Мы вынуждены, пожелав выздоровления мистеру Годфрею, оставить его пока в Нортумберландской улице и проследить приключение мистера Локера, случившиеся в более поздний период того же самого дня.
Выйдя из банка, мистер Локер перебывал по своим делах в разных частях Лондона. Вернувшись домой, он нашел письмо, которое незадолго перед тем было принесено к нему мальчиком. Оно написано было, как и письмо мистера Годфрея, незнакомым почерком; но имя, выставленное в конце письма, принадлежало одному из обычных покупателей мистера Локера. Корреспондент извещал его (письмо было написано в третьем лице, вероятно, через посредство секретаря), что он неожиданно был вызван в Лондон. Он только что занял квартиру на площади Альфреда и желал бы немедленно повидаться с мистером Локером по поводу предстоявшей ему покупки. Джентльмен этот был ревностный собиратель восточных древностей и уже многие годы состоял щедрым клиентом торгового дома в Ламбете. О! когда перестанем мы служить мамоне! мистер Локер взял кеб и немедленно отправился к своему щедрому покупателю.
Все что случилось с мистером Годфреем в Нортумберландской улице, — повторилось теперь и с мистером Локером на площади Альфреда. Опять человек почтенной наружности отворил дверь и провел посетителя наверх, в отдаленную гостиную. Там точно также на столе лежали разукрашенная индийская рукопись: мистер Локер, как и мистер Годфрей, с величайшим вниманием стал рассматривать это прекрасное произведение индийского искусства, как вдруг посреди своих наблюдений он внезапно почувствовал, что голая, темно-бурая рука обвала его шею. Ему завязали глаза, заткнули рот, повалили на пол, и обыскав донага, наконец оставили одного. В этом положении оставался он долее нежели мистер Годфрей; но дело кончилось тою же развязкой: появлением хозяев дома, которые, подозревая что-то недоброе, пошли посмотреть, не случилось ли чего наверху. Показания их, сделанные мистеру Локеру, ничем не рознились от показаний, которые получил мистер Годфрей от хозяев в Нортумберландской улице. Как те, так и другие обмануты были весьма правдоподобною выдумкой и туго набитым кошельком почтенного незнакомца, который объявил, что хлопочет для своих иностранных друзей. Одно только различие замечено было между этими двумя происшествиями, после того как вещи выброшенные из карманов мистера Локера подобраны были с полу. Его часы и кошелек были целы, но (менее счастливый, нежели мистер Годфрей) он не досчитался одной из находившихся при нем бумаг. Это была квитанция на получение очень ценной вещи, которую мистер Локер отдал в этот день на сбережение своим банкирам. Документ этот не мог служить чьим-либо воровским целям, так как в расписке упомянуто было, что драгоценность имеет быть возвращена только по личному востребованию самого владельца. Как только мистер Локер опомнился от ужаса, он поспешил в банк, в том предположении, что воры, обокравшие его, по неведению своему предъявят расписку в контору банка. Однако ни тогда, ни после они и не появлялись там. Их почтенный английский друг (по мнению банкиров), вероятно, рассмотрел квитанцию, прежде чем они вздумали воспользоваться ею, и успел вовремя предостеречь их.
Об этих двух злодеяниях известили полицию, и, как видно, необходимые розыски приняты были ею с большою энергией. Лица, облеченные властью, придерживались того мнения, что воры приступили к делу с весьма недостаточными сведениями. Они не знали даже, доверил ли мистер Локер выдачу своей драгоценности другому лицу или нет, а бедный, учтивый мистер Годфрей поплатился за свой случайный разговор с ним. Прибавлю к этому, что мистер Годфрей не был на нашем вечернем митинге по тому случаю, что был приглашен на совещание властей, а затем, разъяснив все необходимые обстоятельства этого дела, я стану продолжать менее интересный рассказ моих личных впечатлений в Монтегю-Сквере.
Во вторник я пришла к тетушке в назначенный мне час. Справка с дневником показывает, что день этот был наполнен весьма разнообразными событиями, из которых одни возбудили мое глубокое сожаление, а другие сердечную благодарность.
Дорогая тетушка Вериндер приняла меня с свойственным ей радушием и лаской. Но минуту спустя я заметила, что она чем-то встревожена и ежеминутно устремляет беспокойные взгляды на свою дочь. Я всегда удивлялась сама, что такая с виду ничтожная личность, как Рэйчел происходить от таких знаменитых родителей как сэр Джон и леди Вериндер. Но на этот раз она не только удивили меня, но окончательно поразила. Грустно мне было заметить в разговорах и манере ее отсутствие воякой женской сдержанности. В поступках ее проглядывала какая-то лихорадочная возбужденность; она особенно громко смеялась и во все время завтрака была предосудительно прихотлива и расточительна в пище и питье.
Не посвященная еще в тайны этой печальной истории, я уже глубоко сочувствовала ее бедной матери.
По окончании завтрака тетушка обратилась к своей дочери.
— Не забывай, Рэйчел, что доктор предписал тебе после стола некоторое отдохновение за книгой.
— Я пойду в библиотеку, мамаша, — отвечала она. — Но если приедет Годфрей, то не забудьте уведомить меня об этом. Я горю нетерпением узнать что-нибудь об исходе его приключений в Нортумберландской улице. Она поцеловала свою мать в лоб, и повернувшись ко мне, небрежно прибавила, — Прощайте, Клак!
Однако наглость ее не пробудила во мне гневных чувств; я только записала о том в свою памятную книжку, чтобы потом помолиться за нее. Когда мы остались вдвоем, тетушка рассказала мне всю эту ужасную историю об индийском алмазе, которую, к величайшему моему удовольствию, мне нет надобности повторять здесь. Она не скрыла от меня, что предпочла бы вовсе умолчать о ней. Но так как все ее прислуга знала о пропаже Лунного камня; так как некоторые обстоятельства этого дела стала даже предметом газетных объявлений и толков посторонних людей, которые отыскивали связь между происшествиями, случившимися в деревенском доме леди Вериндер, в Нортумберландской улице и на Альфредовой площади, то скрытность была уже излишнею, и полная откровенность становилась не только необходимостью, но даже добродетелью.
Многие, услышав то, что пришлось мне выслушать в тот день, вероятно, были бы поражены удивлением. Что же до меня касается, то я приготовлена была ко всему, что могла тетушка сообщать мне по поводу своей дочери, так как я знала, что со времени детства Рэйчел во нраве ее не произошло существенной перемены. Если бы мне сказали, что следуя по пути преступления они дошли до убийства, то я насколько не удивилась бы, а только подумала бы про себя: вот он естественный-то результат! этого всегда можно было ожидать от нее! Одно поражало меня: это образ действий тетушки в данных обстоятельствах. В настоящем случае благоразумнее было бы прибегнуть к священнику, а леди Вериндер обратилась к доктору. Впрочем, вся молодость моей бедной тетушки протекла в безбожном семействе отца ее, а потому и поступки ее были естественным результатом ее прежней жизни! Опять-таки простое следствие данных причин.
— Доктора предписывают Рэйчел как можно больше моциона и развлечений и в особенности просят меня удалять от нее всякое воспоминание о прошлом, — сказала леди Вериндер.
«О, какой языческий совет!», подумала я про себя. «Боже, какой языческий совет дается в нашей христианской стране!»
— Я употребляю все усилия, чтобы выполнить их предписания, — продолжила тетушка. — Но это странное приключение Годфрея случалось в самое несчастное время. Услышав о нем, Рэйчел не переставала тревожиться, и волноваться, и не давала мне покоя до тех пор, пока я не написала племяннику Абльвайту, прося его приехать к нам. Ее интересует даже и другая личность, сделавшаяся предметом жестокого насилия — мистер Локер, или что-то в этом роде, хотя она, конечно, вовсе не знает его.
— Ваше знание света, дорогая тетушка, без сомнения, больше моего, — заметила я недоверчиво. — Однако такое необъяснимое поведение со стороны Рэйчел должно непременно иметь свою причину. Она, вероятно, хранит от вас и ото всех окружающих ее какую-нибудь греховную тайну. Не угрожают ли недавние события сделать эту тайну известной?
— Известной? — повторила моя тетушка. — Что вы хотите этим сказать? Известной через мистера Локера! Известной через моего племянника?
Между тем как она произносила эта слова, Провидение послало нам свою помощь: дверь отворилась, и слуга возвестил приезд мистера Годфрея Абльвайта.
II
Мистер Годфрей — безукоризненный во всех своих поступках — в самое время появился на пороге гостиной. Он не так поспешно взошел за слугой, чтобы смутить нас своим неожиданным появлением; а с другой стороны не настолько и медлил, чтобы поставить нас в неловкое положение, заставляя ожидать себя у раскрытой двери. Истинный христианин виден был в полноте его по повседневной жизни. Да, дорогой мистер Годфрей был всегда верен самому себе.
— Доложите мисс Вериндер, — сказала тетушка, обращаясь к слуге, — что приехал мистер Абльвайт.
Мы обе осведомились о его здоровье и разом принялись расспрашивать его, оправился ли он после приключение прошлой недели. С свойственным ему удивительным тактом, он сумел в одно и то же время ответить нам обеим вместе: леди Вериндер получала его словесный ответ; мне же досталась на долю его очаровательная улыбка.
— Что сделал я, — воскликнул он с глубоким чувством, — чтобы заслужить ваше участие? Дорогая тетушка! дорогая мисс Клак! Меня просто приняли за какого-то другого человека и ничего более как завязали мне глаза, зажали рот и плашмя бросили меня на весьма тонкий коврик, разостланный на очень жестком полу. Подумайте же однако, насколько положение мое могло бы быть хуже! Меня могли бы убить; меня могли бы обокрасть. В сущности, что же я потерял? Я на время лишен был силы своих мускулов, которую закон не признает за собственность; следовательно, в буквальном смысле слова, я ничего не потерял. Если бы мне предоставили свободу действий, то я, конечно, умолчал бы о своем приключении — так как я избегаю вообще шума и огласки. Но мистер Локер опубликовал нанесенное