– О-о! Вот как вы смотрите на его побуждения? Еще одна субъективная оценка! Вам не приходилось бывать в Германии, Беттередж?
– Нет, сэр. А как, осмелюсь спросить, на это смотрите вы?
– Я допускаю, что полковник задавался целью не столько доставить удовольствие племяннице, которую он в глаза не видел, сколько доказать сестре, любезно сделав подарок ее дочери, что простил ее. Исходя из субъективно-объективного взгляда на вещи, можно сделать вывод, совершенно противоположный вашему, Беттередж. Насколько я могу судить, одно объяснение ничуть не хуже другого.
Мистер Фрэнклин, похоже, решил закончить разговор на этой приятной и удобной для него ноте. Он лег спиной прямо на песок и спросил, что ему теперь делать.
Он рассуждал столь умно и здраво (прежде чем его занесло в чужеземные дебри), настолько хорошо вел тему до настоящего момента, что я оказался совершенно не готов к резкой перемене и просьбе о помощи. И лишь позднее – не без участия мисс Рэчел, первой сделавшей это открытие, – я осознал, что удивительные скачки и трансформации в характере мистера Фрэнклина объяснялись влиянием заграничного образования. В том возрасте, когда мы формируем оттенки своих воззрений как отражение оттенков воззрений других людей, его отправили за границу, и он переезжал из одной страны в другую, так и не определившись с палитрой своих собственных взглядов. В итоге мистер Фрэнклин возвратился, имея в своем характере столько разнообразных и во многом противоречивых оттенков, что, казалось, проводил все время в постоянном разладе с самим собой. Он одновременно бывал и деловым, и ленивым, и умницей, и бестолковщиной, примером решимости и образцом беспомощности – и все это одновременно. В нем уживались французская натура, германская натура и итальянская натура. А иногда проглядывали исконно британские корни, словно говоря: «Эй, мы еще здесь, удивительным образом преобразившиеся, но в самой глубине от нас еще кое-что осталось». Когда наступали такие минуты и мистер Фрэнклин неожиданно сдавался и с милой застенчивостью предлагал переложить собственную ответственность на ваши плечи, верх в нем, по наблюдению мисс Рэчел, брала итальянская натура. Справедливо предположить, что итальянская натура одержала победу и теперь.
– Не вам ли самому решать, что делать дальше, сэр? Уж верно, не мне?
Мистер Фрэнклин, похоже, не уловил нажима, с которым я задал вопрос. Казалось, что он вообще потерял способность что-либо замечать вокруг кроме синего неба над головой.
– Я не хочу тревожить тетю без причины, – сказал он. – Но совсем не предупредить тоже нельзя. Одним словом, будь вы на моем месте, Беттередж, что бы вы сделали?
Я ответил, как и просили, одним словом: «Подождал».
– Я-то готов ждать – со всем сердцем. Но как долго?
Одного слова все-таки не хватило.
– Насколько я понял, сэр, кто-то должен вложить этот несчастный алмаз в руки мисс Рэчел в день ее рождения, и вы способны сделать это не хуже любого другого. Хорошо. Сегодня двадцать пятое мая, а день рождения – двадцать первого июня. До него добрых четыре недели. Давайте подождем и посмотрим, что произойдет за это время. А предупреждать ли миледи, решим по обстоятельствам.
– Превосходно, Беттередж! А что до дня рождения делать с алмазом?
– Разумеется, то же самое, что делал ваш отец, сэр! Ваш батюшка положил алмаз на хранение в лондонский банк. Положите его на хранение в банк во Фризингхолле. (Фризингхолл – наш ближайший город, и здешний банк не уступает в надежности лондонскому). На вашем месте я бы отправился во Фризингхолл еще до возвращения дам.
Перспектива некого занятия, тем более поездки верхом, заставила мистера Фрэнклина молниеносно покинуть лежачее положение. Он вскочил на ноги и без церемоний поставил на ноги меня.
– Беттередж, вам цены нет! Идите со мной, распорядитесь немедля седлать лучшую лошадь в конюшне.
Наконец-то (и слава богу!) из-под заграничного лака проглянули британские корни! Передо мной был мистер Фрэнклин, каким я его помнил, готовый хоть сейчас скакать верхом, как в добрые старые времена. Седлать для него лошадь? Да я бы седлал дюжину лошадей, если бы он мог поехать на всех разом!
Мы спешно вернулись к дому, чтобы так же спешно приготовить самую резвую лошадь. Мистер Фрэнклин спешно ускакал, чтобы в очередной раз оставить проклятый алмаз в банковском хранилище. Когда стук копыт на дорожке затих и я, вернувшись во двор, вновь остался один, меня даже разобрали сомнения, не привиделась ли мне вся эта сцена во сне.
Глава VII
Пребывая в замешательстве и остро нуждаясь в покое и уединении, чтобы привести мысли в порядок, я наткнулся (как, бывало, сталкивался на лестнице с ее покойной матерью) на свою дочь Пенелопу, которая потребовала немедленно передать ей содержание моего разговора с мистером Фрэнклином. Положение обязывало, не сходя с места, прихлопнуть любопытство Пенелопы, как муху. Соответственно я объяснил, что мы с мистером Фрэнклином толковали о внешней политике, пока не выдохлись и не задремали на солнцепеке. Попробуйте дать похожий ответ на неудобный вопрос, заданный женой или дочерью в неудобное время, и можете не сомневаться, что они с истинно женской лаской и поцелуями подлижутся и зададут его еще раз.
Миледи и мисс Рэчел вернулись домой ближе к вечеру.
Стоит ли говорить, как они были поражены, что мистер Фрэнклин Блэк уже прибыл и успел ускакать на лошади. Стоит ли говорить, что и они стали задавать неудобные вопросы, от которых на этот раз нельзя было отделаться ссылками на разговоры о внешней политике и полуденную дремоту. Исчерпав запасы изобретательности, я сказал, что раннее прибытие мистера Фрэнклина утренним поездом следует отнести на счет его общеизвестных причуд. На вопрос, не является ли скоропалительный отъезд верхом еще одной причудой, я ответил «воистину» и, как мне показалось, ловко вывернулся из щекотливого положения.
Преодолев препятствия в лице дам, я столкнулся с новыми трудностями, поджидавшими меня в моей собственной комнате. Пенелопа явилась подлизываться с истинно женской лаской и поцелуями и с истинно женским любопытством задала новый вопрос. На этот раз ее интересовало, что происходит с нашей второй горничной Розанной Спирман.
Покинув нас с мистером Фрэнклином на Зыбучих песках, служанка вернулась в дом в загадочном расположении духа. Ее лицо, по словам Пенелопы, семь раз поменяло цвет, Розанна то без причины радовалась, то без причины впадала в уныние. На одном дыхании задавала сотню вопросов о мистере Фрэнклине Блэке и тут же огрызнулась на Пенелопу, когда та осмелилась спросить, чем незнакомый джентльмен мог ее заинтересовать. С озадаченным видом, улыбаясь, Розанна чертила имя мистера Фрэнклина на корзинке с рукодельем. С не менее озадаченным видом, плача, рассматривала в зеркале свое кривое плечо. Неужели она встречала мистера Фрэнклина раньше? Быть такого не может! Или они что-то слыхали друг о друге? И этого не могло быть! Я был готов поручиться, что мистер Фрэнклин неподдельно удивился, заметив, с каким выражением смотрела на него горничная. Пенелопа подтвердила, что и Розанна с искренним женским любопытством задавала вопросы о мистере Фрэнклине. Эти пересуды и без того были мне в тягость, как вдруг Пенелопа прервала наш разговор, выпалив самое чудовищное предположение, какое мне когда-либо приходилось слышать.
– Отец! – на полном серьезе сказала моя дочь. – Здесь не может быть других объяснений. Розанна с первого взгляда влюбилась в мистера Фрэнклина!
Вы, конечно, слыхали о влюбляющихся с первого взгляда юных девах, и такое поведение не казалось вам необычным. Но чтобы принятая на работу из исправдома горничная с невзрачной физиономией и ущербным плечом влюбилась с первого взгляда в джентльмена, приехавшего в гости к ее хозяйке? Попробуйте найти бо́льшую глупость в любом романе, изданном в христианском мире. Я хохотал до слез. Странно, но Пенелопе моя веселость пришлась не по вкусу.
– Я прежде не замечала за тобой жестокости, папа, – тихо проговорила она и выбежала из комнаты.
Слова дочери окатили меня, как ушат холодной воды. Как только они сорвались у нее с языка, я страшно разозлился на себя, что принял их слишком близко к сердцу, но что случилось, то случилось. Сменим тему, пожалуй. Прошу прощения, что отвлекся и написал об этом – на то есть причина, и вы скоро о ней узнаете.
Прежде чем мистер Фрэнклин вернулся из Фризингхолла, наступил вечер и успели позвонить переодеваться к ужину. Я лично отнес горячую воду в его комнату, ожидая услышать, что длительная задержка была вызвана какими-то происшествиями. К моему (и вашему, несомненно, тоже) великому разочарованию, ничего необычного не случилось. Никаких встреч с индусами по дороге туда и обратно. Мистер Фрэнклин сдал Лунный камень в банк, указав лишь, что речь идет о ценной вещи большой стоимости, и привез с собой расписку. Спускаясь по лестнице, я думал, что после первоначальной дневной суматохи, вызванной алмазом, концовка дня выдалась несколько прозаической.
О том, как прошла встреча мистера Фрэнклина с его тетей и кузиной, я ничего не могу сообщить.
Я бы много дал, чтобы прислуживать за столом в тот вечер. Однако служить за столом (за исключением больших семейных празднеств) при моем положении в доме значило бы потерять достоинство в глазах других слуг – по мнению миледи, я и так был к этому склонен и мог бы обойтись без новых поводов. Новости из высших сфер в тот вечер мне доставляли Пенелопа и лакей. Моя дочь сказала, что никогда еще не видела, чтобы мисс Рэчел так тщательно занималась прической и выглядела так ярко и привлекательно, как перед встречей с мистером Фрэнклином в парадной гостиной. Лакей сообщил, что сохранять степенность в присутствии господ и прислуживать за ужином мистеру Фрэнклину Блэку – совершенно несовместимые вещи, каких он не припомнит за все время службы. Позже вечером мы слышали, как пара поет дуэтом, мистер Фрэнклин брал слишком высоко, мисс Рэчел – еще выше, миледи за пианино поспевала за ними через пень-колоду, но в конце концов успешно подвела их к финалу, и из открытых окон на ночную террасу полилась чудесная, стройная музыка. Еще позже я пришел к мистеру Фрэнклину в курительный салон с бренди и содовой и обнаружил, что мисс Рэчел совершенно вытеснила мысли об алмазе из его головы.