— Чоти-рани спрашивала, но министр не смог ответить. Поэтому все тревожатся. — Во взгляде его читались презрение и досада. — Прошу вас, располагайтесь. В новом дворце птицы по ночам не залетают в комнаты и змеи не заползают в ванную, — добавил он с усмешкой.
Первин оглянулась, запоздало вспомнив о своем багаже.
— У меня с собой саквояж. Его по очереди несли мой проводник и его люди.
— Ваши носильщики передали его нашей прислуге. — Молодой человек при подъеме совсем не запыхался.
Перед ними расстилался длинный коридор с высокими окнами без решеток с одной стороны — окна выходили во двор — и десятком дверей — с другой. Первин это напомнило гостиницу, вот разве что двери были из ярко начищенной узорчатой меди и со множеством замочных скважин. Выглядели двери очень изысканно, и Адитья объяснил, что медь использовали одновременно и чтобы похвастаться богатством, и чтобы защититься от возможного вторжения.
Первин очень хотелось исследовать этот новый мир, но мысли все возвращались к носильщикам.
— А моим сопровождающим предоставят пищу и кров?
Адитья изумленно поднял брови.
— Добрый вы человек, что про них думаете. Просто удивительно!
— Они очень мне помогли, — сказала Первин, пытаясь понять, саркастически он говорит или серьезно. — Я бы по сей час могла сидеть в джунглях в сломанном паланкине. А они меня сюда доставили!
— Не переживайте! — Она его явно потешила. — Я прослежу, чтобы их поместили в комнаты для прислуги гостей до самого вашего отъезда. А что там случилось с паланкином?
Первин постеснялась пересказывать историю с пауком.
— Один из шестов треснул. Остальные носильщики появятся, когда все починят.
— Хлипкий бамбуковый мостик через реку Сатапур выдерживает вес многих мужчин, — с усмешкой сказал Адитья. — Что ж это за паланкин, что он ломается под весом дамы?
— Мне сказали, что за два дня до этой поездки он сломался по другой причине, — резко ответила Первин — в его словах ей почудился намек на ее полноту. — Его починили, но, видимо, не очень надежно.
— Ясно. Ну, будем надеяться, что завтра все разъяснится и мы их увидим. — Он приязненно улыбнулся. — Скажите, какие еще у вас есть вопросы или проблемы? Постараюсь помочь.
— Вы очень любезны. — Они дошли до конца длинного коридора и повернули направо — там открылся новый бесконечный с виду ряд дверей. — А где мы сейчас? — спросила Первин.
— Мы все еще в части дворца, предназначенной для приезжих дам. В былые времена сотни гостей съезжались сюда на праздники. Дамы жили здесь.
— Это зенана?
— В определенном смысле. Но я живу в одних покоях с махарани, и они не возражают. — Адитья бросил на нее косой взгляд. Глаза у него были миндалевидные, как у Ванданы, только другого, золотисто-карего оттенка. — О чем вы приехали их спросить?
Первин не сомневалась, что придворный шут — большой сплетник, поэтому тщательно подбирала слова:
— Правительство поручило мне выслушать мнение обеих махарани. Меня послали, поскольку они отказались от встречи с Сандрингем-сагибом, нынешним политическим агентом.
— Да услышат ваши уши правду! — произнес шут, останавливаясь у двери, рядом с которой горела лампа. — А что будет после вашего отъезда?
— Я все передам представителям власти.
— Так вы, значит, рассказчица, как и я! — воскликнул он, поворачивая дверную ручку. — Вам платят рупиями или самоцветами?
— У меня оговоренное жалованье… — Первин осеклась, увидев, куда он ее привел.
Пол просторной комнаты был выстлан черными и бежевыми мраморными ромбами, тут и там лежали ковры из шкур тигров и леопардов. Вдоль стен высотой в шесть метров тянулись панели из молочного стекла, обрамленные золоченой резьбой по дереву. Единственным украшением и без того роскошным стенам служил большой тонированный фотопортрет серьезного вида мужчины с пышными усами, в лихо сдвинутой набекрень пагри[28]. Тяжелые нити жемчуга у него на шее, равно как и тот факт, что портрет обвивала жасминовая гирлянда, не оставляли сомнения, что это покойный махараджа Махендра Рао.
— Какая дивная комната! — Первин продолжила осмотр, зная заранее, что подробно опишет все это в письмах к родным и к Элис. Комната была обставлена гарнитуром из черного дерева с изысканной резьбой. В него входили широкая кровать под балдахином, устланная шелковым покрывалом, очень высокая альмира с зеркальными дверцами и умывальник с резными цветами и змеями. Вдали слышался шум воды, будто от водопада, и, глянув в арочный дверной проем, Первин увидела молоденькую горничную, которая стояла, вытаращившись на незнакомку.
— Горничную вашу зовут Читра, — сообщил Адитья. — Она вам готовит ванну: чоти-рани попросила вас выкупаться четырежды.
— Почему четырежды?
Он ответил, подмигнув:
— Нет у нас во дворце права задавать такие вопросы.
Первин кивнула. Адитья совсем не скрытничает, наверняка по ходу визита он так и останется ближайшим ее союзником. Она почти расстроилась, когда вошли слуги с ее багажом и Адитья счел необходимым уйти.
— Ванна готова, мемсагиб, — с почтением произнесла Читра на маратхи. — Я распакую ваши вещи.
— Спасибо. Надеюсь, одежда в саквояже не намокла. — Первин подошла, открыла саквояж ключом, который держала в портфеле. Ткань в верхнем слое отсырела, ниже все осталось сухим.
— Я вам все поглажу! — вызвалась Читра, как будто поняв по одежде, что гостья не такая простолюдинка, как кажется на первый взгляд. — Мемсагиб, какое сари вы изволите надеть к ужину?
— Я никогда еще не ужинала во дворце, — созналась Первин. — Это очень торжественный случай.
— Не особенно. Махарани обе вдовы, одеваются довольно скромно. Мне кажется, вот это подойдет. — Читра указала на синее шелковое сари с китайской вышивкой. То была классическая гара[29] из приданого Гюльназ — лучшее сари из всех привезенных Первин.
— Хорошо. — Первин сглотнула в надежде, что более торжественных случаев не представится. — Моя знакомая мне сказала, что в былые времена здесь много веселились.
— А кто эта ваша знакомая, которая бывала здесь? — спросила Читра и начала разматывать на Первин промокшее сари.
Первин поняла, что лучше не сообщать о своем общении с человеком, который, возможно, неуважительно относился к покойному махарадже. Однако отступать было поздно — не врать же. Выйдя из сброшенной нижней юбки, она ответила:
— Ее зовут Вандана. Насколько мне известно, она дальняя родственница княжеской семьи.
— Ванданами многих зовут. Не знаю, о ком речь. — Взгляд Читры сместился к талии Первин. — А что это за мокрая веревочка?
Первин поняла, что служанка заметила тонкий белый шнурок, трижды обмотанный вокруг талии, завязанный спереди и сзади на узлы и надетый под самую нижнюю сорочку, — его она никогда не снимала.
— Он называется кушти[30]. В моей религии это своего рода… — она попыталась подыскать подходящее слово, — доспехи.
Чита подняла брови.
— У нас во дворцовом подвале есть старые доспехи. А от этого шнурка толку мало.
— Кушти защищает парсов, чтобы они не сбивались с верного пути. Он напоминает мне, что даже в самой сложной ситуации мне положено говорить правду и поступать как должно.
В этом состояла суть зороастризма. Многие зороастрийцы молились трижды в день, перебирая пальцами кушти. Первин была не настолько набожна, но кушти носила — и в нынешнем путешествии особенно этому радовалась. Шнурок напоминал ей, что расследование нужно проводить по справедливости, и служил связующим звеном с любимой семьей.
Читра кивнула.
— Очень полезная защита, — сказала она и подала Первин руку, чтобы та переступила через высокий бортик длинной мраморной ванны.
Вода оказалась очень горячей. Первин погрузилась в нее со смесью триумфа и облегчения. Поломка паланкина почти разрушила все ее планы — но она настояла на своем и добралась до цели. Ей попытались отказать во входе во дворец, но она сумела пробраться внутрь. Первин вспомнилось старое парсийское присловье, которое любил повторять ее дедушка: «Хозяин меча — тот, кто им пользуется». По словам дедушки, это означало: мужчина, готовый проявить твердость, всегда одержит победу. Когда наставали тяжелые дни, Первин раз за разом понимала, что тот же совет применим и к женщинам. Если она и дальше будет действовать столь же уверенно, то обязательно разрешит спор касательно образования махараджи.
Первин взяла мочалку, потерла тело. Вода побурела, и она обрадовалась, когда Читра, постучав, сообщила, что пора вылезать. Первин дрожала, завернувшись в полотенце, и смотрела, как грязная вода утекает в блестящий серебряный слив. Читра протерла ванну до белоснежного блеска и наполнила снова. Этот процесс занял целых полчаса. Первин снова погрузилась в воду, и на сей раз ощущения были самые приятные. Она выбралась наружу, и теперь ей хотелось одного: как следует вытереться и лечь в постель. Но не выйдет: предстояло совершить еще два омовения. Никуда не денешься: если она не выполнит распоряжения княгини, Читра наверняка об этом донесет.
Почувствовав, что мыться снова Первин не хочет, Читра предложила ей на выбор различные притирания для волос и кожи. Первым делом Первин нанесла притирание с куркумой, сверху тонким слоем — маску из пахты. Волосы она вымыла шампунем из амлы и натерла кокосовым маслом.
Третья ванна оказалась не горячей, а чуть теплой; видимо, запас нагретой воды во дворце почти иссяк. Четвертая была и вовсе холодной.
— Все хорошо, мемсагиб? — встревоженно спросила Читра, когда Первин выскочила из ванны сразу после того, как смыла с волос и кожи последние маски.
— Да. Есть еще полотенца?
На сей раз Читра завернула Первин в очень большое и толстое полотенце — Первин таких никогда не видела — и принялась ее вытирать. Первин чувствовала себя ребенком, но остановить служанку не смогла. Обернув Первин голову другим полотенцем, чуть поменьше, Читра велела ей лечь в постель — оказалось, что в ногах и в головах постель согрета медными грелками. Верхнюю Первин сдвинула в сторону и заметила, что на ней вычеканены два тигра в обрамлении пшеничных колосьев. Ту же эмблему она видела на письме вдовствующей махарани Путлабаи, а вот письмо от Мирабаи было написано на простой бумаге. Первин гадала, какой в этом скрыт смысл.