— Вот хоть лордом Гарра поклясться сейчас, мистер Франклин! —вскрикнул старик, — это самое, и предсказывал Робинзон Крузо!
Опираясь на меня, он с усилием встал на ноги и постоял с минуту, поглядывая то на меня, то на Робинзона, по-видимому, недоумевая, кто из нас более удивил его. Решение последовало в пользу книги. Развернув ее перед собой и держа в обеих руках, он глядел на дивный томик с непередаваемым выражением ожидание в глазах, словно надеясь видеть, что вот-вот сам Робинзон-Крузо выступит из страниц и почтит нас личным свиданием.
— Вот он, отрывочек-то, мистер Франклин, — сказал он тотчас же, как только вернулся к нему дар слова, — чтобы мне хлеба не есть, сэр, если это не тот самый отрывочек, что я читал за минуту перед вашим приходом! страница сто пятьдесят шестая, слушайте: «Я стоял, как громом пораженный, или словно увидав привидение». Если это не все равно, что сказать: «Ожидайте, сейчас явится мистер Франклин Блек», значит, в английском языке смысли нет!
Бетередж, шумно захлопнул книгу и освободя наконец одну руку, пожал поданную мною.
В таких обстоятельствах, я весьма естественно ждал, что он закидает меня вопросами. Но нет, гостеприимство становилось первым побуждением старого слуги, как только кто-нибудь из членов семейства (каким бы то ни было путем) являлся гостем в этот дом.
— Взойдите, мистер Франклин, — сказал он, отворяя дверь позади себя и отвешивая своеобразно милый, старосветский поклон, — уж я после расспрошу, зачем пожаловали сюда, сначала надо вас поудобнее устроить. После вашего отъезда тут все такие грустные перемены. Дом заперт, прислуга вся разошлась. Ну, да что нужды! Я состряпаю вам обед, а садовница постель оправит, — и если в погребе осталась еще бутылочка вашего пресловутого Латуронского бордо, найдется чем и горлышко промочить, мистер Франклин! Добро пожаловать, сэр! От всего сердца, добро пожаловать! — проговорил старый бедняга, мужественно поборая мрачное уныние пустынного дома и принимая меня со всею общительностью и предупредительным вниманием прошлых дней.
Мне было прискорбно его разочаровывать. Но дом этот принадлежал теперь Рэйчел. Мог ли я в нем садиться за стол или спать после того, что произошло в Лондоне? Простейшее чувство самоуважение запрещало мне, — именно запрещало, — переступить порог.
Я взял Бетереджа за руку и вывел его в сад. Нечего делать. Я должен был сказать ему всю правду. Равно привязанный к Рэйчел и ко мне, он был прискорбно озадачен и огорчен оборотом дела. Собственное его мнение, высказанное при этом, отличалось обычною прямотой и приятным букетом самой положительной философии из всех известных мне, — философии Бетереджевой школы.
— Я никогда не отрицал, что у мисс Рэйчел есть недостатки, — начал он, — конек у нее бедовый, вот вам один из них. Она хотела взять верх над вами — а вы и поддались. Э, Господи Боже мой, мистер Франклин, неужто вы о сю пору не раскусили женщин? Говаривал я вам о покойной мистрис Бетередж?
Он частенько говаривал мне о покойной мистрис Бетередж, неизменно ставя ее в пример врожденной слабости и испорченности прекрасного пола. Он и теперь выставил ее с этой стороны.
— Очень хорошо, мистер Франклин. Теперь выслушайте же меня. Что ни женщина, то и конек свой, особенный. Покойная мистрис Бетередж, случись мне бывало отказать ей в чем-нибудь, что ей по сердцу, сейчас оседлает любимого конька и поехала. Иду, бывало, домой, справив свою службу, и уж знаю вперед, что жена придет ко мне наверх по кухонной лестнице и объявит: после таких-де моих грубостей, у нее духу не хватило состряпать мне обед. Сначала я поддавался, — точь-в-точь как вы теперь поддаетесь мисс Рэйчел. Наконец терпение мое истощилось. Я пошел вниз, взял мисс Бетередж — нежно, разумеется, — на руки и отнес ее в лучшую комнату, где она обыкновенно принимала своих гостей. «Вот, говорю, настоящее ваше место, мой друг», а сам вернулся в кухню. Там я заперся, снял сюртук, засучил рукава и состряпал себе обед. Когда он поспел, я накрыл стол, насколько хватило уменья, и покушал власть. Потом выкурил трубочку, хватил капельку грогу, а затем опростал стол, перемыл посуду, вычистил ножи и вилки, убрал все на место и вымел комнату. Когда все было вымыто и вычищено как следует, я отворил дверь и впустил мисс Бетередж. «Я уж пообедал, дружок мой, говорю: и надеюсь, что кухонный порядок удовлетворит самым пламенным желаниям вашим». Пока эта женщина была в живых, мистер Франклин, я уж ни разу больше не стряпал себе обеда! Нравоучение: в Лондоне вы поддались мисс Рэйчел; не поддавайтесь ей в Йоркшире. Вернемтесь к дому.
Неопровержимо, что и говорить! Я мог только уверить моего доброго друга, что даже его сила убеждения, в этом случае, не действует на меня.
— Славный вечер! — сказал я, — пройдусь я себе до Фризингалла, остановлюсь в гостинице, а вы завтра поутру проходите ко мне завтракать, мне кое-что надо вам сказать.
Бетередж задумчиво покачал годовой.
— Сердечно жаль! — проговорил он, — я надеялся услыхать, мистер Франклин, что у вас с мисс Рэйчел все по-прежнему гладко да ладно. Если уж вы хотите поставить на своем, сэр, — продолжил он, с минутку подумав, — так из-за ночлега не стоить ходит сегодня в Фризингалл. Можно и поближе найти. Готтерстонова ферма всего в двух милях отсюда. Тут-то уж мисс Рэйчел ни причем, лукаво прибавил старик: Готтерстон проживает на правах вольной аренды, мистер Франклин.
Я вспомнил об этой местности тотчас, как только Бетередж назвал ее. Ферма была расположена в закрытой лощине, на берегу одной из красивейших речек в этой части Йоркшира; а у фермера пустовала лишняя спальня с приемною, обыкновенно отдаваемые он внаймы художникам, рыболовам и всякого рода туристам. Приятнейшего жилища, на время моего пребывания в околотке, я не мог бы и желать.
— Отдаются ли комнаты-то? — спросил я.
— Мисс Готтерстон, сэр, вчера еще сама просила меня порекомендовать кому-нибудь эти комнаты добрым словечком.
— Я с величайшим удовольствием возьму их, Бетередж.
Мы вернулась на двор, где я оставил свой чемодан. Продев палку сквозь его ручку и закинув чемодан через плечо, Бетередж, по-видимому, снова впал в столбняк, причиненный ему моим внезапным появлением давеча, когда я застал его в кресле. Он недоверчиво поглядел на дом, потом повернулся на каблуках и еще недоверчивее посмотрел на меня.
— Данным давно живу я на свете, проговорил этот лучший и милейший из всех старых слуг, — но этакой штуки никак не думал дождаться. Вот он дом стоит, а вот он мистер Франклин Блек, и что же, будь я проклят, если один из них не повернулся спиной к другому и не идет спать на квартиру.
Он пошел вперед, покачивая годовой и зловеще ворча.
— Теперь уж только одного чуда не хватает, — сказал он мне, оглядываясь через плечо, — вам остается, мистер Франклин, заплатить мне семь шиллингов и шесть пенсов, которые заняли у меня мальчиком.
Эта острота несколько восстановила в нем хорошее расположение духа по отношению к себе самому и ко мне. Пройдя двор, мы вышли за ворота. Как только мы очутились вне ограды, обязанности гостеприимства (по Бетереджеву уставу о нравах) прекращались, и любопытство заявило свои права.
Он замедлил шаги, чтобы дать мне поравняться с ним.
— Славный вечер для прогулки, мистер Франклин, — сказал он, как будто мы случайно и только что встретились друг с другом, — А ведь если бы вы пошли во фризингалльскую гостиницу, сэр…
— Ну, что же?
— Я имел бы честь поутру завтракать с вами.
— Вместо этого, приходите завтракать со мной в Готтеротонскую ферму.
— Премного обязав вашей доброте, мистер Франклин. Но я собственно не к завтраку подбирался-то. Кажется, вы упоминали, что хотите кое-что сказать мне? Если это не тайна, сэр, — сказал Бетередж, внезапно меняя окольный путь на прямой, — то я сгораю желанием знать, что именно так внезапно привело вас в эту сторону?
— Что привело меня сюда в прошлый раз? — спросил я.
— Лунный камень, мистер Франклин. Но что же теперь-то приводит вас?
— Опять Лунный же камень, Бетередж.
Старик остановился как вкопанный и глядел на меня в сероватом сумраке, словно подозревая свои уши в обмане.
— Если это шутка, сэр, — сказал он, — так я, надо быть, глуповат становлюсь на старости лет. Никак не пойму.
— Вовсе не шутка, — отвечал я, — я приехал сюда возобновить следствие, прерванное перед моим отъездом из Англии. Я приехал сюда затем, чего никто еще не сделал, — я хочу разузнать, кто взял алмаз.
— Бросьте вы алмаз, мистер Франклин! Вот вам мой совет, бросьте алмаз! Эта проклятая индийская драгоценность сбивала с толку всех, кто ни подходил к ней. Не тратьте денег и здоровья, — в цвете лет, сэр, — на возню с Лунным камнем. Можете ли вы надеяться на успех (без ущерба себе), когда сам пристав Кофф промахнулся? Пристав Кофф! — повторил Бетередж, погрозив мне указательным пальцем, — первый полицейский чиновник во всей Англии!
— Я решился, старый дружище. Не отступлю и перед самим приставом Коффом. Кстати, рано или поздно мне, быть может, понадобится переговорить с ним. Не слыхали ль вы о нем чего-нибудь в последнее время?
— Пристав не поможет вам, мистер Франклин.
— Почему же?
— Со времени вашего отъезда, сэр, в полицейских кружках произошло некоторое событие. Великий Кофф удалился от дел, приобрел себе маленький коттедж в Доркинге и сидит по горло в своих розах. Он собственноручно известил меня об этом, мистер Франклин. Он вырастил белую махровую розу, не прививая ее к шиповнику. И мистер Бегби, наш садовник, собирается в Доркинг признаваться, что пристав наконец победил его.
— Ну, не велика важность, — сказал я, — обойдемся и без помощи пристава. На первых порах я доверюсь вам.
Весьма вероятно, что я несколько небрежно произнес это. Как бы то ни было, Бетереджа, по-видимому, что-то задело за живое в этом ответе.
— Вы могли довериться кому-нибудь и похуже меня, мистер Франклин, вот что я вам скажу, — проговорил он с некоторою резкостью.