— Но, кроме меня, единственная леди в этом доме мисс Вериндер, — отвечала моя госпожа с видом величайшего удивления, — а единственные джентльмены племянники мои: мистер Блек и мистер Абльвайт. Ни от кого из трех нельзя ожидать отказа.
Тут я напомнил миледи, что мистер Годфрей уезжает. Но не успел и промолвить это, как сам он постучался в дверь и вошел проститься с моею госпожой вместе с мистером Франклином, который ехал проводить его до станции железной дороги. Миледи объяснила ему возникшее затруднение, и мистер Годфрей мигом удалил его. Он крикнул в окно Самуилу, чтобы внесли наверх его чемодан, и собственноручно передал свои ключи приставу.
— Багаж мой можно переслать в Лондон по окончании розыска, —сказал он.
Принимая ключи от мистера Годфрея, пристав счел за нужное извиниться перед ним.
— Весьма сожалею, сэр, — сказал он, — что я принужден беспокоить вас из-за пустой формальности; но пример господ благотворно подействует на прислугу, примирив ее с обыском.
Трогательно простившись с миледи, мистер Годфрей просил ее передать его прощальное приветствие мисс Рэйчел. Судя по его словам, он как будто не верил в возможность положительного отказа со стороны своей кузины и, по-видимому, готов был возобновить ей свое предложение при первом удобном случае. Выходя из комнаты вслед за своим двоюродным братом, мистер Франклин объявил приставу, что все его вещи готовы для обыска, так как он не имеет обыкновения держать их под замком, за что пристав поспешил принести ему свою глубочайшую признательность. Стало быть, миледи, мистер Годфрей и мистер Франклин с полною готовностью отозвались на предложение следователя. Теперь оставалось только получить согласие мисс Рэйчел, а затем, созвав прислугу, приступить к розыску испачканной одежды.
Необъяснимое отвращение миледи к приставу сделало это совещание почти невыносимым для нее, когда я и пристав опять остались с ней наедине.
— Если я пришлю вам сейчас ключи мисс Вериндер, — сказала миледи, — то вы, надеюсь, не потребуете от меня ничего более в настоящую минуту.
— Извините, миледи, — отвечал пристав Кофф, — прежде чем приступить к обыску, я желал бы, с вашего позволения, просмотреть книгу для записки белья. Легко может статься, что пятно осталось на какой-нибудь полотняной вещи. В случае, если осмотр гардеробов не приведет нас к желаемому результату, то необходимо будет приступить к переборке не только белья, оставшегося в доме, но и отданного в стирку. Если по счету окажется, что недостает какой-нибудь штуки белья, то можно будет смело предположить, что на ней-то и сделано было пятно, вследствие чего владелец означенной вещи, вероятно, с умыслом уничтожил ее вчера или нынче. Когда женщины приходили сюда в четверг утром для допроса, надзиратель Сигрев обратил их внимание на попорченную дверь, «и я боюсь, мистер Бетередж», прибавил пристав, обращаясь ко мне, — «чтоб это не оказалось впоследствии одною из грубейших ошибок надзирателя Сигрева».
Миледи приказала мне позвонить и распорядиться насчет бельевой книги. Она медлила уходить из комнаты, в ожидании новых требований со стороны пристава после просмотра книги.
Бельевую книгу внесла Розанна Сперман. Она явилась в это утро к завтраку, бледная и печальная, хотя уже настолько оправившаяся от нездоровья, что могла исполнять свои обязанности. При входе ее в комнату пристав Кофф пристально посмотрел ей в лицо, а когда она повернулась спиной, чтобы выйти вон, глаза его пытливо устремились на ее искривленное плечо.
— Вы ничего более не имеете сказать мне? — спросила миледи, желая как можно скорее отделаться от пристава.
Великий Кофф открыл бельевую книгу, в полминуты ознакомился с ее содержанием и снова закрыл ее.
— Осмелюсь обеспокоить миледи еще одним последним вопросом, — сказал он. — Столько ли времени находится у вас эта молодая женщина, приносившая сейчас книгу, сколько и остальные ваши слуги, или менее?
— К чему этот вопрос? — сказала миледи.
— В последний раз как я ее видел, она содержалась в тюрьме за воровство, — отвечал пристав.
Что оставалось нам делать после этого, как не открыть ему всю правду. При этом госпожа ваша постаралась обратить особенное внимание пристава на похвальное поведение Розанны в ее доме и на хорошее мнение, высказанное о ней надзирательницей исправительной тюрьмы.
— Надеюсь, вы не подозреваете ее в похищении алмаза? — с участием спросила миледи в заключение.
— Я уже имел честь вам докладывать, что до сей минуты еще не заподозрил в воровстве никого из живущих в доме.
После такого ответа миледи встала и отправилась наверх за ключами мисс Рэйчел. Пристав, опередив меня, поспешил отворить ей дверь с низким поклоном. Но она вздрогнула, проходя мимо его.
Оставшись вдвоем, мы долго и напрасно ожидала ключей. Пристав Кофф не высказал мне по этому поводу никакого замечания, а повернув свое задумчивое лицо к окну и засунув свои сухощавые руки в карманы, печально насвистывал себе под нос «Последнюю летнюю розу».
Наконец взошел Самуил, но вместо ключей он подал мне записку. Чувствуя на себе пристальный, угрюмый взгляд пристава, я долго и неловко надевал свои очки. На бумажке написано было карандашом не более двух-трех строчек, в которых госпожа моя уведомляла меня, что мисс Рэйчел положительно не согласилась на обыск своего гардероба; когда же ее спросила о причине такого отказа, то она сначала разрыдалась, а потом отвечала: «не хочу, оттого что не хочу. Если употребят силу, я вынуждена буду уступить ей; а кроме этого ничто не заставит меня повиноваться».
Я понимал вполне, как неприятно было бы миледи лично передать приставу Коффу подобный ответ своей дочери. Будь мне еще к лицу милая юношеская застенчивость, я, по всей вероятности, и сам покраснел бы от одной мысли, что должен посмотреть ему в лицо.
— Какие новости о ключах мисс Вериндер? — спросил пристав.
— Барышня не соглашается на обыск своего гардероба, — отвечал я.
— А! — воскликнул пристав.
Голос его не был у него в таком безусловном повиновении как лицо, и восклицание его сделано было тоном человека, услыхавшего то, чего он вполне ожидал.
Сам не умею сказать почему, но только он и напугал, и разбесил меня этим восклицанием.
— Придется, кажется, отменить обыск гардеробов? — спросил я.
— Конечно, придется, — отвечал пристав, — если ваша барышня не хочет подчиниться ему наравне с прочими. Следует осмотреть или все гардеробы, или ни одного. Отправьте-ка с первым же поездом чемодан мистера Абльвайта в Лондон, и вместе с моею благодарностью, возвратите бельевую книгу той молодой женщине, которая приносила ее сюда.
Затем, положив книгу на стол, он вынул свой перочинный ножичек и принялся подчищать себе ногти.
— Вы, кажется, не обманулись в ваших ожиданиях? — спросил я.
— Нет, я не совсем обманулся в моих ожиданиях, — отвечал пристав Кофф.
Я попытался вызвать его на объяснение.
— Почему бы это мисс Рэйчел препятствовать вашим розыскам? — спросил я. — Не лучше ли бы ей, ради своих собственных интересов, действовать заодно с вами?
— Обождите маленько, мистер Бетередж, обождите маленько, — отвечал он.
Человек более дальновидный нежели я, или менее преданный мисс Рэйчел, пожалуй, отгадал бы его тайную мысль. Я готов теперь думать, что и миледи чувствовала к нему такое отвращение единственно потому, что она провидела его тайные цели «яко зерцалом в гадании», как говорит Библия. Одно знаю, что я с своей стороны не понимал ровно ничего.
— Что же мы будем делать теперь? — спросил я.
Пристав Кофф дочистил свой ноготь, осмотрел его с грустным участием и наконец закрыл ножичек.
— Пойдемте-ка в сад, — сказал он, — и полюбуемся розами.
XIV
Кратчайший путь в сад из кабинета миледи был через известные уже читателю кусты. Для более удобного разъяснения последующих обстоятельств нужно прибавить, что дорожка, пролегавшая через эти кусты, была любимым местом прогулки мистера Франклина. Когда случалось ему уходить из дому и его нигде нельзя было найти, мы обыкновенно начинали искать его в кустах. Нечего делать, приходится сознаться перед вами, читатель, что я преупрямый старикашка. Чем упорнее старался пристав Кофф скрыть от меня свои мысли, тем более я настаивал, чтоб их выведать. Когда мы повернули в кусты, я попробовал попытать его еще одним способом.
— Будь я на вашем месте, пристав, — сказал я, — то при настоящих обстоятельствах я совершенно стал бы в тупик.
— Будь вы на моем месте, — отвечал пристав, — вы составили бы себе известное мнение, и именно вследствие настоящих обстоятельств совершенно убедились бы в точности и безошибочности наших первоначальных предположении. До моих мыслей, мистер Бетередж, вам покамест нет никакого дела. Я привел вас не затем, чтобы вы подкапывались под меня, как барсук, а затем чтоб от вас же получить кое-какие сведения. Конечно, вы могли бы сообщить мне их и в комнате; но двери и уши обладают необъяснимою силой взаимного притяжения, а потому людям моей профессии не мешает почаще пользоваться свежим воздухом.
Ну, была ли какая-нибудь возможность провести этого человека? Делать нечего, я уступил и с величайшим терпением стал ожидать, что будет дальше.
— Не стану вникать в побуждение вашей барышни, — продолжил пристав, — хотя не могу не пожалеть о том, что она отказывается содействовать мне и затрудняет таким образом производство следствия. Что ж, мы и без нее постараемся разрешить как-нибудь тайну пятна, от которой, — даю как слово — один шаг до открытия вора. Гардеробов я обыскивать не буду; но зато я намерен порыться в мыслях и поступках ваших слуг, поговорив с ними наедине. Однако прежде чем приступить к этому разговору, мне необходимо предложить вам еще несколько вопросов. Вы человек наблюдательный, мистер Бетередж, скажите же мне, не заметили ли вы каких-нибудь резких странностей в ком-либо из слуг (кроме естественного в этом случае переполоха и тревоги), когда оказалось, что алмаз похищен? Не поссорились