Пока мы летели по трассе, я пытался определить, где же находится источник движущей силы, но безрезультатно. Я не увидел никаких признаков приборов и механизмов, хотя и не сомневался, что движение скорлупки зависит от какой–то формы энергии: водитель сжимал в руке маленький рычаг, повороты которого, безусловно, оказывали влияние не только на нашу скорость, но и на направление движения.
Мы резко свернули с дороги и помчались по боковой дорожке, проходящей по одному из садов; вскоре машина плавно затормозила перед украшенным колоннами павильоном. Теперь я увидел, что павильон был значительно больше, чем мне показалось сверху.
Строение, подле которого мы остановились, занимало под собой площадь, как я прикинул, не меньше акра. По периметру прямоугольника здания через равные расстояния стояли окрашенные в разные цвета изящные колонны; стены представляли собой раздвижные ширмы — что–то вроде японских шодзи.
Зеленый карлик поспешно подвел нас к широким ступеням лестничного марша. По бокам его охраняли огромные, вытесанные из камня змеи, крылатые и чешуйчатые. Наш провожатый дважды ударил в мозаичный гонг, подвешенный между двумя колоннами, и ширма отодвинулась в сторону, открывая за собой просторный холл с разбросанными там и сям низкими диванчиками. На них, развалившись в ленивой истоме, полулежали одетые так же, как наш спутник, и такого же карликообразного вида мужчины; их было человек десять или чуть больше.
Карлики направились к нам ленивой фланирующей походкой, к удивленному интересу, написанному на их лицах, примешивалось уже подмеченное мною нечеловеческое выражение, одновременно сочетавшее в себе злобу и веселость: похоже, что такая характерная смесь чувств была свойственна всем, проживающим в этом подземном мире.
— Афио Майя ожидает их, Радор, — сказал один из карликов.
Зеленый карлик кивнул и, сделав нам знак следовать за ним, направился, пересекая длинный холл, к маленькой комнатке, чья задняя часть была закрыта чем–то темным и непрозрачным: на эти темные пятна я обратил внимание еще когда разглядывал живописную картину из нашего орлиного гнезда на утесе. Так и загоревшись жгучим любопытством, я направился к ней, намереваясь исследовать эту черноту.
Она не походила ни на ткань, ни на вещество: она вообще, по–видимому, не являлась чем–то материальным, хотя у меня отчетливо сложилось ощущение, что это какая–то преграда. В этом месте происходило полное исчезновение, абсолютное поглощение света; черная вуаль в одно и то же время производила впечатление невещественной и вместе с тем осязаемой субстанции. Я непроизвольно протянул к ней руку и почувствовал, что эта загадочная штука быстро отодвинулась.
— Вы так быстро хотите найти свой конец? — прошептал Радор. — Впрочем, я и забыл, вы ведь не знаете, что это такое, — прибавил он. — Если вы дорожите своей жизнью, ни в коем случае не прикасайтесь к ней. Это..
Он замолчал, ибо внезапно в непроницаемой для света завесе появилось изображение дверного проема, словно она возникла на экране кинематографа. Мы увидели комнатку, наполненную мягким розовым светом. Приподнявшись с кушеток, заваленных подушками, и перегнувшись через низкий, сделанный из какого–то материала, напоминающего джет[27], столик, уставленный цветами и незнакомыми мне фруктами, нас разглядывали мужчина и женщина.
В комнате (по крайней мере, в той части, которую я мог видеть) стояло несколько непривычной формы стульев, сделанных из того же материала, что и столик. Высокие серебряные треножники поддерживали три больших шара; именно от них исходил розовый свет. Рядом с женщиной стоял шар меньшего размера, по его розовой поверхности бежала рябь голубого света.
— Входи, Радор, входите и вы, чужеземцы, — произнес мелодичный голос.
Радор низко поклонился и, пропуская нас вперед, сделал шаг в сторону. Мы вошли, зеленый карлик последовал за нами; краем глаза я увидел, что дверной проем исчез так же внезапно, как и появился: плотная темная пелена затянула место, где он только что находился.
— Подойдите ближе, чужеземцы. Не бойтесь! — приказал звонкий как колокольчик голос.
Мы приблизились.
Даже у такого хладнокровного, трезвомыслящего ученого, как я, перехватило дыхание при взгляде на эту женщину. Никогда в жизни я не видел женщины прекраснее, чем была Йолара из города Двеллере, и никогда еще женская красота не казалась мне столь пугающей.
Ее волосы цвета спелых колосьев пшеницы обвивались вокруг головы, уложенные в царственную корону над широким белоснежным лбом с соболиными бровями; огромные серые глаза, цвет которых менялся от васильковой синевы до пурпурно–красного, когда она гневалась. Если глаза ее были серого или голубого цвета, то в них плясали маленькие лукавые смешинки, но если они темнели от гнева, то они уже больше не смеялись, о нет!
Яркое шелковое покрывало, небрежно накинутое на полуобнаженное тело, не скрывало от наших глаз сладостных очертаний округлых плеч и грудей, подчеркивая белизну гладкой, как слоновая кость, кожи.
Но при всей своей чудной красоте эта женщина производила необыкновенно мрачное и зловещее впечатление. Какая–то бессердечная жестокость угадывалась в ее музыкальном голосе и форме извилистых губ, и что особенно пугало жестокость бессознательная, естественным образом присущая ее натура. Вот девушка на розовой стене — та была действительно прекрасна! И красота ее казалась вполне человеческой и доступной; ее легко можно было представить с ребенком на руках, но эту женщину невозможно было вообразить в таком виде. Над всем ее восхитительно–прелестным обликом витала тень чего–то неземного и противоестественного.
Сладчайшим женским воплощением Двеллера была Йолара, его жрица, такая же прекрасная и отвратительная, как эта нечисть.
ГЛАВА 14. ПРАВОСУДИЕ ЛОРЫ
Пока я разглядывал жрицу, мужчина поднялся и, обогнув стол, направился к нам. Только сейчас я в первый раз посмотрел на Лугура. Он был на несколько дюймов повыше, чем зеленый карлик, и значительно шире его в плечах: с еще большей вероятностью можно было предположить в этом человеке страшную физическую силу, которой, по–видимому, обладали здесь мужчины.
Чудовищные плечи, достигавшие чуть ли не четырех футов в ширину, переходили, постепенно сужаясь, в мощные мускулистые бедра. Грудные мышцы рельефно выделялись под красной туникой. Надо лбом сияла диадема из ярких голубых камней, поблескивающих между густых кудрей серебристо–пепельного цвета.
Женщина заговорила снова.
— Кто вы, чужеземцы, и как вы попали сюда? — Она повернулась к Радору. — Или, может быть, они не понимают наш язык?
— Один понимает и может говорить… но очень плохо, о Йолара, — ответил зеленый карлик.
— Вот пусть он и говорит, — приказала она.
Но тут неожиданно подал голос Маракинов, и я поразился, как бегло и гладко он говорит — гораздо лучше, чем я сам.
— Мы пришли с различными намерениями. Я ищу знания одного рода, он, Маракинов показал на меня, — другого. Этот человек, — он посмотрел на Олафа, — ищет жену и ребенка.
Серо–голубые глаза со все возрастающим откровенным любопытством внимательно разглядывали О'Кифа.
— А зачем пришел ты? — спросила она Ларри. — Нет, я хочу, чтобы он сам ответил, если сможет, — властно заявила она Маракинову.
Ларри заговорил, запинаясь и останавливаясь, чтобы подобрать подходящее слово: он неважно владел этим языком.
— Я пришел, чтобы помочь этим людям, и еще потому, что меня позвало что–то непонятное мне самому, о леди, чьи глаза подобны лесным озерам в рассветный час, — ответил он с мягким ирландским акцентом, и маленькие веселые чертенята плясали в его глазах, пока он декламировал свои поэтические сравнения.
— Я могла бы найти ошибки в том, что ты сказал, но в целом все понятно, — сказала она. — Что такое лесные озера, я не знаю, и народ Лоры многие сайс лайя не видел рассвета, но я чувствую, что ты хотел сказать.
Глаза ее все наливались и наливались синевой, пока она глядела на Ларри. Она улыбнулась.
Позднее я выяснил, что ыуриане ведут счет времени, основываясь на периодической изменении излучательной способности светящихся утесов. В тот период времени, когда на земле наступает полнолуние, их светимость очень сильно возрастает. Этот факт, по моему мнению, связан либо с усилением воздействия лунного света, льющегося из разноцветных шаров в Лунную Заводь (а она берет начало именно из светящихся утесов), либо с тем, что излучение светящихся элементов, из которых состояли эти утесы, обладало каким–то загадочным свойством реагировать на усиление лунного света непосредственно, и последнее более вероятно, потому что луна довольно часто бывает закрыта облаками, а феномен увеличения светимости утесов проявлялся всегда в одинаково равной степени.
Время, отделяющее одно такое усиление яркости утесов до следующего, называется лат. Тринадцать латов образуют лай. Десять лайя — это со. Если взять десятью десять раз по десять са — будет сайд (т. е. тысяча са).
— Там, в том мире, откуда ты пришел, многие похожи на тебя? — мягко спросила она. — Впрочем, мы скоро увидим…
Лугур, сверкнув глазами, оборвал ее почти грубо.
— Лучше давай узнаем, как они попали сюда, — проворчал он.
Жрица метнула на него быстрый взгляд, и маленькие смешинки снова заплясали в ее удивительных глазах.
— Да, верно, — сказала она. — Как вы сюда попали?
И опять начал отвечать Маракинов, не торопясь, размышляя над каждым словом.
— В том верхнем мире, — сказал он, — есть очень странные развалины городов, и нынешние обитатели этих мест не знают, кто их построил. Нас заинтересовали эти руины, и мы отправились на поиски знаний мудрецов, которые построили эти госайс. Итак, сайс лайя — это буквально означает десять тысяч лет.
Отрезок времени, соответствующий нашему земному часу, муриане называют во. Надо отметить, что вся их система отсчета времени, безусловно, сложилась из тех понятий, которыми пользовались их далекие предки, обитавшие на земной поверхности, и тех специфических факторов, которыми определяется их существование в этих обширных подземных пустотах.