— Я совершенно понимаю все, что вы объяснили мне, — сказал я, — но, признаюсь, меня озадачивает один пункт, которого вы мне еще не разъяснили.
— Какой же это?
— Я не понимаю самого действия опиума. Я не понимаю, как я мог ходить вниз по лестнице и вдоль по коридорам, отворять и задвигать ящики комода и снова вернуться в свою комнату. Все это проявление деятельных сил. Я думал, что опиум сначала одуряет, а потом клонит ко сну.
— Это общее заблуждение насчет опиума, мистер Блек! В настоящую минуту я служу вам своим умом (какой есть) под влиянием дозы опиума вдесятеро сильнейшей, нежели данная вам мистером Канди. Но не полагайтесь на мой авторитет даже в личном моем опыте. Я предвидел ваше возражение, а опять-таки запасся беспристрастным свидетельством, которое будет иметь надлежащий вес в ваших глазах и в глазах ваших друзей.
Он подал мне вторую из двух лежавших на столе книг.
— Вот, — сказал он, — пресловутое Признание английского истребителя опиума! Возьмите книгу с собой и прочтите. На отмеченной мною странице вы увидите, что де Квинсей, когда ему случалось, как он выражается, «не в меру хватать опиуму», или шел в раек оперного театра наслаждаться музыкой, или в субботние вечера шлялся по лондонским рынкам и с любопытством сделал за всеми плутнями и проделками бедняков, промышлявших себе воскресный обед. Этого довольно для доказательства способности к деятельным занятиям и передвижению с места на место под влиянием опиума.
— В этом отношении я удовлетворен вашим ответом, — сказал я, — но я не вижу в нем, как именно действовал опиум на меня самого.
— Постараюсь ответить на это в нескольких словах, — сказал Ездра Дженнингс, — действие опиума, в большинстве случаев, заключается в двух влияниях: сначала возбудительном, а потом усыпляющем. Под влиянием возбуждения, последние и самые живые впечатления, оставшиеся в уме вашем, — именно впечатления, касавшиеся алмаза, — при болезненно раздраженном состоянии ваших нервов, весьма вероятно, должны были преобладать в мозгу и подчинить себе ваш рассудок вместе с волей, точь-в-точь как их подчиняет себе обыкновенное сновидение. Мало помалу, под этим влиянием, опасение за целость алмаза, ощущаемые вами в течение дня, стали весьма способны развиться из сомнений в положительную уверенность, побудить вас к деятельной попытке предохранить драгоценность, направить вас с этою целью в ту комнату, куда вы входили, и руководить вас по ящикам комода, пока вы не нашли того, в котором лежал камень. В опьянении опиумом вы все это могли сделать. Позже, когда усыпляющее влияние его стало брать верх над возбудительным, вы понемногу начали приходить в оцепенение и столбняк. Еще позднее вы впали в глубокий сон. Когда же настало утро, и вы проспались от опиума, то проснулись в совершенном неведении своих поступков за ночь, словно вы прожили это время у антиподов. Достаточно ли я разъяснил вам, до сих пор?
— Вы настолько разъяснили мне, — сказал я, — что я попрошу вас продолжать. Вы показали мне, как я вошел в комнату и взял алмаз. Но мисс Вериндер видела, как я вышел из комнаты с алмазом в руке. Можете ли вы проследить мои действие с этой минуты? Можете ли вы угадать, что я сделал вслед затем?
— Вот к этому-то я, и веду теперь, — возразил он, — это еще вопрос, не пригодится ли опыт, — предлагаемый мной в виде средства восстановить вашу невинность, — в то же время как средство для розыска пропавшего алмаза. Выйдя из гостиной мисс Вериндер, с алмазом в руке, вы, по всей вероятности, вернулась в свою комнату…
— Да? И что же затем?
— Очень возможно, мистер Блек, — я не смею высказаться утвердительнее, — что мысль о сохранении алмаза весьма естественно и последовательно привела вас к мысли спрятать алмаз, и вы спрятали его где-нибудь в вашей спальне. В таком случае происшествие с ирландским носильщиком может повториться и с вами. Под влиянием вторичного приема опиума, вы, пожалуй, вспомните место, в котором спрятали алмаз под влиянием первого приема.
Теперь настала моя очередь просвещать Ездру Дженнингса. Я прервал его на этих словах.
— Вы расчитываете, — сказал я, — на результат, которого быть не может. Алмаз в настоящее время находится в Лондоне.
Он вздрогнул и поглядел на меня с величайшим удивлением.
— В Лондоне? — повторил он, — как же он попал в Лондон из дома леди Вериндер?
— Этого никто не знает.
— Вы собственноручно вынесли его из комнаты мисс Вериндер. Как же его взяли у вас?
— Я понятия не имею, как его у меня взяли.
— Видели вы его, проснувшись поутру?
— Нет.
— Мистер Блек! Тут, кажется, надо кое-что разъяснить. Смею ли я спросить, почему вы знаете, что алмаз в настоящее время находится в Лондоне?
Этот самый вопрос я предлагал мистеру Броффу, производя первые исследование о Лунном камне, по возвращении моем в Англию. Поэтому, отвечая Ездре Дженнингсу, я повторил только слышанное мною из собственных уст адвоката и уже известное читателю.
Он явно высказал, что не удовлетворен моим ответом.
— Со всем должным уважением к вам, — сказал он, — и к мистеру Боффу, я все-таки держусь того мнения, которое сейчас выразил. Я очень хорошо знаю, что оно основывается на одном предположении. Простите, если я напомню вам, что и ваше мнение также на одном предположении основано.
Этот взгляд на дело был для меня совершенно нов. Я с нетерпением ждал, чем он оправдает его.
— Я предполагаю, — продолжил Ездра Дженнингс, — что влияние опиума, побудив вас овладеть алмазом с целью обеспечение его целости, могло точно также побудить нас спрятать его, с тою же целью, где-нибудь в своей комнате. А вы предполагаете, что индийские заговорщики никоим образом не могла ошибаться. Индийцы пошли за алмазом в дом мистера Локера, а поэтому алмаз непременно должен быть у мистера Локера в руках! Есть ли у вас какое-нибудь доказательство хоть бы того, что алмаз действительно увезли в Лондон? Вы даже не можете догадаться, как или кем он был взят им дома леди Вериндер! А чем вы докажете, что он точно заложен мистеру Локеру? Он заявляет, что никогда и не слыхивал о Лунном камне, и в расписке его банкира ничего не видно, кроме приема драгоценности высокой стоимости. Индийцы полагают, что мистер Локер лжет, — и вы опять-таки полагаете, что индийцы правы. В защиту своего взгляда я говорю только, что он возможен. Можете ли вы, основываясь на логике или на законе, оказать нечто большее в защиту вашего взгляда, мистер Блек?
Вопрос был поставлен твердо и, — нечего спорить — вполне справедливо.
— Сознаюсь, что вы озадачили меня, — ответил я. — Вы ничего не имеете против того, чтоб я написал к мистеру Броффу и сообщал ему сказанное вами?
— Напротив, я буду весьма рад, если вы напишете мистеру Броффу. Посоветовавшись с его опытностью, мы, пожалуй, увидим все дело в ином свете. Теперь же возвратимся к нашему опыту с опиумом. Итак, решено, что вы с этой минуты бросаете привычку курить?
— Бросаю с этой минуты.
— Это первый шаг. Второе — надо воспроизвести, как можно приблизительнее, домашнюю обстановку, окружавшую вас в прошлом году.
Как же это сделать? Леди Вериндер умерла. Мы с Рэйчел безвозвратно разошлись до тех пор, пока на мне будет лежать подозрение в краже. Годфрей Абдьвайт находился в отсутствии, путешествуя на континенте. Просто невозможно было собрать бывших в доме в то время, когда я провел в нем последнюю ночь. Заявление этого препятствия, по-видимому, не смутило Ездру Дженнингса. Он сказал, что придает весьма мало значения сбору этих людей, имея в виду всю тщету надежды сызнова поставить их в разнообразные положения, какие занимали они относительно меня в прошлое время. Но с другой стороны, он считал существенным залогом успеха опыта, чтоб я был окружен теми же самыми предметами, которые окружали меня в последнюю мою побывку в том доме.
— Важнее всего, — сказал он, — чтобы вы спали в той же комнате, где ночевали в день рождения, и чтоб она была точно так же меблирована. Лестница, коридоры и гостиная мисс Вериндер должны быть возобновлены в том же виде, как были при вас. В этом отделении дома безусловно необходимо, мистер Блек, поставить на прежнее место всю мебель, которую теперь когда оттуда вынесли. Вы напрасно пожертвуете своими сигарами, если мы не получим на это позволение мисс Вериндер.
— Кто же должен обратиться к ней за позволением, — спросил я.
— А вам разве нельзя?
— И думать нечего. После того что произошло между ними относительно пропажи алмаза, я не могу ни видеть ее, ни писать к ней, пока дела обстоят по-прежнему.
Ездра Дженнингс помолчал и подумал с минуту.
— Смею ли я предложить вам один щекотливый вопрос? — проговорил он.
Я сделал ему знак продолжать.
— Справедливо ли я предполагаю, мистер Блек (судя по двум-трем словам, которые вы проронили), что вы питали не совсем обыкновенное участие к мисс Вериндер в прежнее время?
— Совершенно справедливо.
— Отвечали ль вам на это чувство?
— Отвечали.
— Как вы думаете, не будет ли мисс Вериндер сильно заинтересована в попытке восстановить вашу невинность?
— Я в этом уверен.
— В таком случае и напишу к мисс Вериндер, если вы мне позволите.
— Сообщив ей о предложении, которое вы мне сделали?
— Сообщив ей о всем происшедшем сегодня между нами.
Нет нужды говорить, что я с жаром принял предложенную мне услугу.
— Я еще успею написать с нынешнею почтой, — сказал он, взглянув на часы, — не забудьте запереть сигары, когда вернетесь в свою гостиницу! Завтра поутру я зайду осведомиться, каково проведете вы ночь.
Я стал прощаться с ним и попробовал выразиться искреннюю благодарность за его доброту. Он тихо пожал мне руку.
— Припомните, что я говорил вам на болоте, — сказал он, — если мне удастся оказать вам услугу, мистер Блек, для меня это будет как бы последний проблеск солнца на вечерней заре долгого и пасмурного дня.
Мы расстались. То было пятнадцатое июня. Событие следующих десяти дней, — все до одного более или менее касающиеся опыта, пассивным предметом которого был я, — записаны, по мере того как происходили, в дневнике помощника мистера Канди. На страницах, писанных Ездрою Джениннгсом, ничто не утаено, ничто не забыто. Пусть же Ездра Дженнингс и расскажет теперь, как произведен был опыт с опиумом и чем он кончился.