– Нам или тебе?
– Нам. – Она нерешительно посмотрела на Харра. – Тебе и мне, понимаешь?
– Нет. – Харр сглотнул слюну.
– Не хочу, чтобы что-то стояло между нами. А он… Он будет всегда напоминать тебе о том, что… – Клея опустила глаза и покраснела.
– Выглядишь, как влюбленная девчонка, – подметил Харр. Она не ответила. – Будет забавно, если нас сейчас подслушивают.
– Да, – согласилась Клея. – Если, конечно… – Она поджала губы.
– Что-то не так?
– Нет. Извини. Сама не знаю, что на меня нашло.
Харр ушел, но еще долго думал о смысле этой незаконченной фразы: «Если конечно…» Что это значит, черт возьми? Что за игра? «Клея не может любить меня. Она никого не может любить!». Харр сидел в кресле, наблюдая, как жена, возится с их сыном. «Может быть, я тоже никого не умею любить? – думал он. – Разучился? И в этом мы с Клей похожи, как никто другой? Может быть, она чувствует именно это? Или же просто хочет втянуть меня в свою очередную интригу? Пережевать, перемолоть и выбросить, как выбросила Шеффера? Чего же она хочет? И чего, черт возьми, хочу я?»
Они лежали в постели. Клея и Харр.
– Я хочу родить от тебя ребенка, – сказала она. – Не сразу, конечно. После того, как ситуация нормализуется и войдет в прежнее русло.
– Почему от меня?
– Не знаю. Просто так хочется и все. Хотя бы, подумать об этом.
– Я совсем не понимаю тебя последнее время.
– Я сама себя плохо понимаю последнее время.
– И что это за игра? – Напрямую спросил Харр.
– С чего ты взял, что это игра?
– А разве нет?
– Нет. – Клея легла ему на грудь. Посмотрела в глаза. – Разве ты играешь?
– Я?
– Скажи, ты играешь со мной? – Краска сошла с ее лица. Тонкие губы казались бескровными, с синеватым покойницким оттенком. – Забудь, – замотала она головой, слезла с кровати и начала одеваться.
– Клея! – позвал Харр. Она замерла – руки за спиной, петельки бюстгальтера почти застегнуты. – Я женат, Клея, – осторожно напомнил Харр.
– Я знаю. – Она все еще не двигалась. – Знаю, но… – Он видел, как дрогнули ее руки, выпустили лямки бюстгальтера. – Черт! Забудь…
Время, казалось застыло. Не в тот момент, а вообще. Замерло, как замирает природа, перед ураганом, и никто не знает, что будет в следующий момент. Просто стоят и ждут. И часы, дни, недели – все становится тягучим, как резина. «Она хочет выйти за меня замуж, – думал Харр. – Она переиграла меня. Поставила в тупик. А что потом? Что если, я скажу: нет? От меня избавятся, как от Шеффера? Отправят куда-нибудь на задворки жизни, поставив подпись под приказом о переводе, или же обвинят в предательстве и бросят в тюрьму, где я совершу самоубийство, не дожив до суда?»
Жена, готовила ужин. Харр смотрел на нее и думал, что сейчас, они далеки друг от друга, как никогда. Она ничего не понимает. Совсем ничего не понимает. Пользуется благами, которые приносит в ее жизнь супруг, и даже не задумывается о том, какова плата за все это. «Может быть, мне и Клеи действительно лучше быть вместе? – подумал Харр, но потом вспомнил о том, что стало со всеми неугодными ей людьми. – Она не успокоится, пока не избавится от моей жены. Может быть, сын и тот будет казаться ей помехой. Она избавится от всего, что сможет мне напоминать о прошлом, и не важно, что движет ею: любовь или корысть. Результат будет один».
Харр достал из сейфа пробирку с черным, как ночь веществом. Он не сможет убить Клею, не причинив вред себе и своей семье, но он сможет попытаться избавиться от нее, сделав свой ход раньше, чем его сделает она.
– Я люблю тебя, – сказала Клея, поднимая бокал с вином.
Харр смотрел, как она пьет, и думал, как много времени потребуется вирусу, чтобы подчинить себе сознание этой женщины.
– Какой-то странный металлический привкус, – подметила Клея.
Харр кивнул и, надеясь выиграть время, сказал, что хочет развестись с женой. Клея улыбнулась, но тут же помрачнела.
– Знаешь, я впервые в жизни не хочу причинять никому боль.
– Ты не делаешь ничего плохого. – Харр смотрел на бокал вина в ее руках.
– Но ведь ты же любил ее когда-то.
– Что это меняет?
– Не знаю. Мне кажется, если кого-то по-настоящему любишь, то не можешь причинить ему вред. Больше. Его боль… Она словно становится твоей болью.
– Сейчас я люблю тебя, – то ли соврал, то ли признался Харр, хотя, собственно говоря, это уже ничего не меняло. Для него не меняло. Но Клея расцвела. Щеки ее засветились румянцем. Глаза заблестели.
– Очень крепкое вино, – растерянно сказала она.
Харр промолчал. Он сидел на кровати и думал о чем-то своем…
Глава вторая
Судебное разбирательство деяний Савла Эпплтона началось в понедельник на нейтральной территории недалеко от Центрального городского парка. Здание суда не предназначалось для подобных слушаний ни размерами, ни общепринятой обстановкой, но, тем не менее, вход был открытым и никто не обращал внимания на мелкие нестыковки.
Странный это был процесс. Эпплтон сам надел на себя наручники и занял место ответчика. Он лично написал послания последователям Моргана и разослал их всем, кто мог бы по всем законам осудить его или оправдать…
– У меня было видение, – сказала Блэр за неделю до назначенного дня суда. Она вошла в комнату, где спал Эпплтон, взяла его ремень и связала им себе руки.
– Что ты делаешь? – спросил охранявший Эпплтона Гарри.
– Голос сказал мне: Вот так и свяжут власти владельца этого пояса и отдадут в руки врагов. – Она закрыла глаза и села на стул.
Гарри долго смотрел на нее, обдумывая услышанное.
– Мы должны рассказать об этом Савлу, – решил он.
– Зачем? – спросила Блэр, не открывая глаз.
– Он не должен страдать.
– Никто не должен страдать, Гарри.
Они замолчали. Ночь медленно катилась к закату. Эпплтон проснулся и открыл глаза.
– Что вы здесь делаете? – спросил он Гарри и Блэр.
Они переглянулись и рассказали ему о видении Блэр.
– Я готов не только к тому, что меня свяжут, но и к тому, чтобы умереть во имя нашего дела, – сказал Эпплтон.
– Они всего лишь ревнители закона, – возразила Блэр. – О тебе им говорили, что ты учишь всех, отступиться от их правил и образов жизни.
– Ради этого я и собираюсь устроить этот процесс. Не хочу бежать и строить интриги, уподобляясь им…
Толпа зевак расступилась, завидев Эпплтона. Какое-то время они лишь тихо перешептывались, но гул нарастал. Неизбежно нарастал, как лавина, как снежный ком, который лишь увеличивается по мере своего продвижения. И вот кто-то уже кричит, обвиняя Эпплтона во всех смертных грехах.
– Не слушай их, – говорит Блэр. – Когда-то мне платили за подобные действия. – Но к одному голосу прибавляется второй, третий… Толпа ревет, сжимая кольцо вокруг Эпплтона и его последователей.
– Немедленно разойдитесь! – громыхает голос из громкоговорителя.
Военные патрули разгоняют толпу дубинками и водяными пушками.
– Кто вы такие? – спрашивает молодой майор Эпплтона и последователей.
– Смерть ему! – кричат самые стойкие из собравшихся.
– Мы всего лишь хотели пройти в здание суда, – говорит майору Блэр.
– Так вы… – Майор смолкает и признается, что они совсем не похожи на злодеев. – По крайней мере на тех, какими нам рисовали вас…
А толпа все ревет и ревет. Даже когда высокие двери закрылись, и началось предварительное слушанье, ее гул еще долго доносился до собравшихся, мешая Эпплтону произносить заготовленную речь. Собравшиеся в зале суда люди то замолкали, то начинали негодовать, заставляя судью снова и снова просить тишины…
Вечер. Дверь в камеру открывается. Пара молчаливых солдат привязывает Эпплтона к кровати.
– Что может быть лучше хорошей порки? – спрашивает их Рик Энин.
Солдаты смеются. Плеть рассекает воздух.
– Разве это по закону? – спрашивает Эпплтон. – Я пришел сюда, доверившись вашим правилам…
– Правил нет, – говорит Рик, но не спешит поднимать плеть. – Ты ведь был одним из нас. Разве ты не знаешь, как работает эта система?
– Все можно исправить, Рик.
– Мы всего лишь инструменты.
– Нет. Это плеть не может восстать против рук палача, а мы – люди. Разве ты хочешь делать то, что собираешься?
– Это просто служба.
– Так и кому же ты служишь: закону или людям, которые велят тебе нарушать закон?
– Я не думаю об этом.
Оставив отведенный ему кабинет, Рик вышел на улицу и закурил.
– Что-то не так? – спросил Виктор Диш.
Рик не ответил. Какое-то время они молчали. По низкому ночному небу плыли рваные тучи.
– Странные настали времена, – сказал Рик. – Смутные.
– Ты имеешь в виду людей?
– Я имею в виду: не знаешь, кому служить, а кого бить плетью.
– Это война, – вздохнул Виктор.
– И за что ты воюешь? За свой журнал?
– За то, во что верю. За тех, в кого верю.
– Я верил в Эпплтона. Молился на него. Мечтал стать таким, как он, а сегодня… – Рик сплюнул себе под ноги.
– Не принимай близко к сердцу, – сказал Виктор. – Все это закончится раньше, чем ты думаешь.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебе не сказали?
– Нет.
– Таких как Эпплтон нельзя судить. Они, как зараза. Прокаженные. Их нельзя оставлять в нашем обществе, иначе они заразят нас всех. Вирус проникнет в кровь и…
– Вы что хотите его убить? – опешил Рик.
– Либо мы, либо они, агент. – Они снова замолчали. – Знаешь, – сказал Виктор, решив, что в данной ситуации лучше говорить, чем молчать, – у меня есть девушка. Не в Селене. Она живет в маленьком городке и пишет книги о Земле, на которую никогда не сможет попасть. – Он закурил, убедился, что Рик слушает его. – Странные книги. Ни на что не годные. Но я никогда не говорю ей об этом. Не говорю, потому что не хочу потерять ее. Я могу лишь надеяться, что когда-нибудь она сможет понять это сама. И вот тогда я буду рядом. Но до тех пор, мне остается лишь ждать. Ждать и терпеть ее странности. Потому что я люблю ее. Понимаешь?