Трудно сказать, какой эффект от этих слов был сильнее – испуг или огорчение. Будь я помоложе, я бы признался в этом мистеру Фрэнклину. Однако с возрастом человек приобретает превосходную привычку: не знаешь, что сказать, – придержи язык.
– Она явилась сюда с кольцом, которое я уронил в спальне, – продолжал он. – Я поблагодарил и, разумеется, подумал, что она сразу уйдет. Вместо этого она встала передо мной по другую сторону стола и посмотрела на меня крайне странным образом – то ли испуганно, то ли фамильярно – я так и не понял. И вдруг ни с того ни с сего говорит: «Странное дело с этим алмазом, сэр». «Да», – говорю я, а сам жду, что будет дальше. Клянусь четью, Беттередж, мне кажется, она повредилась рассудком! «Они никогда не найдут алмаз, сэр, верно? – говорит. – Нет! И того, кто его взял, тоже не найдут – я ручаюсь». При этом кивает и улыбается! Я не успел ее спросить, что она имела в виду, как мы услышали ваши шаги. Похоже, она испугалась, что вы ее здесь застанете. Как бы то ни было, она вдруг покраснела и убежала. Что бы это значило?
Даже в этот момент я не смог пересилить себя и рассказать ему историю девушки. С таким же успехом я мог бы указать на нее пальцем как на воровку. Но даже если бы я все выложил подчистую и при условии, что алмаз украла она, причина, по которой она решила открыться именно мистеру Фрэнклину, по-прежнему осталась бы загадкой.
– Мне претит мысль устраивать бедняжке неприятности только из-за того, что она взбалмошна и странно рассуждает, – продолжал мистер Фрэнклин. – Однако скажи она главному инспектору то, что сказала мне, боюсь, какой бы глупой она ни была… – Он замолчал на полуслове.
– Будет лучше всего, сэр, если я при первой же возможности сообщу об этом моей хозяйке. Миледи принимает дружеское участие в Розанне. Скорее всего служанка просто-напросто повела себя дерзко и неразумно. Когда в доме возникает какой-нибудь беспорядок, сэр, женская прислуга все видит в мрачных тонах, бедняжкам кажется, что это придает им серьезность. Стоит кому-нибудь заболеть, можете быть уверены: женщины начнут пророчить, что этот человек умрет. Если пропала драгоценность, можете быть уверены: они начнут каркать, что ее никогда не найдут.
Такой взгляд на вещи (который я, признаться, и сам считал реальным) принес мистеру Фрэнклину несказанное облегчение. Он свернул телеграмму и переменил тему. Прежде чем пойти на конюшню и распорядиться заложить фаэтон, я заглянул в людскую, где шел ужин. Розанны Спирман за столом не было. Расспросив других, я узнал, что она внезапно сказалась больной и поднялась наверх полежать в своей комнате.
– Любопытно! Когда я видел ее в последний раз, она выглядела здоровой, – заметил я.
Пенелопа вышла за мной.
– Не говори так при остальных, папа. Ты их только еще больше восстановишь против Розанны. Бедняжка сохнет по мистеру Фрэнклину Блэку.
Вот вам еще один взгляд на поведение этой девушки. Если допустить возможность, что Пенелопа права, странный язык и поведение Розанны оправдывались полным безразличием к тому, что и как говорить, лишь бы вовлечь в разговор мистера Фрэнклина. Если принять подобное истолкование загадки, то оно, пожалуй, объясняло взбалмошное и дерзкое поведение служанки, когда я застал ее на пороге библиотеки. Хотя она вытянула из мистера Фрэнклина всего три слова, цель была достигнута – он заговорил с ней.
Я лично проследил за тем, как запрягали пони. Среди адского переплетения окружавших нас загадок и сомнений какое облегчение просто наблюдать, как хорошо понимают друг друга пряжки и ремни! Если вам приходилось видеть, как пони запрягают в оглобли фаэтона, вы наблюдали нечто не вызывающее сомнений. И в нашем доме, скажу вам, это удовольствие становилось редкостью.
Подъехав на фаэтоне к парадному входу, я обнаружил, что на ступенях меня ждал не только мистер Фрэнклин, но и мистер Годфри с главным инспектором Сигрэвом.
Размышления мистера инспектора (после того, как алмаз не обнаружился в комнатах и сундуках прислуги), похоже, привели его к совершенно новому заключению. Все еще придерживаясь первоначальной версии, а именно, что драгоценный камень украл кто-то из челяди, наш знаток теперь решил, что вор (ему хватило ума не называть имя бедной Пенелопы, чего бы он о ней ни думал!) действовал в сговоре с индусами. Соответственно, он предложил допросить сидящих в тюрьме фокусников. Услышав новый план, мистер Фрэнклин вызвался подвезти инспектора до Фризингхолла, откуда телеграмму можно было послать в Лондон с таким же успехом, как со станции. Мистер Годфри, все еще искренне веря в мистера Сигрэва и снедаемый желанием лично побывать на допросе, напросился ехать с инспектором. На всякий случай при доме оставался младший полицейский чин. Второй должен был сопровождать главного инспектора в город. Все четыре места в фаэтоне таким образом были заняты.
Прежде чем взять вожжи, мистер Фрэнклин отвел меня на несколько шагов в сторону.
– Я подожду с телеграммой в Лондон, пока не услышу о результатах допроса индусов, – сказал он. – Мои подозрения подсказывают, что этот бестолковый местный полицейский по-прежнему блуждает в потемках и всего лишь пытается выиграть время. Мысль о связи прислуги с индусами, на мой взгляд, верх идиотизма. До моего возвращения, Беттередж, держите ушки на макушке и попытайтесь разобраться с Розанной Спирман. Я не предлагаю поступать против вашего достоинства или третировать девушку. Я всего лишь прошу вас наблюдать внимательнее, чем обычно. Тете мы представим дело в наиболее легком свете, однако оно серьезнее, чем вы, быть может, полагаете.
– Дело тянет на двадцать тысяч фунтов, сэр, – сказал я, вспомнив цену алмаза.
– Дело в необходимости успокоить Рэчел, – мрачно поправил меня мистер Фрэнклин. – Я за нее очень тревожусь.
Он внезапно оставил меня, словно захотел прервать разговор. И я, кажется, понял, по какой причине. Мистер Фрэнклин побоялся выдать тайну – то, о чем говорила на террасе мисс Рэчел.
Фаэтон укатил во Фризингхолл. Я решил, что настало время наедине перекинуться парой слов с Розанной – для ее же блага. Однако удобной возможности не представилось. Розанна спустилась вниз только к пяти часам, дерганая и возбужденная после истерического припадка – кажется, так это называется. По распоряжению миледи она приняла дозу нюхательной соли и была отправлена обратно в постель.
День безрадостно и уныло дотащился до вечера. Мисс Рэчел по-прежнему не выходила из комнаты, заявив, что слишком плохо себя чувствует, чтобы спуститься к ужину. Миледи состояние дочери привело в такое уныние, что я не решился доставлять ей новые волнения рассказом о разговоре между Розанной Спирман и мистером Фрэнклином. Пенелопа упорно считала, что ее теперь отдадут под суд, вынесут приговор за кражу и отправят на каторгу. Остальные женщины взяли Библии и псалтыри и сидели над ними с кислыми, как недозрелый виноград, лицами. По моим наблюдениям, такое выражение всегда появлялось у людей моего круга в случае вынужденной демонстрации благочестия в неурочное время. Что касалось меня, я даже не мог набраться смелости открыть «Робинзона Крузо». Вместо этого я вышел во двор и, соскучившись по веселому обществу, поставил кресло у конуры и разговаривал с собаками.
За полчаса до ужина из Фризингхолла приехали назад оба джентльмена. Главный инспектор Сигрэв должен был вернуться на следующий день. По дороге они заехали к путешественнику, мистеру Мертуэту, жившему в окрестностях города. По просьбе мистера Фрэнклина он согласился исполнить роль переводчика на допросе тех двух индусов, что совершенно не владели английским языком. Допрос – долгий и тщательный – ничего не дал. Не обнаружилось даже намека на причину, по которой фокусников можно было заподозрить в подкупе кого-то из слуг. Придя к такому выводу, мистер Фрэнклин отправил телеграмму в Лондон. На этом дело застопорилось до следующего дня.
Таковы события, случившиеся наутро после дня рождения. Ни малейшего проблеска света. Однако через день или два тьма немного расступилась. Как и к чему это привело, вы сейчас узнаете.
Глава XII
Ночь четверга прошла без происшествий. В пятницу утром поступили две новости.
Первая: работник пекарни сообщил, что встретил Розанну Спирман накануне после обеда. Лицо девушки было закрыто плотной вуалью, она шла через торфяник по тропинке, ведущей во Фризингхолл. Спрашивается, с чего бы ей прятаться, ведь из-за увечного плеча бедняжку любой мог сразу узнать. Повстречавший ее человек, видимо, ошибся – Розанна, как известно, всю вторую половину дня не выходила из своей комнаты.
Вторую новость принес почтальон. Уважаемый мистер Канди, хваставший, уезжая со дня рождения в проливной дождь, непромокаемой докторской кожей, в который раз пошутил неудачно. В ту же ночь он простудился и слег с высокой температурой. По рассказу почтальона, бедняга был не в себе и нес всякий вздор, не теряя в бреду бойкости, с какой, бывало, говорил в здравом уме. Нам всем было очень жаль доктора, хотя мистер Фрэнклин сожалел скорее по поводу мисс Рэчел, чем о его болезни. Судя по его словам, сказанным миледи во время завтрака, он тревожился, что, если беспокойство из-за Лунного камня вскоре не утихнет, то мисс Рэчел самой может срочно понадобиться совет лучшего врача, какого мы только сможем найти.
После окончания завтрака пришла телеграмма от мистера Блэка-старшего – ответ его сыну. Он сообщал, что приложил руку (с помощью своего друга, начальника полиции) к поискам человека, способного оказать нам помощь. Человека этого звали сержант Кафф. Ожидалось, что он прибудет из Лондона утренним поездом.
Прочитав имя нового сыщика, мистер Фрэнклин вздрогнул. Оказалось, что во время пребывания в Лондоне он слышал от адвоката отца занятные истории о сержанте Каффе.
– Теперь я уверен – мы вскоре увидим конец наших злоключений, – объявил он. – Если хотя бы половина слышанных мной историй правдива, то по части распутывания сложных дел равного сержанту Каффу не сыскать во всей Англии!