Озадачив нас этим новым и неожиданным оборотом дела относительно пропажи Лунного камня, наш молодой джентльмен, по просьбе своей тетки, сел и объяснился.
Энергия, по-видимому, не покидала его вплоть до самого Фризингалла, где он обстоятельно передал обо всем происшедшем судье, который тотчас же послал за полицией. Из заведенных справок оказалось, что индийцы и не пытались бежать из города; мало того, полиция видела, как накануне в одиннадцатом часу вечера она возвращались в Фризингалл в сопровождении своего маленького спутника; из чего можно было заключить (принимая в расчет время, и расстояние), что индийцы вернулись домой тотчас же по окончании своих фокусов на террасе. Еще позднее в полночь, делая обыск в заезжем доме, где проживали фокусники, полиция опять видела трех индийцев вместе с их маленьким спутником. А за тем, вскоре после полуночи, я сам собственноручно запер в доме все двери и окна. Более очевидных доказательств в пользу невинности индийцев, по-видимому, не могло и быть. Судья объявил, что покамест нет ни малейшего повода подозревать их. Но так как при дальнейшем следствии полиция легко могла сделать насчет их некоторые открытия, то он решал засадить их в тюрьму, в качестве бродяг плутов, и выдержать там с неделю для наших интересов. Прямым же поводом к аресту послужило нарушенное ими по незнанию какое-то постановление городского начальства, но какое именно, не помню. Все людские учреждение (не исключая, и правосудия) имеют своего рода пластичность: нужно только надавить надлежащую пружину. Почтенный судья был старинным приятелем миледи, и как только заседание открылось, он отдал приказ арестовать фокусников на неделю.
Вот что рассказал вам мистер Франклин о своих похождениях в Фризангалле. очевидно было, что индийский ключ, с помощью которого мы надеялись разыскать похищенный алмаз, сломался в наших руках и стал никуда негодным. Но если фокусники были невинны, кто же, спрашивается, похитил Лунный камень из ящика мисс Рэйчел?
Десять минут спустя приехал, наконец, ко всеобщему успокоению, надзиратель Сигрев. Он сообщил нам, что, проходя по террасе, видел мистера Франклина, гревшегося на солнце (должно быть, итальянскою стороной к верху), и что он поспешил будто бы предупредить его, мистера Сигрева, что розыски полиции будут совершенно напрасны.
В данных затруднительных обстоятельствах всей семьи, вряд ли кто мог быть столь приятным для нас посетителем, как надзиратель фризингальских сыщиков. Он был высок и дороден; имел часто военные приемы, громкий повелительный голос, твердый взгляд и длинный широкий сюртук, застегнутый на все пуговицы до самого воротника. На лице его, казалось, было написано: «Я и есть тот человек, которого вам нужно!» А строгость, с которою он отдавал приказание своим помощникам, убеждала вас всех, что с ним шутить нельзя.
Он приступил сначала ко внутреннему и наружному осмотру всех надворных строений; после чего объявил, что воры не имели возможности проникнуть к нам извне, и что следовательно воровство учинено было кем-нибудь из живущих в доме. Вообразите себе переполох прислуги после этого официального объявления! Надзиратель положил сначала осмотреть будуар, а затем допросить прислугу. В то же время он поставил одного из своих подчиненных у лестницы, примыкавшей к спальням слуг, и приказал ему не впускать туда никого из живущих в доме впредь до новых распоряжении.
Это окончательно ошеломило слабейшую половину человеческого рода. они повыскакали из своих углов, разом взлетели наверх в комнату мисс Рэйчел (в том числе и Розанна Сперман), столпились около надзирателя Сигрева, и все с одинаково преступным видом просили его назвать виновную.
Надзиратель не потерялся: он окинул их своим решительным взглядом и скомандовал по-военному:
— Вас здесь не спрашивают! Марш все вниз. Смотрите, — прибавил он, внезапно указывая им на маленькое пятнышко, образовавшееся на разрисованной двери в комнате мисс Рэйчел, как раз под замочною скважиной, — смотрите, что наделали ваши юбки. Ступайте, ступайте отсюда!
Розанна Сперман, стоявшая ближе всех к нему и к запачканной двери, первая показала пример послушания, и немедленно отправилась к своим занятиям. За ней последовали и все остальные. Окончив обыск комнаты, что не привело его ни к какому положительному результату, надзиратель спросил меня, кто первый открыл воровство. Открыла его Пенелопа, и потому за ней немедленно послали.
Сказать правду, надзиратель немножко круто приступил к допросу моей дочери.
— Слушайте меня внимательно, молодая женщина, — сказал он ей, — и не забывайте, что вы должны говорить правду.
Пенелопа мгновенно вспыхнула.
— Меня никогда не учили лгать, господин надзиратель, а если отец мой, стоя здесь, может равнодушно выслушивать, как меня обвиняют во лжи и в воровстве, выгоняют из моей комнаты и отнимают у меня доброе имя, единственное достояние бедной девушки, так он значит не тот добрый отец, каким я привыкла считать его!
Вовремя вставленное мною словечко примирило несколько Пенелопу с правосудием. Вопросы и ответы потекли плавно и безостановочно, но не привели ни к каким особенным открытиям. Дочь моя видела, как, отправляясь ко сну, мисс Рэйчел спрятала свой алмаз в одном из ящиков индийского шкафа. На другой день, в восемь часов утра, относя ей наверх чашку чая, Пенелопа увидала ящик открытым и пустым, вследствие чего и произвела в доме тревогу. Далее этого не шли ее показания.
Тогда надзиратель попросил позволение видеть самое мисс Рэйчел. Пенелопа передала ей эту просьбу через дверь, и тем же путем получила ответ:
— Мне нечего сообщать г. надзирателю, — сказала мисс Рэйчел, — и я никого не в состоянии принять теперь.
Наш опытный служака был чрезвычайно удивлен и даже оскорблен подобным ответом; но я поспешил уверить его, что барышня нездорова, и просил повременить немного свиданием с нею. После того мы сошли вниз, где нам попалась навстречу мистер Годфрей и мистер Франклин, проходившие через залу.
Оба джентльмена, в качестве временных обитателей дома, приглашены были рассказать с своей стороны все могущее продать свет на разбираемое дело. Но и тот, и другой объявила, что им ровно ничего неизвестно. Не слыхала ли они в прошлую ночь какого подозрительного шума? спрашивал надзиратель. Ничего не слыхали, кроме шума дождя.
— А вы, — обратился он ко мне, — также ничего не слыхали, лежа без сна долее других?
— Решительно ничего!
Освобожденный от дальнейших расспросов, мистер Франклин, все еще отчаиваясь в успехе предприятия, шепнул мне на ухо: «Этот господин не окажет нам ни малейшей помощи. Надзиратель Сигрев настоящий осел». Между тем как мистер Годфрей, окончив свои показания, шептал мне с другой стороны: «Сейчас видно, что это знаток своего дела! Я сильно на него надеюсь, Бетередж!»
Сколько людей, столько же и различных мнений, — так сказал еще до меня один из древних философов. Чтобы продолжить свои исследования, надзиратель снова вернулся в будуар, неотступно сопровождаемый мною и Пепелопой. Он хотел удостовериться, не переставлена ли была ночью какая-нибудь мебель, так как поверхностный осмотр комнаты не дал ему возможности убедиться в этом.
Между тем как мы шарили около столов и стульев, дверь спальни внезапно отворилась, и мисс Рэйчел, никого к себе не допускавшая, ко всеобщему удивлению вышла к нам без всякого вызова. Взяв со стула свою круглую садовую шляпку, она прямо подошла к Пенелопе с следующим вопросом:
— Мистер Франклин Блек посылал вас сегодня утром ко мне?
— Да, мисс, посылал.
— Он желал говорить со мною, не так ли?
— Точно так, мисс.
— Где же он теперь?
Слыша голоса на террасе, я выглянул из окошка и увидал ходивших по ней джентльменов.
— Мистер Франклин на террасе, мисс, — отвечал я за свою дочь.
Не сказав более на слова, не обратив ни малейшего внимания на надзирателя, хотевшего было заговорить с ней, бледная как смерть и погруженная в свои собственные мысли, мисс Рэйчел вышла из комнаты и спустилась на террасу к своим двоюродным братьям.
Сознаюсь, что я нарушил в этом случае должное к моим господам уважение, что я оскорбил приличие и выказал недостаток хороших манер, но хоть зарежьте меня, а я не в силах был удержаться от покушения посмотреть из окошка, как встретится мисс Рэйчел с джентльменами. Она прямо подошла к мистеру Франклину, словно не замечая присутствие мистера Годфрея, который из скромности отошел в стороне и оставил их вдвоем. Мисс Рэйчел говорила не долго, но с большою запальчивостию; а судя по лицу мистера Франклина, которое я наблюдал из окна, слова ее привели его в неописанное изумление.
Между тем как они еще разговаривали, на террасе появилась миледи. Увидав ее, мисс Рэйчел сказала еще несколько слов мистеру Франклину, и не дождавшись приближения матери, внезапно возвратилась домой. Заметив изумление, написанное на лице мистера Франклина, удивленная миледи обратилась к нему с расспросами, в которых принял участие и мистер Годфрей. Все трое стали ходить по террасе, но когда мистер Франклин сообщал им о словах мисс Рэйчел, миледи и мистер Годфрей остановились как вкопанные. В ту минуту как я следил за ними из окошка, дверь кабинета растворилась с шумом, а гневная мисс Рэйчел, с сверкающим взором и воспламененным лицом, быстро прошла мимо нас к своей спальне. Надзиратель опять было обратился к ней с вопросами, но она, стоя у двери своей комнаты, обернулась только для того, чтобы запальчиво проговорить ему в ответ:
— Я не посылала за вами, и вы мне не нужны! Мой алмаз пропал, но ни вам, да и никому на свете не удастся отыскать его!
С этими словами она скрылась, и хлопнув дверью, заперла ее у нас под носом. Пенелопа, стоявшая к ней ближе всех, слышала, как, оставшись одна, мисс Рэйчел громко зарыдала.
Чудное дело! То в сердцах, то в слезах! Что бы это могло значить?
Я старался объяснить эту вспышку надзирателю чрезмерным огорчением мисс Рэйчел по случаю пропажи ее алмаза. Дорожа фамильною честью, я был весьма опечален тем, что наша молодая госпожа компрометировала себя таким образом в глазах полицейского чиновника, и потому я всячески старался оправдать ее, не переставая в то же время удивляться про себя странным речам и поступкам мисс Рэйчел. Из слов, сказанных ею у дверей спальни, я мог только заключать, что она была жестоко оскорблена появлением в доме полицейских сыщиков, а что удивление мистера Франклина на террасе вызвано было, вероятно, ее упреками на этот счет, обращенными к нему, как к главному виновнику предпринятых розысков. Но если предположение мое было основательно, то как могла мисс Рэйчел, раз утратив свой алмаз, столь недружелюбно относиться к лицу, приехавшему его разыскивать? И почему, ради самого Бога, могла она знать, что Лунный камень никогда не отыщется?