Такими словами пристав Кофф напомнил нам, что и между сыщиками есть люди, которые дорожат своею репутацией.
Взгляд его на дело был до того правилен, что трудно было бы возражать против него. Между тем как я вставал, чтобы вести его в комнату миледи, он спросил мистера Франклина, не желает ли и он присутствовать при этом разговоре.
— Нет, — отвечал мистер Франклин, — разве если того потребует тетушка.
Но в то время, как я выходил из комнаты вслед за приставом, он шепнул мне на ухо:
— Ведь я наперед знаю, что он будет говорить о Рэйчел, а я слишком люблю ее, чтобы равнодушно выслушать это и сдержать свое негодование. Лучше идите без меня.
Мы ушли, оставив его в самом грустном настроении духа. Опершись на подоконник, он закрыл свое лицо руками, между тем как Пенелопа выглядывала из-за двери, желая как-нибудь утешить его. Будь я на месте мистера Франклина, я непременно велел бы ей войти. Когда вас оскорбит какая-нибудь женщина, то вам всегда приятно высказаться другой, потому что из десяти раз девять эта последняя наверно примет вашу сторону. А может быть, он и позвал ее, лишь только я вышел вон. В таком случае, отдавая полную справедливость моей дочери, я должен заметить, что она, не задумавшись, решилась бы на все, лишь бы утешить мистера Франклина Блека. А мы тем временем вошли с приставом Коффом в комнату миледи.
Во время нашего последнего с нею совещания она на разу не соблаговолила оторвать глаз от книги, лежавшей перед нею на столе. На этот не раз произошла перемена к лучшему. Взор ее, устремленный на пристава, был так же непоколебим, как и его собственный. Фамильный нрав выражался в каждой черте ее лица, и я был уверен, что если женщина, подобная моей госпоже, раз приготовится к неприятному разговору, то она, конечно, выдержит характер и поспорит в стойкости с самим мистером Коффом.
Когда мы уселись на свои места, миледи заговорила первая.
— Пристав Кофф, — сказала она, — я, может быть, нашла бы оправдание для моих необдуманных слов, сказанных вам полчаса тому назад. Но я вовсе не желаю искать оправданий и чистосердечно каюсь в своей горячности.
Прелесть голоса и манер миледи неотразимо подействовала на пристава. Чтобы доказать свое уважение к моей госпоже, он попросил позволение сказать несколько слов в свою защиту. Он объявил, что его никак нельзя было упрекать за случившееся в нашем доме несчастие, по той простой причине, что успешное окончание следствия зависело именно от того, чтобы ни словами, ни поступками не возбудить подозрения Розанны Сперман. Он ссылался на мои показания, спрашивая меня, действительно ли выполнил он эту цель. И я по совести засвидетельствовал, что в этом отношении он ни на минуту не уклонился от принятого им образа действий. На том, как мне казалось, разговор наш, право, мог бы и остановиться.
Однако пристав Кофф пошел несколько далее, очевидно с тою целью (как вы и сама легко можете заключать теперь), чтобы раз навсегда покончить с самым затруднительным объяснением, которое предстояло ему иметь с миледи.
— Мне известна одна из причин, которою объясняют самоубийство молодой женщины, — сказал пристав. — Причина эта, может быть, и основательна; но она не имеет никакого отношения к производимому мною следствию, и я обязан к тому же прибавить, что мои собственные догадки указывают в совершенно противоположную сторону. По моему мнению, тяжкое душевное беспокойство, находящееся в связи с пропажей алмаза, побудило несчастную наложить на себя руки. Я не берусь разгадать, что именно мучало ее, но думаю, что (с вашего позволения, миледи) я в состоянии буду указать на одно лицо, могущее решить прав я или нет.
— Особа эта здесь? — спросила моя госпожа, после минутного молчания.
— Нет, миледи, она уехала отсюда.
Это был явный намек на мисс Рэйчел. Наступило молчание, которое мне казалось бесконечным. Боже мой! Как ужасно завывал ветер, как сильно хлестал дождь в окно, в то время как я выжидал, чтобы кто-либо из них прервал это молчание!
— Будьте так добры, говорите яснее, — сказала наконец миледи. — Не намекаете ли вы на мою дочь?
— Точно так, — коротко отвечал пристав.
Когда мы входили в комнату, перед госпожой моей лежал за столе портфель с денежными бланками, приготовленный, без сомнения, для расчета с приставом. Но теперь она взяла его со стола и опять спрятала в ящик. Мне больно было видеть, как дрожала при этом ее бедная рука, излившая столько милостей на своего старого слугу, рука, которую мне отрадно было бы пожать в своих руках перед наступлением вечной разлуки.
— Я надеялась, — тихо и спокойно сказала миледи, — что приняв вознаграждение за свои труды, вы расстанетесь со мной без всяких намеков на мисс Вериндер. Однако этого не случалось. Но разве племянник мой не предупреждал вас об этом до прихода вашего сюда?
— Мистер Блек исполнил ваше поручение, миледи. Но я заметил ему на это, что…
— Не трудитесь договаривать, — возразила миледи. — Вы, вероятно, понимаете не хуже меня, что вы сказали слишком много, чтобы возвращаться назад, а потому я считаю себя обязанною перед собой, и перед своею дочерью настоятельно требовать, чтобы вы остались здесь и высказалась вполне.
Пристав посмотрел на свои часы.
— Если б я имел достаточно времени, миледи, — отвечал он, — то я предпочел бы письменное объяснение словесному. Но если следствие должно продолжиться, то время для нас слишком дорого, чтобы тратить его на письмо. Я, пожалуй, готов сразу приступить к делу, хотя не скрою, что мне будет в высшей степени затруднительно говорить об этом предмете, а вам будет крайне тяжело меня слушать.
Тут госпожа моя еще раз перебила его.
— Я, может быть, облегчу несколько и наше положение, и положение этого доброго старого слуги и друга, — сказала она, — если с своей стороны покажу пример решительности, смело приступив к этому разговору. Вы предполагаете, что мисс Вериндер всех нас обманывает, скрывая алмаз для какой-нибудь собственной тайной цели? Не правда ли?
— Совершенно справедливо, миледи, — отвечал пристав.
— Прекрасно. Но прежде чем вы начнете говорить, я, как мать мисс Вериндер, должна предупредить вас, что она положительно не способна на подобный поступок. Ваше знакомство с ней началось неболее двух, трех дней назад, я же знаю ее с колыбели. Как бы ни сильны были направленные против нее подозрения, они не могут оскорбить меня. Прежде всего я уверена, что (при всей вашей опытности) вы впали относительно этого дела в величайшее заблуждение. Не забывайте, что я не владею никакими тайными сведениями и не хуже вас исключена из доверенности моей дочери. Но еще раз повторяю вам единственную причину, заставляющую меня так твердо отстаивать мою дочь: я слишком хорошо знаю ее характер!
Она обернулась в мою сторону и подала мне руку, которую я молча поцеловал.
— Вы можете продолжать теперь, — сказала она, устремив на пристава свои обычный, твердый взгляд.
Пристав Кофф поклонился. Заметно было, что миледи произвела на него некоторое впечатление: ему как будто стало жаль ее, а его угловатое лицо на минуту умилилось. Что же касается до его внутреннего убеждения, то ясно было, что оно осталось непоколебимым. Приняв в своем креоле более удобное положение, он в следующих словах повел свою низкую атаку против репутации мисс Рэйчел.
— Я должен просить вас, миледи, взглянуть на дело не только с вашей, но и с моей точки зрения, — сказал он. — Не угодно ли вам будет представать себе, что вы приехали сюда вместо меня, но с теми же практическими сведениями, которые вынес я из своей жизни, и которые, если позволите, я изложу вам сейчас вкратце.
Госпожа моя кивнула ему головой в доказательство того, что она его слушает, и пристав продолжал так:
— За последние двадцать лет, — сказал он, — я, как доверенное лицо, часто бывал употребляем на разбирательства тайных семейных дел. Вот в двух словах результат, приобретенный мною на этом поприще, и имеющий некоторое применение к настоящему делу. Я знаю по опыту, что молодые леди, занимающие блестящее положение в свете, имеют иногда тайные долги, в которых они не смеют сознаться своим ближайшим родственникам и друзьям. Иногда они должают модистке и ювелиру; иногда же деньги бывают им нужны для других целей, которых я не предполагаю в настоящем случае, и о которых умолчу, из уважения к вам. Постарайтесь не забыть того, что я сейчас сказал вам, миледи; а теперь проследим, каким путем событие этой недели почти вынудили меня искать объяснений в моей долговременной опытности.
Он собрался с мыслями и продолжил свои рассказ с ужасающею ясностью, заставлявшею нас понимать смысл каждого его слова и с жестокою справедливостью, не щадившею никого.
— Первые сведение относительно пропажи Лунного камня получены мною от надзирателя Сигрева, и я тут же убедился, что он был совершенно неспособен к производству этого следствия. Из коего, что он рассказал мне, я обратил внимание лишь на одно обстоятельство, а именно, что мисс Вериндер уклонилась от его допросов и говорила с ним с совершенно необъяснимою суровостью и презрением. Как ни удивительно казалось мне подобное обращение, но я приписывал его какой-нибудь неловкости надзирателя, который мог неумышленно оскорбить молодую мисс. Затаив про себя это предположение, я стал один производить обыск комнаты, который, как вам известно, кончался открытием пятна на двери и показаниями мистера Франклина, убедившего меня, что это самое пятно имело прямое отношение к пропаже алмаза. Я мог до сих пор подозревать только одно, что Лунный камень украден, и что похитителем его, вероятно, окажется кто-нибудь из слуг. Прекрасно. Что же далее? Мисс Вериндер внезапно выходит из своей комнаты, начинает говорить со мной, а мне немедленно бросаются в глаза три обстоятельства весьма подозрительного свойства. Первое, что она сильно взволнована, несмотря на то, что со времени пропажи алмаза прошло уже более суток. Второе, что она обращается со мной точь-в-точь как с надзирателем Сигревом. Третье, что она считает себя смертельно оскорбленною мистером Франклином. Хорошо. Вот (думаю я про себя) молодая мисс, которая потеряла драгоценный алмаз, я которая, как я сам имел случай убедиться, обладает весьма пылким нравом. Но что же она делает в настоящем случае под влиянием этого пылкого нрава? Она обнаруживает непонятную злобу против мистера Блека, господина надзирателя и меня, иначе сказать, против тех самых лиц, которые, каждый по-своему, старались помочь ей в разыскании ее потерянного алмаза.