Въ такомъ смыслѣ я и написалъ ей. Вотъ все, что я могъ сдѣлать сегодня. Завтра надо повидать мистера Бетереджа и сообщитъ ему необходимыя распоряженія по уборкѣ дома.
Іюня 18-го. Опять опоздалъ къ мистеру Блеку. Предъ разсвѣтомъ у меня была ужаснѣйшая боль, сопровождавшаяся на этотъ разъ полнѣйшимъ изнеможеніемъ въ теченіи нѣсколькихъ часовъ. Я предвижу, что мнѣ придется въ сотый разъ прибѣгнуть къ опіуму, хотя въ послѣдствіи я опять стану раскаиваться въ этомъ. Еслибъ и заботился лишь объ одномъ себѣ, то предпочелъ бы жестокую боль страшнымъ грезамъ. Но тѣлесное страданіе истощаетъ меня. Если я допущу себя до изнеможенія, пожалуй, кончатся тѣмъ, что я стану безполезенъ мистеру Блеку въ то время, когда онъ будетъ наиболѣе нуждаться во мнѣ.
Я не могъ ранѣе часа пополудни отправиться въ гостиницу. Это посѣщеніе, даже при всемъ нездоровьи, чрезвычайно позабавило меня, единственно благодаря присутствію Габріеля Бетереджа.
Я засталъ его въ комнатѣ мистера Блека. Онъ отошедъ къ окну и сталъ смотрѣть на улицу, пока я, по обыкновенію, разспрашивалъ своего паціента. Мистеръ Блекъ опятъ весьма дурно спалъ и сегодня сильнѣе прежняго чувствовалъ потерю сна.
Затѣмъ я спросилъ, не получилъ ли онъ вѣстей отъ мистера Броффа. Письмо пришло сегодня поутру. Мистеръ Броффъ выражалъ сильнѣйшее неодобреніе образу дѣйствіи, принятому его довѣрителемъ и другомъ по моему совѣту. Этотъ образъ дѣйствій обманчивъ, — потому что возбуждаетъ надежды, которыя могутъ вовсе не осуществиться, — и вовсе непонятенъ ему, за исключеніемъ нѣкотораго сходства съ шарлатанствомъ, подобнымъ месмеризму, ясновидѣнію и пр. Разстроивъ все въ домѣ миссъ Вериндеръ, онъ кончится тѣмъ, что разстроитъ самое миссъ Вериндеръ. Мистеръ Броффъ излагалъ это дѣло (не зазывая именъ) извѣстному доктору; знаменитый врачъ улыбнулся, покачалъ головой и ничего не отвѣтилъ. Въ силу этого мистеръ Броффъ оканчивалъ свое письмо протестомъ. Слѣдующій вопросъ мой касался Луннаго камня. Представалъ ли адвокатъ какое-нибудь доказательство, что алмазъ точно въ Лондонѣ? Нѣтъ, адвокатъ просто отказался обсуждать этотъ вопросъ. Онъ былъ убѣжденъ, что Лунный камень заложенъ мистеру Локеру. Отсутствующій другъ его, знаменитый мистеръ Мортветъ (а его глубокія познанія о характерѣ Индѣйцевъ не подлежатъ никакому сомнѣнію), также убѣжденъ въ этомъ. Въ силу этихъ доводовъ и при множествѣ дѣлъ, съ которыми къ нему обращаются, онъ долженъ отказаться отъ преній по предмету, очевидно доказанному. Современемъ виднѣе будетъ, а мистеръ Броффъ не прочь подождать.
Ясно было, — еслибы даже мистеръ Блекъ не разъяснилъ этого еще болѣе, рѣшившись передать мнѣ только содержаніе письма, вмѣсто того чтобы прочесть его цѣликомъ, — что въ основѣ всего этого лежало недовѣріе ко мнѣ. Давно предвидѣвъ это, я ничуть не обидѣлся, и даже не удивился. Только спросилъ мистера Блека, не поколебалъ ли его дружескій протестъ. Онъ съ жаромъ отвѣчалъ, что это не произвело на него за малѣйшаго впечатлѣнія. Послѣ этого я въ правѣ былъ выключить мистера Броффа изъ своихъ соображеній, и выключилъ. Разговоръ нашъ прекратился на этомъ, а Габріель Бетереджъ выступилъ изъ своего убѣжища подъ окномъ.
— Не удостоите ли выслушать меня, сэръ? спросилъ онъ обращаясь ко мнѣ.
— Я весь къ вашимъ услугамъ, отвѣтилъ я. Бетереджъ взялъ кресло, сѣлъ къ столу, а досталъ огромный, старомодный кожаный бумажникъ съ карандашомъ такихъ же размѣровъ какъ очки; надѣвъ очки, онъ развернулъ бумажникъ на бѣлой страницѣ и еще разъ обратился ко ивѣ.
— Я прожилъ, сказалъ Бетереджъ, строго поглядывая за меня, — лѣтъ пятьдесятъ на службѣ у покойной госпожи. До этого служилъ въ пажахъ у стараго лорда, отца ея. Отъ роду мнѣ теперь что-то промежь семидесяти и восьмидесяти, — нужды нѣтъ сколько именно! Говорятъ, что я не хуже другахъ узналъ свѣтъ — а вдоль, а поперекъ. И чѣмъ же все это кончается? Кончается это, мистеръ Ездра Дженнингсъ, тѣмъ, что помощникъ доктора выкидываетъ надъ мистеромъ Франклиномъ Блекомъ колдовскую штуку съ бутылкой опіуму, а меня, прости Господи, приставили на старости лѣтъ къ колдуну въ мальчишка!
Мистеръ Блекъ разразился взрывомъ хохота. Я хотѣлъ заговорить, но Бетереджъ поднялъ руку въ знакъ того, что еще не кончилъ.
— На слова, мистеръ Дженнингсъ! сказалъ онъ:- мнѣ больше ни слова не нужно, сэръ. Я, слава Богу, не без правилъ. Если мнѣ даютъ приказъ, который доводится роднымъ братцемъ приказамъ изъ Бедлама, — нужды нѣтъ! Пока я получаю его отъ своего господина или отъ своей, госпожи, — повинуюсь. У меня можетъ быть собственное мнѣніе, которое, буде вамъ угодно припомнить, раздѣляетъ и мистеръ Броффъ — великій мистеръ Броффъ! сказалъ Бетереджъ, возвышая голосъ и торжественно какая мнѣ головой:- нужды нѣтъ; я беру назадъ свое мнѣніе. Молодая госпожа говоритъ: «исполнить». И я тотчасъ отвѣчаю: «миссъ, будетъ исполнено». Вотъ я здѣсь на лицо съ бумажникомъ и карандашомъ, — послѣдній не такъ остеръ, какъ бы мнѣ хотѣлось, — но когда сами христіане сходятъ съ ума, гдѣ жь тутъ надѣяться, чтобы карандаши не притуплялись? Давайте ваши приказанія, мистеръ Дженнингсъ. Я ихъ запишу, сэръ. Я ужь такъ положилъ себѣ, чтобы ни на волосъ не отставать отъ нихъ и не превышать ихъ. Я слѣпое орудіе, вотъ что я такое. Слѣпое орудіе! повторилъ Бетереджъ, безконечно-довольный собственнымъ опредѣленіемъ.
— Мнѣ очень жаль, началъ я, — что вы несогласны со мной….
— Не путайте вы меня-то сюда! перебилъ Бетереджъ:- тутъ вовсе не въ согласіи дѣло, дѣло въ повиновеніи. Извольте распоряжаться, сэръ, распоряжаться извольте!
Мистеръ Блекъ подалъ мнѣ знакъ чтобъ я поймалъ его на словѣ. Я «изволилъ распорядиться» какъ можно яснѣй и серіознѣй.
— Надо отпереть нѣкоторыя отдѣленія дома, сказалъ я, — и обставить ихъ точь-въ-точь, какъ они были обставлены въ прошломъ году.
Бетереджъ предварительно лизнулъ кончикъ не совсѣмъ хорошо очиненнаго карандаша:
— Укажите какія именно отдѣленія, мистеръ Дженнингсъ! величественно проговорилъ онъ.
— Вопервыхъ, внутреннія сѣни, ведущія на главную лѣстницу.
— «Вопервыхъ, внутреннія сѣни», записалъ Бетереджъ, — начать съ того, что ихъ невозможно обставить такъ, какъ они была обставлены въ прошломъ году.
— Почему?
— Потому что въ прошломъ году въ сѣняхъ стояла ястребиная чучела, мистеръ Дженнингсъ. Когда семейство выѣхало, чучелу вынесли вмѣстѣ съ прочими вещами. Когда ее выносили, она разлетѣлась въ прахъ.
— Ну, такъ выключимъ чучелу.
Бетереджъ записалъ это исключеніе.
— «Внутреннія сѣни обставить какъ въ прошломъ году. За исключеніемъ въ прахъ разлетѣвшагося ястреба.» Извольте продолжать, мистеръ Дженнингсъ.
— На лѣстницѣ попрежнему послать коверъ.
— «На лѣстницѣ попрежнему послать коверъ.» Жаль огорчать васъ, сэръ. Но и этого нельзя сдѣлать.
— Почему же?
— Потому что человѣкъ, настилавшій коверъ, умеръ, мистеръ Дженнингсъ, а подобнаго ему относительно пригонки ковра къ поворотамъ не найдешь во всей Англіи, ищите гдѣ угодно.
— Очень хорошо. Попробуемъ, не найдется ли въ Англіи другаго мистера.
Бетереджъ сдѣлалъ другую замѣтку, и я продолжилъ «распоряжаться».
— Гостиную миссъ Вериндеръ возобновить въ томъ же видѣ, какъ она была въ прошломъ году. Также корридоръ ведущій изъ гостиной въ первый этажъ. Также второй корридоръ, ведущій изъ втораго этажа въ лучшія спальни. Также спальню, занятую въ іюнѣ прошлаго года мистеромъ Франклиномъ Блекомъ.
Тупой карандашъ Бетереджа добросовѣстно поспѣвалъ за мной слово-въ-слово.
— Продолжайте, сэръ, проговорилъ Бетереджъ съ саркастическою важностію, — карандаша еще хватитъ на цѣлую кучу письма.
Я сказалъ ему, что у меня больше нѣтъ никакихъ распоряженій.
— Въ такомъ случаѣ, сэръ, оказалъ Бетереджъ, я коснусь одного или двухъ пунктовъ относительно самого себя. Онъ развернулъ бумажникъ на другой страницѣ и снова предварительно лизнулъ неистощимый карандашъ.
— Я желаю знать, началъ онъ, — могу ли я, или нѣтъ, умыть себѣ руки….
— Положительно можете, оказалъ мистеръ Блекъ, — я сейчасъ позвоню слугу.
— …..относительно нѣкоторой отвѣтственности, продолжалъ Бетереджъ, упорно отказываясь признать чье-либо присутствіе въ комнатѣ, кромѣ его собственнаго и моего: начать съ гостиной миссъ Вериндеръ. Когда мы въ прошломъ году снимали коверъ, мистеръ Дженнингсъ, то нашли ни съ чѣмъ несообразное количество булавокъ. Обязанъ ли я раскидать булавки попрежнему?
— Разумѣется, нѣтъ.
Беттереджъ тотчасъ же запасалъ уступку.
— Затѣмъ, касательно перваго корридора, продолжилъ онъ, — когда мы выносили оттуда разные орнаменты, то вынесли вмѣстѣ съ нами статую жирнаго, голаго ребенка, кощунственно названнаго въ домашнемъ каталогѣ Купидономъ, богомъ любви. Прошлаго года на мясистыхъ частяхъ плечъ у него было два крыла. Я какъ-то не досмотрѣлъ, одного крыла какъ не бывало. Отвѣтственъ ли я за Купидоново крыло?
Я сдѣлалъ другую уступку, а Бетереджъ вторую замѣтку — Что касается до втораго корридора, продолжилъ онъ, — то въ немъ прошлаго года ничего не было, кромѣ дверей (въ цѣлости ихъ я готовъ принять присягу, если понадобится), и я долженъ сознаться, что совершенно покоенъ относительно этого отдѣленія дома. Но вотъ насчетъ спальни мистера Франклина (если ее тоже возстановлять попрежнему) я желалъ бы знать, кто возьмется постоянно обращать ее въ хлѣвъ, какъ бы часто ее ни убирали: тамъ панталоны, тутъ полотенце, а французскіе романы повсюду… такъ я говорю, кто изъ насъ обязанъ разбрасывать все послѣ уборки, онъ или я?
Мистеръ Блекъ объявилъ, что съ величайшимъ удовольствіемъ приметъ на себя полную отвѣтственность. Бетереджъ упорно отказывался принять какое-либо рѣшеніе, вопроса безъ моего согласія, и одобренія. Я принялъ предложеніе мистера Блека, а Бетереджъ внесъ эту послѣднюю уступку въ свой бумажникъ.
— Заходите, когда угодно, мистеръ Дженнингсъ, начиная съ завтрашняго дня, сказалъ онъ, вставая: — вы застанете меня за работой, съ необходимыми помощниками. Почтительнѣйше прошу позволенія поблагодарить васъ за то, что посмотрѣли сквозь пальцы на ястребиную чучелу и Купидоново крыло, а также, и за разрѣшеніе мнѣ умыть себѣ руки относительно булавокъ на коврѣ и хлѣва въ комнатѣ мистера Франклина. Какъ слуга, я глубоко обязанъ вамъ. Какъ человѣкъ, я думаю, что ваша голова биткомъ набата чортиками, и свидѣтельствую противъ вашего опыта, ибо это обманъ и ловушка. Но не бойтесь насчетъ того, чтобы человѣческія чувства помѣшали мнѣ исполнить долгъ слуги! Я буду повиноваться вамъ, несмотря на чортиковъ, сэръ, буду повиноваться, хоть бы вы наконецъ подожгли домъ, — будь я проклятъ, если пошлю за пожарными трубами, прежде чѣмъ вы позвоните, и прикажете это сдѣлать!