– Что там с ключами мисс Вериндер? – спросил сержант.
– Юная леди отказывается предоставить свой гардероб для осмотра.
– Ага! – откликнулся сержант.
Голос сыщика уступал по части дисциплины его лицу. Когда он произнес «ага!», он сказал это тоном человека, услышавшего то, что и ожидал услышать. Он отчасти разозлил, отчасти напугал меня – почему, не знаю, но это так.
– Значит, обыска не будет? – спросил я.
– Да. Обыск придется отменить, потому что ваша юная госпожа отказывается последовать общему примеру. Надо либо осматривать вещи каждого человека в доме, либо ничьи вообще. Отправьте чемодан мистера Эблуайта в Лондон следующим поездом и верните журнал стирки с моими извинениями и благодарностью женщине, которая его принесла.
Сыщик положил журнал на стол и перочинным ножом принялся чистить ногти.
– Вы, похоже, не очень разочарованы?
– Нет, не очень.
Я попытался выманить у него объяснение.
– Зачем мисс Рэчел устраивать вам преграды? Разве не в ее интересах помочь вам?
– Не спешите, мистер Беттередж. Не спешите.
Кто-нибудь поумнее на моем месте смекнул бы, к чему он клонит. Или человек, менее привязанный к мисс Рэчел, чем я. Отвращение миледи к сержанту, возможно, означало (как я запоздало сообразил), что и она разглядела «сквозь тусклое стекло» (как сказано в Писании), куда он метил.
– И что теперь? – спросил я.
Сержант Кафф, закончив обрабатывать ноготь, с меланхолическим интересом осмотрел его и убрал нож.
– Пойдемте-ка в сад, – предложил он. – Полюбуемся на розы.
Глава XIV
Самой короткой дорогой в сад из кабинета миледи была дорожка между кустами, о которой вы уже знаете. Чтобы вам лучше понять последующие события, имейте в виду, что по этой дорожке любил гулять мистер Фрэнклин. Когда он выходил во двор и мы не могли его нигде обнаружить, то, как правило, находили его здесь.
Должен признать, что я упрямый старик, – чем больше сержант Кафф прятал от меня свои мысли, тем упорнее я пытался заглянуть в них. Когда мы свернули на дорожку среди кустов, я попытался зайти с другого боку.
– В нынешнем положении, – сказал я, – будь я на вашем месте, не знал бы что и подумать.
– Будь вы на моем месте, – ответил сержант, – вы бы уже составили собственное мнение и в нынешнем положении окончательно отмели бы все сомнения в своей правоте. Неважно, какой вы сделали вывод, мистер Беттередж. Я вызвал вас сюда не для того, чтобы вы тащили меня из норы, как барсука, я позвал вас, чтобы задать кое-какие вопросы. Разумеется, вы могли бы ответить на них и внутри дома. Однако двери имеют свойства притягивать уши, поэтому люди моей профессии любят свежий воздух.
Как и с какого боку подойти к такому человеку? Я махнул рукой и стал терпеливо ждать, что последует дальше.
– Мы не будем вникать в побуждения юной госпожи, – продолжал сержант. – Остается лишь пожалеть, что она отказала мне в помощи, ибо, поступая таким образом, лишь без нужды усложняет расследование. Нам надо разрешить загадку пятна на двери, что – можете мне поверить – одновременно откроет тайну пропажи алмаза, пусть даже косвенно. Я решил встретиться со слугами и вместо проверки их вещей, мистер Беттередж, проверить их мысли и действия. Однако прежде чем начать, я хотел бы задать вам пару вопросов. Вы наблюдательный человек. Вы замечали что-нибудь странное в поведении слуг (делая, разумеется, скидку на испуг и нервозность), когда обнаружилась пропажа алмаза? Какую-нибудь необычную ссору? Или нехарактерные настроения? Спонтанные вспышки гнева, например? Или неожиданные жалобы на здоровье?
Я успел подумать о внезапной болезни Розанны Спирман перед вчерашним ужином, но не успел ответить, заметив, что взгляд сержанта резко повернулся в сторону кустарника, и услышав, как он тихо произнес: «Приветик!»
– Что случилось? – спросил я.
– Опять спина, ревматизм, – громко сказал сержант, словно предупреждал кого-то поблизости о своем появлении. – Скоро погода поменяется.
Через несколько шагов показался угол дома. Резко повернув направо, мы ступили на террасу и по ступеням в ее середине спустились в нижний сад. Сержант Кафф остановился на открытой местности, откуда мог беспрепятственно смотреть во все стороны.
– Как насчет этой девицы, Розанны Спирман? – спросил сыщик. – При ее внешности сомнительно, что у нее есть любовник. Но из справедливости к ней я должен спросить: не обзавелась ли эта несчастная ухажером, как все они делают?
Что в данных обстоятельствах мог означать его вопрос? Вместо ответа я уставился на сыщика.
– Я заметил, что Розанна Спирман пряталась в кустах, когда мы проходили мимо, – пояснил сержант.
– Когда вы сказали «приветик»?
– Да. Когда я сказал «приветик». Если у нее есть любовник, то, что она пряталась, ничего не значит. А если нет, то с учетом состояния дел в этом доме ее поведение в высшей степени подозрительно, и мой неприятный долг требует в нем разобраться.
Что, ради всего святого, я мог ответить? Я знал, что мистер Фрэнклин любил гулять меж кустов и что, возвращаясь со станции, скорее всего повернул бы в этом направлении. Я помнил, что Пенелопа не раз ловила вторую горничную в этом месте и уверяла, будто Розанна стремилась обратить на себя внимание мистера Фрэнклина. Если моя дочь права, то Розанна, когда ее заметил сержант, вероятно, сидела в засаде, поджидая возвращения мистера Фрэнклина. Я застрял между двух препятствий: рассказать о домыслах Пенелопы, тем самым выдав их за свои собственные мысли, или же подвергнуть несчастную последствиям, причем очень серьезным, укрепив подозрения сержанта Каффа. Из жалости к Розанне – клянусь душой и репутацией, исключительно из жалости к девушке – я представил необходимые объяснения и сообщил, что Розанна, верно, сошла с ума, раз прилепилась сердцем к мистеру Фрэнклину Блэку.
Сержант Кафф даже не усмехнулся. В тех редких случаях, когда его что-либо забавляло, он кривил уголки губ – не более того. Так сделал и сейчас.
– Не правильнее ли будет сказать, что она сошла с ума, потому что родилась некрасивой и работает служанкой? Любовь к такому джентльмену, как мистер Фрэнклин Блэк с его манерами и наружностью, не выглядит в моих глазах таким уж безумством. Тем не менее я рад, что дело прояснилось, – разум всегда чувствует облегчение, когда наступает ясность. Секрет я не выдам, мистер Беттередж. Я предпочитаю снисходительно относиться к человеческим слабостям, вот только род моей деятельности редко предоставляет шанс для подобной добродетели. Вы полагаете, мистер Фрэнклин Блэк не подозревает, что девушка в него влюблена? Ах! Он бы это быстро заметил, будь она красива. Некрасивым женщинам тяжело живется на этом свете, будем надеяться, что им воздастся на том. А сад у вас красивый, и лужайка ухоженная. Сами посудите, насколько лучше цветы выглядят в окружении травы, чем гальки. Нет, благодарю вас, я не приму розу в подарок. У меня сердце сжимается, когда их отрывают от стебля. Как сжимается оно у вас, когда вы замечаете какой-нибудь непорядок в людской. Вы заметили что-либо необычное в поведении слуг с тех пор, как обнаружилась пропажа алмаза?
До этого момента мы с сержантом Кафом неплохо ладили. Однако коварство, с которым он подбросил последний вопрос, заставило меня насторожиться. Проще говоря, мне не улыбалось помогать следствию, если оно (прикинувшись притаившейся в траве змеей) пыталось пролезть в дружную среду слуг не мытьем, так катанием.
– Я ничего не заметил, – сказал я, – за исключением того, что мы все потеряли голову, включая меня самого.
– О-о, и это все, что у вас нашлось сказать мне?
– Это все, – ответил я с хладнокровным (я себе льстил) самообладанием.
Мрачный взгляд сержанта Каффа ощупал мое лицо.
– Мистер Беттередж, вы не возражаете, если я пожму вам руку? Вы мне чрезвычайно нравитесь.
(Почему он выбрал для комплимента именно тот момент, когда я решил его обмануть? Уму непостижимо! Я слегка возгордился. Я действительно был горд, что оказался крепким орешком для знаменитого Каффа!)
Мы вернулись в дом. Сержант попросил выделить ему комнату и присылать туда слуг (только тех, кто занят в доме) по очереди и рангу, начиная с самых старших.
Я провел сержанта в свою каморку и одного за другим начал вызывать слуг в переднюю. Розанна Спирман пришла вместе с другими, ничем не выделяясь. Она не уступала в сообразительности сыщику. Подозреваю, что Розанна успела подслушать наш с ним разговор о слугах до того, как он ее обнаружил. В любом случае служанка явилась с таким видом, будто и слыхом не слыхивала ни о каких кустах.
Я отправлял их на допрос по одному, как меня просили. Первой в храм Фемиды, мою каморку, отправилась повариха. Она недолго там задержалась и заявила на выходе: «Сержант Кафф имеет кислый вид, но ведет себя как истинный джентльмен». После нее туда вошла личная горничная миледи. Она задержалась внутри намного дольше. А выйдя, объявила: «Если сержант Кафф не верит порядочной женщине, то пусть хотя бы держит свое мнение при себе!» Следующей была Пенелопа. В комнате моя дочь пробыла всего одну-две минуты. Выйдя, доложила: «Сержант Кафф заслуживает всяческого сожаления. Очевидно, в молодости ему страшно не повезло в любви, папочка». После Пенелопы настал черед первой горничной. Как и личная горничная миледи, она долго не выходила. С порога выпалила: «Я поступала на службу миледи не для того, мистер Беттередж, чтобы мне в лицо высказывал подозрения какой-то полицейский». Настал черед Розанны Спирман. Она провела в комнате больше времени, чем все остальные. На выходе никаких комментариев, гробовое молчание, губы серые, как пепел. После Розанны вошел лакей Самюэль. Через пару минут появился обратно со словами: «Тот, кто натирает ваксой сапоги сержанта Каффа, бессовестный человек». Последней в комнату вошла посудомойка Нанси. Через минуту или две вышла и сказала: «Сержант Кафф очень добр и не смеется, мистер Беттередж, над бедными работящими девушками».