— Звучит заманчиво, — заметила Первин. Гюльназ-то думала, что именно такое ее и ждет.
— Да. Но вот в чем беда: одна из танцовщиц влюбилась в покойного махараджу Махендру Рао, а он еще был совсем молодым — это было прежде, чем он взошел на трон.
Сердце у Первин забилось быстрее. Язад ведь намекнул, что Вандану планировали выдать замуж за махараджу Махендру Рао.
— А как звали танцовщицу?
— Мама не велит произносить ее имя, можно накликать беду. — Читра стала медленнее водить щеткой по волосам. — Махараджа был как раз в том возрасте, когда пора жениться. Плохо было, что у него связь с танцовщицей. А еще хуже, что она была от него беременна.
— Но у махараджей часто бывают куртизанки, а порой и больше одной жены.
— Но если махараджа еще не женат, семье его невесты такое не понравится. И потом, эта танцовщица была вовсе не молоденькая. Она такое уже проделывала с другими махараджами и вообще с гостями. Пыталась его поймать в ловушку.
Первин призадумалась. Могла ли Вандана быть этой танцовщицей? В таком случае никакая она не аристократка, в чем твердо уверен Язад.
— Мама говорит, что покойный махараджа тоже был влюблен в эту танцовщицу. Но оставлять ее во дворце было нельзя. Род мог прерваться, ведь у махараджи еще не было настоящей жены и наследника.
— А Мирабаи для него выбрало агентство, — вслух припомнила Первин.
— Да-да, — закивала Читра. — И его родители знали, что препятствовать этому браку нельзя.
— Ну… а при чем тут проклятие? — Первин вспомнила слова Родерика о том, что махараджа умер слишком молодым.
— Сегодня танцовщица была во дворце, довольная и здоровая. А завтра раз — и нет.
— Ваша мама считает, что ее убили?
— Может быть. Иначе разве бы она согласилась добровольно уехать, если любила махараджу? — Помолчав, Читра добавила: — После неправедной смерти всегда появляются призраки и проклятия.
Если танцовщицу убили, зря Первин придумала эту теорию про Вандану.
— А кто-то непосредственно видел, как танцовщицу убивали, рассказывал об этом истории?
Читра отложила щетку и серьезно посмотрела в зеркало.
— Ничего не могу сказать, потому что, как я слышала, танцовщица эта была не человеком. А духом, дочерью горной богини Араньяни. И в ее власти было наложить назар на здешних махараджей.
«Назар» — слово арабского происхождения, но Первин хотелось узнать, как его понимает Читра.
— Вы имеете в виду дурной глаз?
Читра принялась разбирать пряди.
— Да. В вашем народе тоже про него знают?
Первин кивнула. Ей не хотелось вдаваться в разговоры о том, что она в это не верит, — тогда Читра прервала бы свою историю.
— Расскажите, пожалуйста, подробнее про богиню.
— Араньяни — всемогущая защитница всех животных. Говорят, еще она может повелевать солнцем, чтобы после дождей вырос хороший урожай. — В голосе Читры звучала мощь, и с той же мощью она перекручивала пряди Первин. — Если богиня Араньяни довольна, махараджа может отдать англичанам зерно и орехи — и крестьянам все равно останется вдоволь.
— Понятно. — Первин попыталась сложить историю в голове. — Танцовщица исчезла и, возможно, отправилась обратно к своей матери Араньяни, так?
Читра сперва подобрала беглую прядку волос, а потом ответила:
— Мама говорит, что Араньяни отказалась принять дочь обратно и во дворец ей тоже ходу не было. Вот с тех пор дочь и бродит по окрестным лесам. Провожает членов княжеской семьи до края леса, и это она велела леопарду убить князя Пратапа Рао. А до того она же погубила его отца, который ничего не сделал для того, чтобы ее оставили во дворце.
Узел на голове у Первин все рос, росло и количество вопросов. Но нужно было соблюдать осторожность и не проявлять недоверия.
— Я слышала, что махараджа Махендра Рао умер от болезни, которой заразился в деревне.
Лицо Читры в зеркале оставалось серьезным.
— Холера распространяется по воде. А у богини есть власть над водой тоже.
— Так вы считаете, что князя Дживу Рао можно спасти, если он на какое-то время уедет отсюда?
Читра покачала головой.
— Нельзя, если все уже предрешено.
Первин уже прописала свое официальное заключение касательно образования Дживы Рао. С этим покончено, и теперь ее разбирало любопытство: была ли Вандана той танцовщицей — а если нет, как именно эта богатая дама связана с княжеской семьей? Нужно будет частным образом задать Вандане еще несколько вопросов, причем до возвращения в гостевой дом.
В дверь постучали, Первин вздрогнула.
— А! Это, наверное, Адитья-ерда, — сказала Читра. — Он обещал, что придет и проводит вас к раджмате.
— Секундочку! — остановила пришедшего Первин. Потом взяла со стола один из трех конвертов. Кого попросить отправить письмо — Адитью или Читру? Ей хотелось, чтобы его отправили не читая. Неизвестно, умеет ли Адитья читать, а вот Читра точно неграмотна, что служит гарантией.
— Читра, у меня есть важная просьба.
— Да? — Девушка устремила взгляд на конверт.
— Когда появится почтальон, отдайте ему это письмо. Оно очень важное.
Читра кивнула.
— Обязательно.
— Сделайте это потихоньку, никому не говорите. И без задержек. — Первин запустила руку в матерчатый кошелечек, который носила на ленточке под одеждой, и дала девушке две анна. — Благодарю вас за то, что так хорошо меня обслуживали.
Письмо, отправленное по почте, было ее тайной страховкой: из него Колин узнает, каково ее мнение касательно будущего махараджи.
На случай, если сама она не вернется.
17. Двойная аудиенция
— Войдете? — спросил Адитья.
Они вдвоем стояли перед залом-дурбаром в зенане.
— Конечно, — ответила Первин и сама почувствовала, как дрогнул ее голос. Она понимала, что махарани ее ждут. В напряжении, но пока не сердятся. Но это ненадолго.
Адитья негромко произнес:
— Когда я попал сюда в одиннадцать лет, мне было очень страшно. Но вокруг было множество слуг — меня успокоили, научили необходимому. Мне говорили: «Делай вид, будто ты свой, вот и станешь своим».
— Отличный совет! — Первин слегка помахала шуту рукой и шагнула внутрь. Он остался за порогом, будто бы понимая, что в данном случае место его именно там.
Днем дурбар выглядел так же мрачно, как и накануне вечером, когда Первин, нервничая, переступила порог и села за ужин. Высокие окна зала закрывали мраморные джали[41] с геометрическим узором — проникавшего сквозь них света хватало лишь, чтобы разглядеть, что длинный обеденный стол сдвинули к стене. Старшая махарани сидела в середине зала на раззолоченном троне из слоновой кости, Мирабаи — в трех метрах от нее, полускрытая колонной. Первин, вытянув шею, рассмотрела, что младшая махарани неловко пристроилась на обычном обитом тканью стуле, а вот Ганесан удобно расположился у ее ног на коврике. Первин прикинула, что в этом огромном зале могло собираться больше ста человек.
У входа на больших подушках сидели, скрестив ноги, четыре женщины. На них были шелковые сари в цветах самоцветных камней, с широкой, расшитой золотом каймой. Точно не служанки, скорее фрейлины раджматы. Накануне вечером раджмата не позвала их на ужин, а сейчас, видимо, они присутствовали в качестве свидетельниц.
Большой белый пес поднял голову и оценивающе взглянул на приближавшуюся Первин. Направляясь к трону, она ощущала на спине столь же пристальный взгляд фрейлин. Возможно, они рассматривали ее сари, обернутое не так, как это принято у них.
Вспомнив, как неловко ей было накануне делать реверанс, Первин решила на сей раз поступить иначе. Метрах в пяти от раджматы она остановилась, поставила на пол портфель. Сложила ладони, прижала их к груди, потом подняла ко лбу в уважительном намасте.
Мирабаи с приязнью смотрела на Ганесана, а вдовствующая махарани наблюдала за Первин, мертвой хваткой сжимая в руке золотой скипетр, усыпанный рубинами и лунными камнями.
Первин подумала, не нужно ли склонить голову. Склонила, поняв, что благоговение, с которым она раньше относилась к правительницам, сменилось другим чувством: жалостью. Теперь она смотрела на них как на останки очень богатой и очень нелюдимой семьи. Свекровь и невестку связывали несчастливые отношения, в которые они вступили помимо собственной воли, и у раджматы был единственный способ утвердить свое главенство над чоти-рани: манипуляции будущим князя Дживы Рао.
— Что вы с собой принесли? — отрывисто осведомилась вдовствующая махарани Путлабаи.
— Портфель с документами. На случай, если понадобится уточнить какие-то сведения. — На самом деле Первин побоялась оставить портфель в спальне. Если придется срочно покидать дворец, портфель не должен стать тому препятствием.
— Из чего изготовлен ваш портфель? — уточнила старшая княгиня.
Первин бросила взгляд на Мирабаи, молча прося ей помочь, и увидела у той на лице выражение ужаса. Тут Первин поняла. Нельзя было приносить с собой вещь, изготовленную из шкуры животного, которое для индуистов священно. Она тихо призналась:
— Из сыромятной кожи английской выделки.
— В нашем княжестве можно использовать лишь кожу водяных буйволов и коз.
— Простите, я об этом не подумала. Внутри лежит документ, который я хотела вам передать… — Первин попыталась открыть застежку, бумаги посыпались на мозаичный пол. Пока она собирала листы и отыскивала тот, который собиралась зачитать, за спиной у нее раздавалось тихое хихиканье.
Когда портфель был заперт снова, вдовствующая махарани распорядилась:
— Кто-нибудь, унесите отсюда эту мерзость.
Женщины за спиной у Первин начали пререкаться — никто не хотел брать портфель в руки. Первин едва ли не в исступлении думала о том, сколько в портфеле лежит конфиденциальных документов. Нужно было оставить его в спальне, а с собой взять только конверт с рекомендациями. Но сожалеть было поздно.
Наконец в дверь шагнул Адитья. Он переговорил с фрейлинами, после чего вынес портфель. Первин подумала: придется теперь признаться Колину в том, что она так халатно распорядилась официальными документами. С другой стороны, насколько шут владеет английским? И решится ли просматривать бумаги на виду?