказательство!» и бросил его к ногам Сана Нобера. Затем закрыл окно и включил паровую защиту.
Когда контейнер разбился, Сан отпрянул назад. Затем он удивленно уставился на небольшую груду стеклянных осколков и мясистую массу у своих ног. Она росла, и он это видел! Он наклонился, чтобы повнимательнее разглядеть странные организмы — и тут растение лопнуло!
В воздух поднялось небольшое облачко пыльцы и осело на голову и плечи Сана. С мгновение он, тщетно и беспомощно махая руками, сбивал ростки со своего тела; затем упал на мостовую.
Те, кто видел его смерть, отшатнулись, остальные стремились подойти поближе. Когда же пыльца начала падать на них, они повиновались только одному порыву: бежать!
Однако бежать было уже невозможно; они слишком долго медлили. Там, где было одно растение, вырастала тысяча; тысяча превращалась в миллион; и с каждым мгновением в воздух выбрасывалось все больше и больше пыльцы. Через время чуть большее, чем длилась моя речь, там, где была толпа, в живых не осталось никого!
В самом начале катастрофы на канале начались крушения, суда сталкивались друг с другом, когда их капитаны превращались в груды растений и слизи. Подобные же столкновения происходили и в воздухе. Никем не управляемые самолеты хаотично кружили над землей, в их пропеллеры набивались растения и слизь, и они или сталкивались друг с другом, или падали на землю. Но вскоре все было кончено.
Некоторым самолетам и судам удалось спастись, и они, уверен, не теряя времени, поспешили рассказать миру об ужасе, который угрожает цивилизации. Однако меня это нисколько не волновало. Растения были достаточно живыми, чтобы эти тщедушные людишки смогли с ними справиться.
Вскоре после того как погиб последний человек и исчез последний самолет, я отвернулся от окна. Я осуществил свою месть; я был удовлетворен! Я видел ужасную смерть Сана Нобера. У меня на глазах были уничтожены члены Совета. А я остался в живых, единственный из шести магистров науки; они презирали меня, но теперь они ощутили силу моей руки!
Направляясь через комнату с намерением запустить кислородный генератор, я наткнулся взглядом на передатчик. В голову пришла мысль. Почему бы не рассказать Вселенной о том, что я сделал? Почему не предупредить обитателей других миров, чтобы они, не повторили ошибку жителей Котара. У меня один из самых мощных передатчиков на Котаре, и мое обращение услышат в самом дальнем уголке Вселенной. Я принял решение рассказать свою историю.
Затем я вспомнил доклад Сарига Ома Совету. Он сказал, что вскоре Сантель будет ближе к Котару, чем был в течение многих маллахов. Если на Сантеле есть разумные существа — а Сариг всегда это утверждал, — они смогут услышать мое предупреждение. Во всяком случае, я решил дождаться этого времени и рассказать свою историю.
Приняв решение и ожидая противостояния, я рассматривал в окно растения, получая истинное удовольствие, несмотря на то что пар заслонял мне вид. Некоторое время я делал заметки в своем дневнике, потому что не хотел ничего упустить.
Наконец, через много сталло настало противостояние. Теперь, когда я говорю, Сантель должен находиться ближе всего к Котару.
Моя история почти закончена. Сидя перед передатчиком, я смотрю в окно. Взгляд встречает бескрайнее море блестящих растений. Толстые и круглые, высокие и угловатые, всевозможных форм и цветов. Потрясающее зрелище неестественной, невероятной красоты. А немыслимая скорость их роста создает ощущение нереального, фантастического.
Там нет никаких ссор или разногласий, никаких мелких раздоров; растения кажутся воплощением единства. На смену шуму и суете человеческой цивилизации пришла всепоглощающая тишина, которую нарушает только шипение выходящего пара. Этот пар символизирует для меня ушедшую цивилизацию, существовавшую всего мгновение, шумную и бесцельную, а потом исчезающую. Из двух форм жизни, человеческой и растительной, последняя гораздо лучше.
И очень скоро я получу полный контроль над растениями и стану верховным правителем мира. В мои планы…
Добрый Мака! Что это? Одна из стен стеклянного бокса треснула! Растения вырвались на свободу! Тепловой луч! Мака! Ах!
Рассказ Туола Оро закончился пронзительным криком ужаса и боли, криком, который резко оборвался. С некоторой степенью точности можно представить, что произошло в комнате. Стеклянный бокс, в котором содержались первоначальные растения, не выдержал их напора, и смертоносные организмы вырвались на свободу.
Можно представить, что все закончилось смертью ученого.
А на Котаре, или Марсе, до сих пор властвуют растительные формы жизни, плодящиеся с невероятной скоростью.