— Как его имя? — спросил я.
— Как нельзя быть хуже, — проворчал Бетередж. — Ездра Дженнингс.
V
Сказав мне имя помощника мистера Канди, Бетередж, по-видимому, нашел, что уже довольно потрачено времени на пустяки. Он принялся за просмотр письма Розанны Сперман. С своей стороны, я сидел у окна, поджидая, пока он кончит. Мало помалу впечатление, произведенное на меня Ездрой Дженнингсом, изгладилось. Да и то уж кажется совершенно необъяснимо, что в моем положении кто-нибудь мог произвесть на меня какое бы то ни было впечатление. Мысли мои приняли прежнее направление. Еще раз поневолил я себя смело взглянуть на свое невероятное положение. Еще раз пробежал я в уме тот план действия, который начертал себе на будущее время, кое-как собравшись с духом.
Нынче же вернуться в Лондон, изложить все дело мистеру Броффу, и наконец главное: добиться (каким бы то ни было средством, ценой каких бы то ни было жертв) личного свидания с Рэйчел, — вот каков был мой план действия, насколько я мог обдумать его в то время. До отхода поезда оставалось еще более часа. Кроме того, Бетередж, пожалуй, мог найти в непрочитанной еще части письма нечто такое, что мне пригодилось бы к сведению, прежде чем я выйду из дому, в котором пропал алмаз. Письмо оканчивалось так:
«Вам не из чего гневаться, мистер Франклин, если б я даже почувствовала некоторое торжество, узнав, что вся ваша будущность у меня в руках. Тревога и страх скорехонько вернулись ко мне. Вследствие принятой им точки зрения на пропажу алмаза, пристав Кофф наверно кончил бы пересмотром вашего белья, и платья. Ни в моей комнате, ни во всем доме не было места, которое я могла бы счесть безопасным. Как же спрятать шлафрок таким образом, чтобы сам пристав не мог найти его? И как это сделать, не теряя ни минуты драгоценного времени? Нелегко было ответить на эти вопросы. Нерешительность моя привела к такому средству, которое может заставать вас рассмеяться. Я разделась и накинула шлафрок на себя. Вы носили его, — а то уж некоторое удовольствие, что я надела его после вас. Вслед за тем вести в людской показали мне, что я как раз вовремя успела спрятать шлафрок. Пристав Кофф потребовал на просмотр книжку, в которой велся счет прачки.
Я нашла ее, и принесла ему в гостиную миледи. В прошлые времена мы не раз встречались с приставом Коффом. Я была уверена, что он узнает меня, — но не знала, что он предпримет, увидав меня в числе служанок дома, в котором пропал драгоценный камень. В такой неизвестности я чувствовала, что мне легче будет, если я встречусь с ним как можно скорее, а сразу выясню себе, чего я должна ожидать.
Когда я подала ему книжку по счетам белья, он посмотрел на меня как на незнакомую и с особенною вежливостью поблагодарил за то, что я принесла ее. Я сочла и то, а другое весьма плохим предзнаменованием. Как знать, что он скажет обо мне за глаза; как знать, не возьмут ли меня под стражу, вследствие подозрения, а не произведут ли обыска. В то время вы должны были вернуться с проводов мистера Годфрея Абльвайта на железную дорогу. Я пошла на любимую вашу дорожку в кустарниках попытать еще раз, не удастся ли заговорить с вами, — я вовсе не думала тогда, что это будет последним разом, в который попытка еще возможна.
Вы не являлись, и что всего хуже: мистер Бетередж, с приставом Коффом, прошли мимо того места где я пряталась, — и пристав заметил меня.
После этого мне ничего более не оставалось, как вернуться, до новых бед, на свое место, к своему делу. В ту самую минуту как я хотела перейти тропинку, вы прибыли с железной дороги. Вы шли прямо на кустарник, да вдруг увидали меня, — я уверена, сэр, что вы меня видели, — свернули в сторону, словно от зачумленной, и вошли в дом. {Примечание Франклина Блека. Бедняжка решительно ошиблась. Я вовсе не видал ее. Я действительно хотел пройтись по кустарнику. Но в ту же минуту, вспомнив, что тетушка может пожелать видеть меня по возвращении с железной дороги, переменил намерение и вошел в дом.} Я кое-как вернулась домой через людской вход. В это время в прачечной никого не было, и я села там посидеть. Я уже говорила вам, какие мысли приходила мне в голову на зыбучих песках. Эти мысли вернулась ко мне теперь. Я размышляла о том, что будет тяжелее, — если дела пойдут все также, — перевести ли равнодушие мистера Франклина Блека, или кинуться в песчаную зыбь и таким образом покончить на веки вечные?
Напрасно было бы требовать от меня, чтоб я объяснила свое тогдашнее поведение. Я стараюсь, — но и сама не могу понять его.
Зачем я не остановила вас, когда вы так жестоко избегали меня? Зачем я не крикнула: мистер Франклин, мне нужно кое-что сказать вам; это касается вас, вы непременно должны выслушать? Вы были в моей власти, вы, как говорится, попались мне на веревочку. И что всего лучше (если бы вы только доверились мне), я имела средства быть вам полезною в будущем. Разумеется, я никак не думала, чтобы вы, джентльмен, украли алмаз из любви к воровству. Нет. Пенелопа слышала от мисс Рэйчел, а я — от мистера Бетереджа, о вашем мотовстве и ваших долгах. Мне было ясно, что вы взяли алмаз, чтобы продать или заложить его и таким образом достать денег, в которых нуждались. Ну! Я могла бы указать вам в Лондоне одного человека, который ссудил бы вам кругленькую сумму под залог драгоценности, не затрудняя вас лишними расспросами насчет ее происхождения.
Зачем я не заговорила с вами?
Зачем не заговорила!
Неужели страх и трудность сохранения у себя шлафрока так поглотили все мои способности, что их не осталось для борьбы с другими страхами и затруднениями? Так могло быть с иною женщиной, но не могло быть со мной. В прошлые времена, будучи воровкой, я подвергалась во сто раз худшим опасностям и выходила из таких затруднений, перед которыми это было просто ребяческою забавой. Я, можно сказать, обучалась плутням и обманам; некоторые из них были ведены в таких огромных размерах и так ловко, что прославились и являлись в газетах. Могла ли такая мелочь, как укрывательство шлафрока, подавить мой рассудок и стеснить сердце в то время, когда мне следовало говорить с вами? Нелепый вопрос! Этого не могло быть.
«Что пользы останавливаться на своей глупости? Ведь правда проста? За глаза я любила вас всем сердцем, всею душой. Встречаясь лицом к лицу, — нечего запираться, — я боялась вас; боялась, что вы разгневаетесь на меня, боялась того, что вы скажете мне (хотя вы действительно взяли алмаз), если я осмелюсь намекнуть вам о своем открытии. Я была близехонько от этого, насколько хватило смелости, в то время, как разговаривала с вами в библиотеке. Тогда вы не отвернулись от меня. Тогда вы не кинулись прочь от меня, как от зачумленной. Я старалась раздражить себя до гнева на вас и таким образом ободриться. Напрасно! Я ничего не ощущала кроме горя и отчаяния. «Ты простая девушка; у тебя кривое плечо; ты просто горничная, — какой же смысл в твоих попытках разговориться со мной?» Вы не произносили этих слов, мистер Франклин, но тем не менее вы все это высказали мне! Есть ли возможность объяснить подобное безумие? Нет, можно только сознаться в нем и не касаться его более. Еще раз прошу простить меня за это отступление. Не бойтесь, это не повторится. Теперь я скоро кончу.
Пенелопа первая потревожила меня, войдя в пустую комнату. Она давно проведала мою тайну, всеми силами старалась возвратить меня к рассудку и делала это со всею добротой.
— Ах, — сказала она, — знаю я, чего вы тут сидите, да горюете в одиночку. Самое лучшее, и самое выгодное для вас, Розанна, изо всего, что может случаться, это отъезд мистера Франклина. Я думаю, что теперь он уж недолго загостится в нашем доме.
Сколько я ни думала о вас, мне еще никогда не приходило в голову, что вы уедете. Я не могла ответить Пенелопе и только взглянула на нее.
— Я сейчас от мисс Рэйчел, — продолжила Пенелопа. — Трудненько таки ладить с ее характером. Она говорил, что ей невыносимо быть в этом доме вместе с полицией, и решалась поговорить нынче вечером с миледи, и завтра уехать к своей тетушке Абльвайт. Если она это сделает, то велел за тем и у мистера Франклина найдется причина отъезда, будьте уверены!
При этих словах я овладела своим языком:
— Вы думаете, мистер Франклин поедет с нею? — спросила я.
— С величайшею охотой, если б она позволила; только нет. Ему уж дали почувствовать характер-то; он у нее тоже в штрафной книге, — и это после всех его хлопот, чтобы помочь ей, бедненькой! Нет, нет! Если они до завтра не поладят, вы увидите, что мисс Рэйчел поедет в одну сторону, а мистер Франклин в другую. Не знаю, куда он направится, Розанна, только уж не останется здесь по отъезде мисс Рэйчел.
Я постаралась одолеть отчаяние, которое почувствовала в виду вашего отъезда. Правду сказать, мне виднелся легкий проблеск надежды в том случае, если у вас с мисс Рэйчел действительно произошла серьезная размолвка.
— Не знаете ли, — спросила я, — что у них за ссора?
— Все со стороны мисс Рэйчел, — сказала Пенелопа, — и, что бы там ни говорили, все это ее характер и больше ничего. Мне жаль огорчать вас, Розанна; но не уходите от меня с мыслию, чтобы мистер Франклин мог когда-нибудь поссориться с нею. Он слишком сильно любит ее!
Только что она договорила эти жестокие слова, как нас позвали к мистеру Бетереджу. Вся домашняя прислуга должна была собраться в зале. А затем всем вам следовало идти поодиночке в комнату мистера Бетереджа, на допрос приставу Коффу.
После допроса горничной миледи и служанка верхних покоев настала моя очередь:
Вопросы пристава Коффа, хотя он весьма хитро замаскировал их, скоро показали мне, что эти две женщины (злейшие враги мои во всем доме) подсматривали за мной из-за двери в четверг после полудня, и в ночь. Они довольно порассказали приставу, чтоб открыть ему глаза на некоторую долю истины. Он справедливо полагал, что я тайно сшила новый шлафрок, но ошибался в принадлежности мне запачканного шлафрока. Изо всего сказанного им я убедилась еще в одном обстоятельстве, которого, впрочем, никак не могла понять. Он, разумеется, подозревал, что я замешана в пропаже алмаза. Но в то же время дал мне понять, с умыслом, как мне казалось тогда, что не считает меня главною виновни