Крыжовник в восторге заплясал на стуле.
— Пожалуйте сюда ко мне, сэр! Цвет лица ему омывают!
Вдруг пристав проложил себе дорогу в теснившемся вокруг него народе и с ужасом в лице пошел прямо на меня.
— Пожалуйте к постели, сэр! — начал было он, да поглядел на меня попристальней и остановился, — Нет, — продолжил он, — сначала вскройте запечатанное письмо, то, что я дал вам сегодня утром.
Я распечатал письмо.
— Прочтите имя, которое я написал там, мистер Блек.
Я прочел имя. То было: Годфрей Абльвайт.
— Теперь, — сказал пристав, — пойдемте со мной, взгляните, кто лежит на постели.
Я пошел за ним, взглянул…
ГОДФРЕЙ АБЛЬВАЙТЬ
Рассказ 6-й, доставленный приставом Коффом
I
Доркинг, Соррей, июля 30-го 1849 г. Франклину Блеку, сквайру:
Сэр! Позвольте мне оправдаться относительно задержки, происшедшей в составлении рапорта, которым я обязался снабдить вас. Я хотел сообщить ему возможную полноту, но встречал там и сям затруднения, которые могли быть устранены только с известною тратой терпения и времени.
Цель моя теперь, надеюсь, достигнута. Вы найдете на этих страницах ответы на многие (если не за все) вопросы касательно покойного мистера Годфрея Абльвайта, которые приходили вам в голову, когда я имел честь в последний раз видеться с вами.
Я хочу передать вам, во-первых, то, что известно о роде смерти вашего кузена, с присовокуплением тех выводов и заключений, которые мы (по моему мнению) имеем право сделать из фактов. Во-вторых, я с вами поделюсь тем, что мне удалось разведать о поступках мистера Годфрея Абльвайта до тех пор, во время и после того, как вы встретились с ним, гостя в деревенском доме покойной леди Вериндер.
II
Итак, во-первых, о смерти вашего кузена.
Мне кажется, нет повода сомневаться в том, что его убили (сонного или тотчас по пробуждении), задушив подушкой в постели, что лица, виновные в убийстве, суть три индийца, а предполагаемою (и достигнутою) целью этого преступления было завладение алмазом, называемым Лунным камнем.
Факты, из которых выводится это заключение, добыты частью осмотром комнаты в гостинице, частью из показаний при следствии коронера.
По взломе двери в комнату, покойный джентльмен был найден мертвым, с подушкой на лице. Врач, производивший осмотр тела, будучи уведомлен об этом обстоятельстве, находил посмертные признаки вполне совместимые с убийством посредством задушения, то есть с убийством, совершенным одним или несколькими лицами, которые зажимали подушкой нос и рот покойного до тех пор, пока от прилива крова к легким последовала смерть. Затем о цели преступления.
В комнате на столе найдена была открытая, и пустая коробочка с оторванным от нее, припечатанным лоскутком бумаги, на котором была надпись. Мистер Локер самолично признал коробочку, печать и надпись. Он объявил, что в коробочке действительно заключался алмаз, называемый Лунным камнем, а сознался в том, что двадцать шестого июня, после полудня, он передал эту коробочку (запечатанную таким образом) мистеру Годфрею Абльвайту (в то время переодетому). Отсюда весьма справедливо заключать, что целью преступление было похищение Лунного камня.
Затем о способе совершение преступления.
По осмотре комнаты (имеющей только семь футов вышины) опускная дверь в потолке, ведущая на крышу, найдена открытою. Коротенькая лесенка, употреблявшаяся для входа в эту дверь (и хранившаяся под кроватью) найдена приставленною к отверстию, так чтобы лицо или лица, находившиеся в комнате, имели возможность легко из нее выбраться. На поверхности опускной двери найдено четвероугольное отверстие, прорезанное в дереве необыкновенно острым инструментом, как раз позади задвижки, запиравшей дверь изнутри. Таким образом всякий мог снаружи отпереть задвижку, поднять дверь и спрыгнуть (или быть спущенным без шума сообщником) в комнату, высота которой, как уже замечено, не превышала семи футов. Что это лицо, или эта лица вошли именно таким образом, подтверждается найденным отверстием. Относительно способа, которым они (или оно) пробрались на крышу гостиницы, надо заметить, что третий дом от ней вниз по улице был пуст и перестраивался; что рабочие оставили на нем длинную лестницу с мостовой и крышу, — и что утром 27-го числа, возвратясь на работу, они нашли доску, которую они привязали поперек лестницы, чтоб никто ею не пользовался в отсутствие их, — отвязанною и лежащею на земле. Что же касается возможности не будучи замеченным, лазать по этой лестнице наверх, переходить по крыше, возвращаться, и слезать вниз, — то из показаний ночного сторожа оказывается, что он только дважды в час проходит Шор-Лев дозором. Свидетельство обывателей также подтверждает, что Шор-Лев заполночь одна из самых тихих и безлюдных улиц Лондона. Отсюда опять можно вывести, что, — при самой простой осторожности и присутствии духа, — один или несколько человек могли влезть на лестницу и спуститься с нее незамеченными. Затем было доказано опытом, что человек, однажды взобравшись на крышу, мог, лежа на ней, прорезать отверстие в опускной двери, а парапет с лицевого фасада скрывал бы его от глаз проходящих по улице.
Наконец о лице, или о лицах, которыми совершено преступление.
Известно, 1) что индийцы были заинтересованы в завладении алмазом; 2) по крайней мере вероятно, что человек похожий с виду на индийца, которого Октавий Гай видел в оконце кэба разговаривающим с человеком одетым рабочим, был один из трех индийских заговорщиков; 3) несомненно, что человека, одетого рабочим, видели следящим за мистером Годфреем Абдьвайтом в течение всего вечери 26-го числа и застали его спальне (прежде чем провели в нее мистера Абльвайта) при обстоятельствах, которые повели к подозрению, что он осматривал комнату; 4) в спальне был поднят обрывок золотой парчи, который сведущими в этом людьми признан за индийское изделие, неизвестное в Англии; 5) утром 27-го трех человек, по описанию сходных с тремя индийцами, видели в Ловер-Темз-Стрите и выследили до Товерской пристани, откуда они выехали на пароходе из Лондона в Роттердам.
Вот вам нравственное, если не юридическое, доказательство того, что убийство совершено индийцами.
Невозможно решить, был или не был сообщником в преступлении человек, разыгрывавший рабочего. Чтоб он мог совершить убийство один, — это выходит из границ всякого вероятия. Действуя один, едва ли он мог задушить мистера Абльвайта, — который был выше и сильнее его, — без борьбы и так, чтобы не было слышно крику. Служанка, спавшая в соседней комнате, ничего не слыхала. Хозяин, спавший под этою комнатой, тоже ничего не слыхал. Все показание ведут к тому заключению, что в преступлении замешано более одного человека, а обстоятельства, повторяю, нравственно подкрепляют вывод, что оно совершено индийцами.
Мне остается прибавить, что при следствии коронера постановлен приговор о преднамеренном убийстве одном или несколькими неизвестными лицами. Семейство мистера Абльвайта предложило награду за открытие виновных и не щадило усилий. Человек, одетый рабочим, избегнул розысков. Но след индийцев найден. Что касается надежды захватить их впоследствии, то я скажу о ней несколько слов в конце этого рапорта.
А теперь, изложив все существенное о смерти мистера Годфрея Абльвайта, я могу перейти к рассказу о его действиях до той поры, во время, и после того, как вы встретились с ним в доме покойной леди Вериндер.
III
Касательно этого предмета я, прежде всего, должен заметить, что в жизни мистера Годфрея Абльвайта были две стороны.
Сторона, обращенная публике на вид, представляла зрелище джентльмена, пользовавшегося значительною репутацией оратора в человеколюбивых сборищах и наделенного административными способностями, которые он отдал в распоряжение разнообразных обществ милосердия, большею частью составленных женщинами. Сторона же, скрываемая от глаз общества, выставляла того джентльмена в совершенно противоположном свете, — как человека, живущего в свое удовольствие, имеющего в предместье виллу, не на свое имя, и в этой вилле даму, также не на свое имя. По моим справкам, в вилле оказалось несколько превосходных картин и статуй; мебель изящного выбора и дивной работы; теплица с редкими цветами, которым подобных нелегко найти во всем Лондоне. По моим же справкам, у дамы оказались бриллианты, достойные цветов, экипажа и лошади, которые (по достоинству) производили впечатление в парке на лиц, весьма способных судить о работе первых и породе последних.
Все это пока довольно обыкновенно. Вилла и дама до того в порядке лондонской жизни, что я должен извиниться по поводу отметки их здесь. Но вот что не совсем обыкновенно (говорю по опыту): все эта ценные вещи не только заказывалась, но и оплачивались. Следствие, к неописанному изумлению моему, показало, что за все эти картины, статуи, цветы, бриллианты, экипажи и лошади — не было ни сикспенса долгу. Что же касается виллы, она также куплена была на чистые деньги и переведена на имя дамы. Я, может быть, напрасно пытался бы разъяснить себе смысл этой загадки, если бы не смерть мистера Годфрея Абльвайта, повлекшая за собой поверку его дел.
Поверка обнаружила тот факт, что мистеру Годфрею Абльвайту была поручена опека на сумму двадцати тысяч фунтов, в качестве одного из опекунов молодого джентльмена, который в 1848 году был еще несовершеннолетним; что опека прекращалась, а молодой джентльмен должен был получить эти двадцать тысяч фунтов по достижении им совершеннолетия, то есть в феврале 1850 года; что до наступления этого срока оба опекуна должны были выплачивать ему 600 фунтов ежегодного дохода по полугодиям, перед Рождеством и в Иванов день; что доход этот был аккуратно выплачиваем ему действительным опекуном, мистером Годфреем Абльвайтом; что капитал двадцать тысяч фунтов (с которых, по мнению всех, получался этот доход) до последнего фартинга был спущен в разное время до 1848 года; что доверенности атторнея, уполномочивавшие банкиров продавать капитал, и различные письменные требования, указывавшие какую именно сумму продать, была подписаны обоими опекунами; что подпись второго опекуна (отставного армейского офицера, живущего в деревне) была непременно подделана действительным опекуном, — иначе мистером Годфреем Абльвайтом.