Жрать хотелось страшно. Лешка вытащил на свет божий сосиски, яйца, майонез, хлеб и кетчуп – и заглянул в холодильник в поисках еще чего-нибудь съестного. Общение с вампирами вытягивало море калорий, и потери требовали возмещения.
Уплетая циклопических размеров яичницу с сосисками, Лешка думал о женщинах. Впервые за прошедший год тоска по Марго отступила и дала дышать.
Все остальные мысли, все повседневные заботы, даже убийство Вадика – отошли на второй план. Лешка брился так, будто был приглашен на прием к английской королеве, а потом надушился до удушья. Они не любят запаха смертных, а ладаном от меня, увы, не благоухает. Пусть уж лучше разит дезодорантом и туалетной водой.
Энди остановился на пороге кухни.
– Доброе утро, – ляпнул Лешка.
– Для кого доброе, сэр, а для кого, может быть, и последнее. Что это тут случилось? Взрыв на парфюмерной фабрике?
– Не нравится – дыши через раз. И вообще – по-твоему, потом лучше воняет?
– Дело вкуса.
– Яичницу будешь?.. А, пардон, я забыл. Тьфу, дьявол, чуть не сказал, что ты – вегетарианец.
– Ну это лестно, конечно, но ты уж загнул… Нет, хорошо. Да, я – вегетарианец. А ходячих растений развелось – кирпичу упасть некуда. Вот такая клюква. В смысле – ботва.
Энди хихикнул и достал из шкафчика полупустую бутылку с кагором – жутким пойлом, которое по Лешкиным наблюдениям, употребляли все вампиры, несмотря на отвращение к прочему алкоголю.
– В клуб собираешься, да? Ну-ну…
Собирался. Чистый свитер, доармейские феньки… Из новых – только амулет на стальной цепочке – крест и трассирующий патрончик.
– Ох, убил! Ты так с крестом и пойдешь, Леш? Ба-тюш-ка, благослови…
– Да он у меня и вчера был. Страшно?
– Стильно. Ты б еще колокол привесил, чудо.
– Ну, зачем мне колокол? Что я – корова? Нет, колокол мне не нужен. А вот гитара нужна. Куда ж без гитары?
Энди трогательно любил автомобили. Даже на обшарпанную серую лошадку Лешки реагировал, как на BMW последней модели. Видимо, потому что при его жизни автомобиль считался запредельной роскошью. И всегда он устраивался сзади – по вампирской привычке избегать физического контакта или просто, чтобы не мешать вести машину. Но и сзади болтал, не переставая.
– Шикарная машина, просто шикарная… Усохнуть… Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству! Железный конь идет на смену крестьянской лошадке!
– Слушай, помолчи две минуты, я не слышу, работает двигатель или нет.
– Если не работает, то как она едет-то?
– По инерции.
У входа в клуб охранник выпинывал с запретной территории двух бомжей. Он возвышался над ними горой, поросшей лесом, его неподвижное белое лицо ровно ничего не выражало, бомжи пятились и бормотали, Энди вдруг шарахнулся в сторону с гримасой тошного отвращения. Лешка подошел поближе – и волна ужасающего запаха падали и сырой земли обрушилась на него так, что желудок чуть не вывернуло наизнанку.
– Ну, на стаканчик, а, начальник? – пробормотал ближайший побирушка, и Лешка увидел его лицо.
Опухшая бело-зеленая маска с черными кругами вокруг ввалившихся глаз, в трупных пятнах, с черно-красным лоскутом отодранной плоти на щеке ухмыльнулась заискивающей улыбочкой пропойцы, а пергаментная рука с костями, торчащими из гнилого мяса на сгибах пальцев, смущенно поскребла дряблый заплесневелый подбородок.
Лешка влетел в холл клуба со скоростью штормового ветра, хотя, возможно, разумнее было бы бежать к машине и гнать отсюда, что было сил. Энди стоял у входа в зал, наблюдая за ним с сочувствием.
– Гадость, да, Леш? Не терплю. Просто удивишься, как некоторые опускаются.
– Это… вампиры?
– Ну…
Ледяная фея от двери возмущенно говорила охраннику:
– Почему они сюда шляются? Вы, милейший, забываете о своих непосредственных обязанностях! Тут, в конце концов, приличное заведение!
– Я же не могу им запретить, сударыня, – возразил охранник. – Я могу только не впустить их внутрь.
– Безобразие, – сказала дама и бросила на стойку гардероба песцовое манто.
– Кто это? – снова спросил Лешка.
– Это мисс Нэлли.
– Да нет, за дверью…
– Понятия не имею, – фыркнул Энди и пошел здороваться с какими-то своими знакомыми.
В зале было многолюдно и весело. Лазерные звездочки летели по потолку; играла современная музыка, и кое-кто из гостей танцевал. В углах зала Лешка заметил искусственные серебряные елочки в мигающих огоньках.
– Вы тут что, к Новому Году готовитесь? – спросил он пораженно.
– Ага, – кивнул Энди, раскланиваясь с белокурой девушкой.
– Вы Новый Год отмечаете?
– Днем открытых дверей, – сказал Энди и хихикнул.
Эмма и Клара уже пришли и теперь махнули руками из-за столика в уголке зала. Лешка широко улыбнулся в ответ и быстрее Энди оказался рядом с ними.
– А мы вас ждали, Алексей, – сказала Эмма приветливо. – Здравствуй, Энди. Как там погода?
– Мерзко, – сказал Энди и уселся. – А налейте мне выпить…
– Вы с гитарой, чтобы песни петь? – спросила Клара и плеснула кагора в ближайший бокал. – Тогда надо наверх, а то тут шумно.
– А нет ли у вас отдельного кабинета? – хихикнул Энди и встал. – А точно – пошли наверх, а? Там сейчас, наверное, нет никого.
Лестница, освещенная электрическими факелами, вела в большой темный холл, где стояли диваны и журнальные столики. Там и вправду было тихо и пусто. Из холла несколько темных коридоров уходили непонятно куда, где стоял глухой мрак, и чувствовалось какое-то далекое странное движение. Здесь Лешке понравилось куда меньше, чем внизу, но глупо было дергаться, когда твои спутники совершенно спокойны.
Впрочем, когда Энди зажег на столике светильник в виде хрупкого стеклянного цветка, а дамы поставили на стол бутылки и бокалы, в холле сделалось уютно, и шорохи из темноты утихли. Лешка уселся, поддернул рукава к локтям и обнял гитару нежно, как женщину.
Эмма и Клара уселись на диване в обнимку, приготовившись слушать. Они выглядели дивным контрастом – Клара, худенькая, гибкая и изящная, с копной кудрей цвета сеттера и неизменным браслетом из опалов в мельхиоровой проволоке, в черно-багровом вечернем платье, и Эмма, высокая брюнетка с короткими блестящими волосами, с прекрасной грудью, обтянутой зеленым джемпером, в джинсах, с амулетом из палочек и керамических бусин на длинном ремешке. Эмма была просто восхитительна, но Клара…
Энди присел на широкий подлокотник и растянулся по спинке дивана всем телом, положив голову на вытянутую руку, почти совсем близко к Лешке. Лешка кивнул ему и тронул струны.
– Не пройти мне ответом
Там, где пули – вопрос,
Где каждый взгляд – миллиметр,
Время – пять папирос…
Никогда раньше гитара и голос не звучали так гармонично и так чудесно. Полутемное пространство сомкнулось вокруг, стало теплым, зазвучало мягким стонущим звоном; лица вампиров, освещенные маленькой лампой, обрели человеческую одухотворенность, тоже казались теплыми, почти живыми. Глаза девушек мерцали в полумраке темными агатами.
– Этот город разбился,
Но не стал крестом.
Павший город напился
Жизни перед постом.
Тут контуженые звезды
Новый жгут Вифлеем…
Энди порывисто вздохнул. Эмма грустно улыбнулась. Клара обхватила рукой в браслете ее шею с задумчивым, почти болезненным выражением.
– Мертвый город с пустыми глазами – со мной.
Я стрелял холостыми. Я вчера был живой, –
закончил Лешка.
– Здорово, – шепнул Энди.
– Темная ночь…
только пули свистят по степи.
Только ветер гудит в проводах,
Тускло звезды мерцают… –
вдруг пропела Эмма глубоким, темным, очень низким контральто. Лешка тут же ответил низким гитарным аккордом и тихо, в тон, продолжил:
– В темную ночь
Ты, любимая, знаю, не спишь…
Этот дуэт в полумраке казался каким-то мистическим действом – даже мороз стекал по коже от ощущения смеси прелести и жути. От голоса Эммы кружилась голова, он обволакивал, как туман, как мрак – и тем более странной казалась эта гармония, общность обычного и демонского.
– Эту песню пел, кажется, Бернес, – сказал Эмма, когда смолк последний аккорд. – Она была очень в моде в тот год, когда я умерла.
– А ты, оказывается, старше меня, – сказал Энди. – Вот не думал…
– Я еще девочка, – усмехнулась Эмма. – Просто ты уж совсем котенок, малыш.
– Ну… шестьдесят шестой, все-таки…
– Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство! – язвительно заметила Клара.
– Оставь, Клархен, Сталин тогда уже умер… Я ошиблась, Энди. Я умерла в семьдесят третьем.
– А я думал – сразу после войны…
– Нет, что ты… я еще молоденькая.
– А я по-вашему, вообще грудная, что ли?! – хмыкнула Клара. – Я-то девяносто восьмого!
– Не повод для обиды, – сказал Лешка, наконец обретя дар речи. – Молодость женщину не портит.
И вдруг, закашлявшись, замолчал. Холодная сладкая волна окатила его с головой. Лешка глотнул воздуха, как после удара под дых, и оглянулся.
Вампир с белыми лохматыми волосами, в драной футболке с напечатанным на ней черепом в короне, в джинсах с заплатами и стоптанных башмаках стоял за его спиной, положив руки, сомнительно украшенные огромными стальными перстнями, на спинку дивана. Его физиономия с зелеными глазами в прищур и хамской ухмылкой вызывала симпатию и неприязнь одновременно.
– Предупреждать надо, – буркнул Лешка. – Входишь, как Потрошитель.
– Предупреждаю! – ухмыльнулся вампир еще шире.
– Добрый вечер, Артур, – сказала Эмма с прочувствованным уважением.
– Здравствуйте, – кивнул Энди, и кивок выглядел, как поклон. Клара молча поклонилась по-настоящему.
– Послушать пришел? Или попеть? – спросил Лешка. – Ну спой тогда что-нибудь типа «Мы с то бою повстречались». Ты петь-то умеешь? Ну, да это и неважно.