— Каково дельце! — слышалось мне, как он ворчал про себя, остановясь у окна и барабаня пальцами по стеклу, — уж не говоря про объяснения, даже и догадкам-то недоступно!
С моей стороны вовсе не требовалось ответа на эти слова, но все-таки я ответила! Трудно поверить, что я все еще не могла оставить в покое мистера Броффа. Пожалуй, покажется верхом человеческой испорченности, что я нашла в последних словах его новый повод наговорить ему неприятностей. Но что ж делать, друзья мои, разве есть мера людской испорченности! все возможно, когда падшая природа осиливает нас!
— Извините, что я помешаю вашим размышлениям, — сказала я ничего не подозревавшему мистеру Броффу, — мне кажется, можно сделать еще предположение, до сих пор никому из нас не проходившее в голову.
— Может быть, мисс Клак. Признаюсь, даже не знаю какое.
— Пред тем как мне посчастливилось, сэр, убедить вас в невинности мистера Абльвайта, вы упомянули в числе поводов к подозрению самое присутствие его в доме во время пропажи алмаза. Позвольте напомнить вам, что мистер Франклин Блек в то время также находился в доме.
Старый сребролюбец отошел от окна, сел в кресло как раз против меня, и пристально поглядел на меня с тяжелою, лукавою усмешкой.
— Нет, вы не так ловки в адвокатуре, как я полагал, мисс Клак, — задумчиво проговорил он, — вы не умеете в пору кончить.
— Боюсь, что я не совсем понимаю вас, мистер Брофф, — скромно сказала я.
— Неподходящее дело, мисс Клак, — на этот раз, право, не подходящее. Франклин Блек, как вам хорошо известно, первый любимец мой. Но не в том дело. Извольте, я в этом случае согласен с вашим взглядом. Вы совершенно правы, сударыня. Я подозревал мистера Абльвайта в силу тех обстоятельств, которые, отвлеченно говоря, оправдывают подозрения, и относительно мистера Блека. Очень хорошо, заподозрим и его. Скажем, что это в его характере, — он в состоянии украсть Лунный камень. Я спрашиваю только, выгодно ли это было для него?
— Долги мистера Франклина Блека, — заметила я, — дело известное всему семейству.
— А долги мистера Годфрея Абльвайта не достигли еще такой степени развития. Совершенно справедливо. Но в теории вашей, мисс Клак, встречаются два затруднения. Я заведую делами Франклина Блека и прошу позволения сообщить вам, что огромное большинство его кредиторов (зная богатство его отца) очень охотно ждет уплаты, причисляя проценты к сумме. Вот первое затруднение, — и довольно тяжеловесное. А другое, увидите, еще тяжелее. Мне известно из уст самой леди Вериндер, что перед самым исчезновением этого адского индийского алмаза, дочь ее готовилась выйти замуж за Франклина Блека. Она завлекла его и оттолкнула потом по кокетству молодой девушки. Но все-таки она успела признаться матери, что любит кузена Франклина, а мать посвятила кузена Франклина в эту тайну. И вот он пребывает, мисс Клак, в уверенности, что кредиторы терпеливы, и в надежде жениться на богатой наследнице. Считайте его мошенником, сколько угодно, только скажите на милость, зачем же ему красть-то Лунный камень?
— Сердце человеческое неисповедимо, — сказала я с кротостью, — кто в него проникнет?
— То есть, другими словами, сударыня: хотя не было никакой надобности красть алмаз, он тем не менее взял его по врожденной испорченности. Очень хорошо. Положим так. За коим же чертом…
— Извините меня, мистер Брофф. Когда при мне упоминают о черте в таком смысле, мне следует уйти.
— Меня извините, мисс Клак, я постараюсь вперед быть поразборчивей в выражениях. Я только одно хотел спросить. Зачем бы Франклину Блеку, — предположив даже, что он взял алмаз, — становиться во главе всех домашних для розысков? Вы можете сказать, что он употребил хитрость для отвлечения от себя подозрений. Но я отвечу, что ему не было нужды отвлекать подозрения, так как никто его не подозревал. Итак, он сначала крадет Лунный камень (без малейшей надобности) по врожденной испорченности, а потом вследствие пропажи камня играет роль, вовсе не нужную и доводящую его до смертельного оскорбления молодой особы, которая иначе вышла бы за него замуж. Вот какой чудовищный тезис вы принуждены защищать, если попытаетесь связать пропажу Лунного камня с Франклином Блеком. Нет, нет, мисс Клак! После всего оказанного сегодня между нами, узелок затянут наглухо. Невинность мисс Рэйчел (как известно ее матери и мне) вне сомнений. Невинность мистера Абльвайта также бесспорна, — иначе мисс Рэйчел не свидетельствовала бы об ней. А невинность Франклина Блека, как видите, неопровержимо говорит сама за себя. С одной стороны мы нравственно уверены во всем этом. А с другой стороны, мы равно уверены в том, что кто-нибудь да привез же Лунный камень в Лондон, и что в настоящее время он в руках мистера Локера или его банкира. К чему же ведет моя опытность, к чему привела бы чья бы то ни было опытность в подобном деле? Она сбивает с толку и меня, и вас, и всех.
«Нет, не всех. Оно не сбило с толку пристава Коффа», только что я хотела сказать это, — со всевозможною кротостью и с необходимою оговоркой, чтобы не заподозрили меня в желании запятнать Рэйчел, — как лакей пришел доложить, что доктор уехал, а тетушка ожидает нас.
Это прекратило прения. Мистер Брофф собрал свои бумаги, видимо утомленный вопросами, которые задал ему наш разговор. Я подняла свой мешок, наполненный драгоценными изданиями, чувствуя себя в состоянии протолковать еще целые часы. Мы молча отправились в комнату леди Вериндер.
Позвольте мне, прежде чем рассказ мой перейдет к другим событиям, прибавить, что я описала происходившее между мной и адвокатом, имея в виду определенную цель. Мне поручено включить в мою письменную дань прискорбной истории Лунного камня полное изложение не только общего направления подозрений, но и имена тех особ, которых подозрение касалось в то время, когда стало известно, что индийский алмаз находится в Лондоне. Изложение моего разговора с мистером Броффом в библиотеке показалось мне как раз соответствующим этому требованию; вместе с тем, оно обладает и великим нравственным преимуществом, принося греховное самолюбие мое в жертву, которая с моей стороны была существенно необходима. Я должна была сознаться, что греховная природа пересилила меня. Сделав же это указательное призвание, я осилила свою греховную природу. Нравственное равновесие восстановлено; духовная атмосфера снова прочищается. Мы можем продолжить, дорогие друзья мои.
IV
Завещание было подписано гораздо скорее, чем я ожидала. По моему мнению, спешили до неприличия. Послали за лакеем Самуилом, который должен был присутствовать в качестве второго свидетеля, — и тотчас подали тетушке перо. Я чувствовала сильное побуждение сказать несколько слов, приличных этому торжественному случаю; но заблагорассудила подавить порыв, пока мистер Брофф не уйдет из комнаты. Дело было кончено минуты в две, а Самуил (не воспользовавшись тем, что я могла бы сказать) вернулся вниз.
Мистер Брофф свернул завещание, и поглядел в мою сторону, как бы желая знать, намерена ли я или нет оставить его наедине с тетушкой. Но я готовилась к делам милосердия, а мешок с драгоценными изданиями лежал у меня на коленях. Своим взглядом он скорее сдвинул бы с места собор Св. Павла, нежели меня. Впрочем, он имел одно неотрицаемое достоинство, которым, без сомнения, обязан был своему светскому воспитанию. Он понимал с одного взгляда. Я, кажется, произвела на него то же самое впечатление, как и на извозчика. Он тоже разразился нечестивым выражением и в сердцах поспешно вышел, уступив мне поле.
Как только мы осталась наедине с тетушкой, она расположилась на диване и с видом некоторого смущения заговорила о завещании.
— Надеюсь, вы не считаете себя забытою, Друзилла, — сказала она, — я намерена собственноручно подарить вам кое-что на память, моя милая.
Вот он золотой случай! Я тотчас же за него ухватилась. Другими словами, я мигом открыла свой мешок и вынула верхнее сочинение. Оно оказалось старым изданием, только еще двадцать пятым, знаменитого анонимного труда (приписываемого бесподобной мисс Беддонс) под заглавием «Змий-искуситель в домашнем быту». Цель этой книги, — быть может, незнакомой светскому читателю, — показать, как враг подстерегает нас во всех, по-видимому самых невинных, занятиях обыденной жизни. Вот главы наиболее удобные для женского чтения: «Сатана за зеркалом», «Сатана под чайным столом», «Сатана за окнами» и многие другие.
— Подарите меня, дорогая тетушка, вашим вниманием к этой бесценной книге, — и вы дадите мне все, чего я прошу. — С этими словами я подала ей книгу, развернутую на отмеченном месте, — бесконечном порыве пламенного красноречия! Содержание: «Сатана в диванных подушках..» Бедная леди Вериндер (беспечно покоившаяся в подушках собственного дивана) заглянула в книгу и возвратила ее мне, смущаясь более прежнего.
— Мне кажется, Друзилла, — сказала она, — следует подождать, пока мне будет немного полегче, чтобы читать это. Доктор…
Как только она упомянула об докторе, я уже знала, что за тем последует. Многое множество раз в прошлой моей деятельности посреди гибнущих ближних, члены отъявленно богопротивной врачебной профессии заступали мне дорогу в делах милосердия, — под жалким предлогом будто бы пациенту необходим покой, а из всех расстраивающих влияний пуще всего надо бояться влияния мисс Клак с ее книгами. Вот этот-то именно слепой материализм (коварно действующий исподтишка) и теперь старался лишать меня единственного права собственности, которого я могла требовать при моей бедности, — права духовной собственности в лице погибающей тетушки.
— Доктор говорит, — продолжила моя бедная, заблудшая родственница, — что я не так здорова сегодня. Он запретил принимать посторонних и предписал мне, уж если читать, то читать легчайшие, и самые забавные книги. «Не занимайтесь, леди Вериндер, ничем утомляющим ум или ускоряющим пульс», — вот, Друзилла, его последние слова нынче на прощаньи.
Нечего делать, надо было снова уступать — лишь на время, разумеется, как и прежде. Открытое заявление бесконечно большей важности моей должности, в сравнении с должностью врача, только заставило бы доктора повлиять на человеческую слабость пациентки и подорвать все дело. По счастию, на посев доброго семени есть много способов и мало кто усвоил их лучше меня.