ние, что мы находимся в одной комнате!
Глухая ко всем увещаниям, она побежала к двери. В эту минуту ее горничная вошла со шляпкой и шалью. Рэчел напялила их на себя как попало.
– Уложите мои вещи, – сказала она, – и доставьте их к мистеру Бреффу.
Я попыталась подойти к ней, я была огорчена, но –
бесполезно говорить – я не была оскорблена. Я только хотела сказать ей: «Дай бог, чтобы ваше жестокое сердце смягчилось! Я охотно прощаю вам!» Но она опустила вуаль и, вырвав у меня из рук кончик своей шали, торопливо выбежала из комнаты и захлопнула дверь у меня под носом. Я перенесла это оскорбление со свойственной мне обычной твердостью. Я вспоминаю это теперь со своим обычным терпением, привыкнув ставить себя выше всякого оскорбления.
Мистер Брефф на прощанье сказал мне насмешливое словцо.
– Лучше бы вам не объясняться, мисс Клак, – сказал он, поклонился и вышел.
Вслед за ним обратилась ко мне особа в чепчике с лентами.
– Легко догадаться, кто перессорил их всех, – сказала она. – Я только бедная служанка, но, право, мне стыдно за вас!
Она тоже вышла и захлопнула за собою дверь.
Я осталась в комнате одна. Поруганная и покинутая всеми, я осталась в комнате одна.
С тех пор я никогда больше не встречалась с Рэчел
Вериндер. Я прощала ее, когда она оскорбляла меня. Я
молилась за нее в последующие дни. И когда я умру, то, –
как ответ мой ей добром на зло, – она получит «Житие, послания и труды» мисс Джейн-Энн Стампер, оставленные ей в наследство по моему завещанию.
Второй рассказ, написанный Мэтью Бреффом, стряпчим с
Грейс-Инн-сквер
Глава 1
Мой прекрасный друг, мисс Клак, положила перо; я принимаюсь за него тотчас после нее по двум причинам.
Во-первых, потому, что могу пролить необходимый свет на некоторые пункты, до сих пор остававшиеся во мраке. Мисс Вериндер имела свои тайные причины разойтись с женихом, и я был тому виною. Мистер Годфри
Эблуайт имел свои причины отказаться от всяких прав на руку своей очаровательной кузины, и я открыл их.
Во-вторых, уж не знаю, к счастью или к несчастью, но в тот период, о котором я теперь пишу, я сам оказался замешанным в тайну индийского алмаза. Я имел честь увидеть у себя в конторе иностранца с необыкновенно изящными манерами, который, бесспорно, был не кем иным, как главарем трех индусов. Прибавьте к этому, что на следующий день я свиделся со знаменитым путешественником, мистером Мертуэтом и имел с ним разговор о Лунном камне, оказавший важное влияние на последующие события. Вот краткий перечень моих прав на то положение, которое я занимаю на этих страницах.
Подлинная причина разрыва помолвки хронологически всему этому предшествовала и должна, следовательно, занять первое место и в настоящем рассказе. Озирая всю цепь событий с одного конца до другого, я нахожу необходимым начать свой рассказ со сцены, – как ни странно это вам покажется, – у постели моего превосходного клиента и друга, покойного сэра Джона Вериндера.
Сэр Джон имел свою долю – может быть, слишком большую долю – самых безвредных и симпатичных слабостей, свойственных человечеству. Среди этих слабостей упомяну об одной, относящейся к настоящему делу: о непреодолимом нежелании, – пока он находился в добром здоровье, – написать завещание.
Леди Вериндер употребила все свое влияние, чтоб побудить его выполнить свой долг; пустил и я в ход свое влияние. Он согласился со справедливостью нашего взгляда, но дальше этого не пошел, пока с ним не приключилась болезнь, которая впоследствии свела его в могилу. Тогда наконец за мною послали, чтобы выслушать решение моего клиента относительно завещания. Оно оказалось самым простым, какое я когда-либо выслушивал за всю свою юридическую карьеру.
Сэр Джон дремал, когда я вошел в комнату. Он проснулся, увидя меня.
– Как вы поживаете, мистер Брефф? – спросил он. – Я
буду очень краток, а потом опять засну.
С большим интересом наблюдал он, как я вынимал перья, чернила и бумагу.
– Вы готовы? – спросил он.
Я поклонился, обмакнул перо и ждал указаний.
– Я оставляю все своей жене, – сказал сэр Джон. – Вот и все. Он повернулся на своей подушке и приготовился опять заснуть. Я вынужден был потревожить его.
– Так ли я понимаю? – спросил я. – Вы оставляете все свое имущество, которым владеете по сей день, в полную собственность леди Вериндер?
– Да, – ответил сэр Джон, – только я выразился гораздо короче. Почему вы не можете написать покороче и дать мне опять заснуть? Все – моей жене. Вот мое завещание.
Его имущество находилось в полном его распоряжении и было двух родов: земельное (я нарочно не употребляю юридических выражений) и денежное. В большинстве случаев подобного рода я счел бы своим долгом просить моего клиента обдумать свое завещание. Но в данном случае я знал, что леди Вериндер не только достойна безусловного доверия (все добрые жены этого достойны), но и оправдает это доверие надлежащим образом (на что, насколько я знаю прекрасный пол, способна одна из тысячи). В десять минут завещание сэра Джона было написано и засвидетельствовано, а сам сэр Джон повернулся и продолжал прерванный сон.
Леди Вериндер вполне оправдала доверие, оказанное ей мужем. В первые же дни вдовства она послала за мною и сделала свое завещание. Ее понимание своего положения было настолько здраво и умно, что не было никакой надобности ей что-либо советовать. Ответственность моя началась и кончилась переложением ее указаний в юридическую форму. Не прошло и двух недель, как сэр Джон сошел в могилу, а будущность его дочери была обеспечена с любовью и умом.
Завещание пролежало в моей конторе, в несгораемом шкафу, гораздо менее того времени, нежели мне хотелось бы. Уже летом тысяча восемьсот сорок восьмого года пришлось мне взглянуть на него опять, при весьма грустных обстоятельствах.
В то время, о котором я говорю, доктора вынесли бедной леди Вериндер свой приговор, который в буквальном смысле можно назвать смертным приговором. Мне первому сообщила она о своем положении и пожелала пересмотреть свое завещание вместе со мною.
Невозможно было лучше обеспечить положение своей дочери. Но с течением времени ее намерения наградить некоторых менее близких родственников несколько изменились, и стало необходимо прибавить три или четыре пункта к документу. Сделав это тотчас, во избежание непредвиденных случайностей, я получил разрешение леди
Вериндер перенести эти последние инструкции во второе завещание.
Засвидетельствование второго завещания было описано мисс Клак, которая подписалась на нем в качестве свидетельницы. Относительно денежных интересов Рэчел Вериндер второе завещание было слово в слово дубликатом первого. Единственное изменение коснулось назначения нового опекуна. После смерти леди Вериндер я отдал завещание моему поверенному, чтобы он зарегистрировал его, как это у нас принято.
Спустя три недели, насколько помню, пришли первые сведения о том, что происходит нечто необыкновенное.
Мне случилось зайти в контору моего поверенного и друга, и я заметил, что он принял меня с большим, чем всегда, интересом.
– У меня есть для вас новость, – сказал он. – Как вы думаете, что услышал я сегодня утром в Докторс-Коммонс1? Завещание леди Вериндер уже спрашивали и рассматривали!
Это, действительно, была любопытная новость. В завещании не имелось решительно ничего, возбуждающего спор, и я не мог придумать, кому интересно его рассматривать.
– А вы узнали, кто спрашивал завещание? – спросил я.
– Да, клерк сказал это мне без малейшей нерешительности. Завещание рассматривал мистер Смолли, из фирмы
Скипп и Смолли. Оно еще не было внесено в список. Стало быть, ничего не оставалось делать, – пришлось показать ему оригинальный документ. Он посмотрел его очень старательно и переписал к себе в записную книжку. Имеете вы какое-нибудь понятие о том, что ему было нужно?
Я покачал головой.
– Нет, но узнаю, – ответил я, – и сегодня же! – И тотчас вернулся в свою контору.
Если бы этот непонятный интерес к завещанию моей
1 Докторс-Коммонс – присутственное место, куда отдают на хранение духовные завещания и где всякий, кто захочет, может за небольшую плату ознакомиться с любым из них.
покойной клиентки проявила другая фирма, мне, быть может, стоило бы труда сделать необходимые открытия.
Но на Скиппа и Смолли я имел влияние, так что тут мне сравнительно легко было действовать. Мой собственный клерк (чрезвычайно способный и превосходный человек) был братом мистера Смолли, и по милости этой косвенной связи Скипп и Смолли уже несколько лет подбирали падавшие с моего стола крохи – то есть те дела, которые попадали в мою контору и которые я по разным причинам не хотел вести лично. Мое профессиональное покровительство было в этом отношении довольно важно для фирмы. Я
намеревался, если будет нужно, напомнить им об этом покровительстве в настоящем случае.
Как только я вернулся в контору, я рассказал моему клерку о том, что случилось, и послал его к Скиппу и
Смолли со следующим поручением: «Мистер Брефф приказал кланяться и сообщить вам, что он желал бы знать, почему господа Скипп и Смолли нашли необходимым рассматривать завещание леди Вериндер».
Это заставило мистера Смолли тотчас же прийти в мою контору. Он признался, что действовал по инструкциям, полученным от клиента. А потом прибавил, что он не может сказать более, потому что нарушает данное им слово молчать.
Мы порядком поспорили насчет этого. Конечно, был прав он, а не я.
Сказать по правде, я был рассержен, у меня пробудилось подозрение, и я настойчиво стремился узнать больше.
Кроме того, я отказался считать это тайной, вверенной мне, и требовал полной свободы действий для себя. Более того, я захотел извлечь неоспоримые выгоды из своего положения.
– Выбирайте, сэр, – сказал я мистеру Смолли, – между риском лишиться дел или вашего клиента, или моих.