– Как жалок этот мир, – сказал сержант. – Жизнь человека, мистер Беттередж, все равно что мишень, каждый удар судьбы попадает прямехонько в цель. Если бы не это новое белье, мы могли бы обнаружить среди вещей Розанны обновку – ночную сорочку или исподнюю юбку – и ей некуда было бы деться. Вы следите за ходом моей мысли? Вы сами расспрашивали служанок и знаете, какие открытия сделали эти двое под дверью Розанны. Вы, разумеется, знаете и то, где она была, когда сказалась больной. Догадываетесь? Господи, да тут все очевидно, как та полоска света за деревьями. В одиннадцать утра в четверг главный инспектор Сигрэв (целый сонм человеческих слабостей) показывает пятно на двери всем служанкам. У Розанны есть причины для собственных подозрений. Первым делом она идет в свою комнату и находит пятно краски на нижней юбке или ночной рубашке или чем-то еще, притворяется больной, тайком идет в город, покупает материю для новой юбки или рубашки, шьет ее ночью в своей спальне при свете огня (не для того, чтобы сжечь старую, другие служанки шпионили за дверью и вмиг почуяли бы запах горелой ткани, да и от золы не так-то просто избавиться), она зажигает огонь для того, чтобы, постирав и отжав обновку, высушить и выгладить ее, а старую одежду прячет (возможно, на своем теле) и в настоящий момент занята тем, чтобы перепрятать ее в удобном месте, на безлюдном побережье, что перед нами. Сегодня вечером я проследил, как она ходила в рыбачий поселок, до одного коттеджа, куда нам, возможно, еще до возвращения придется заглянуть. Она пробыла в этом доме довольно долгое время и вышла, что-то пряча (как мне показалось) под накидкой. Накидка на плечах женщины – великое благо, она помогает скрыть множество грехов. Я видел, как, выйдя из коттеджа, Розанна Спирман повернула вдоль берега на север. Считается ли ваше побережье красивым образчиком морского ландшафта, мистер Беттередж?
– Да, – односложно ответил я.
– Это дело вкуса. На мой взгляд, более унылый морской ландшафт еще надо поискать. Если на вашем побережье за кем-либо идти и человек вдруг оглянется, то вы будете как на ладони. Я столкнулся с выбором: арестовать Розанну на основании подозрения или же пока не трогать ее и позволить ей сыграть в свою игру. По причинам, которыми я не буду вам докучать, я решил пойти на любые уступки, чтобы прежде времени не всполошить лицо, чье имя нам обоим пока неизвестно. Я вернулся в дом спросить вас, нельзя ли выйти на северную оконечность пляжа другой дорогой. Что касается следов, оставленных ногой человека, песок – один из наилучших сыщиков. Если Розанна Спирман не попадется нам навстречу, песок расскажет, что она затевала, – лишь бы успеть до заката. А вот и сам песок. Прошу прощения, не хочу вас обидеть, но не могли бы вы сейчас помолчать и пропустить меня вперед?
Не знаю, слыхали ли аптекари о таком заболевании, как сыскная лихорадка, но именно оно быстро охватило вашего покорного слугу. Сержант Кафф спустился между дюнами к морю. Я следовал за ним (с выскакивающим наружу сердцем) на некотором расстоянии, ожидая, что будет дальше.
Случайно я оказался почти в том самом месте, где стоял и разговаривал с Розанной Спирман, когда перед нами вдруг появился приехавший из города мистер Фрэнклин. Пока мои глаза следили за сержантом, мысли невольно вернулись к тому, что здесь произошло между мной и Розанной. Я почти почувствовал, как бедняжка сует свою руку в мою и пожимает ее в знак признательности за добрые слова. Почти услышал ее голос, сообщающий, что Зыбучие пески влекут ее к себе против воли всякий раз, когда она сюда приходит. Почти увидел ее лицо, просиявшее в тот момент, когда она впервые увидела спускающегося к нам между дюнами мистера Фрэнклина. От таких мыслей мое настроение портилось все больше и больше. Вид унылой бухты, когда я поднял на нее глаза, чтобы немного развеяться, лишь усилил мою тоску.
Дневной свет быстро сменялся сумерками. Над безлюдным простором нависла зловещая тишина. Волнение океана за большой отмелью в бухте не производило ни малейшего звука. Вода между отмелью и берегом оставалась нетронутой и тусклой, ее не касалось дыхание ветра. На мертвой поверхности плавали островки мерзкой желто-белой слизи. Ил и грязная пена кое-где поблескивали в последних лучах солнца на двух каменных языках, уходящих в море на северной и южной оконечности бухты. Начинался прилив. У меня на глазах широкая коричневая гладь зыбучего песка стала покрываться ямочками, задрожала – больше в этом жутком месте ничего не двигалось.
Я заметил, что сержант вздрогнул, увидев шевеление песка. Понаблюдав около минуты, он подошел ко мне.
– Коварное местечко, мистер Беттередж, – сказал он. – И никаких следов Розанны Спирман на песке, насколько видит глаз.
Он подвел меня к берегу, и я сам убедился, что, кроме наших, на песке не отпечаталось ничьих больше следов.
– В каком направлении отсюда расположен рыбачий поселок?
– Коббс-Хол (так он назывался) должен быть от нас на юге.
– Я видел сегодня вечером, как девушка шла по берегу на север от Коббс-Хола. Следовательно, она направлялась к этому месту. Коббс-Хол находится по ту сторону этого выступа, не так ли? Можем ли мы дойти до поселка по пляжу во время отлива?
Я ответил «да» на оба вопроса.
– Прошу прощения, но я предлагаю идти побыстрее. Я должен найти место, где она покинула берег, еще до наступления темноты.
Мы прошли в сторону Коббс-Хола несколько сотен метров, как сыщик вдруг опустился на колени, будто охваченный внезапным приступом набожности.
– Ваш морской ландшафт все же заслуживает доброго слова, – заметил сержант. – Вот женские следы, мистер Беттередж! Пока у нас не появится неопровержимое доказательство обратного, будем считать их следами Розанны. Очень путаные, прошу заметить. И путаница эта не случайна. Эх, горемыка. Она знакома с предательскими свойствами песка не хуже нас с вами. Похоже, однако, что очень спешила и не успела толком замести следы. Вот один след, ведущий из Коббс-Хола. А вот еще один, ведущий в поселок. Носок указывает в сторону моря, видите? А это что? Не отпечатки ли двух каблуков у самой воды? Не хочу вас расстраивать, но боюсь, что Розанна хитрая штучка. Похоже, что она решила дойти до того места, откуда мы с вами пришли, не оставляя заметных следов на песке. Скажем, с этого места она шла по воде до выступа у нас за спиной, потом вернулась таким же путем и снова вышла на пляж, оставив два отпечатка каблуков. Да, пожалуй. Это совпадает с моими наблюдениями, что, выходя из поселка, она что-то прятала под накидкой. Нет, не для того, чтобы это уничтожить, иначе к чему тогда все эти предосторожности, скрывающие конечную цель прогулки? Скорее для того, чтобы что-то спрятать. Может быть, наведавшись в поселок, мы могли бы установить, что она прятала?
От такого предложения моя сыскная лихорадка враз улетучилась.
– Я вам там не нужен, – сказал я. – Какой от меня прок?
– Чем ближе я знакомлюсь с вами, мистер Беттередж, тем больше обнаруживаю у вас достоинств. Скромность! Господи, какая это редкость в нашем мире! И как много этого редкого свойства у вас! Если я появлюсь в коттедже один, жильцы проглотят язык при первом же заданном вопросе. Но если я приду с вами, меня представит уважаемый сосед, и беседа завяжется сама собой. Вот в каком свете я это вижу. А вы?
Не придумав достаточно быстро достаточно умного ответа, я попытался выиграть время, спросив сыщика, чей коттедж он вознамерился посетить.
Из описаний сержанта я понял, что речь идет о коттедже рыбака по фамилии Йолланд, живущего там с женой и двумя взрослыми детьми – сыном и дочерью. Если вернуться назад, вы вспомните, что в первом описании Розанны Спирман я упоминал ее прогулки на Зыбучие пески и посещение друзей в Коббс-Холе. Йолланды и были ее друзьями – уважаемые, достойные люди, делавшие честь всей округе. Розанна познакомилась с ними через их дочь, от рождения страдавшую хромотой, которую все в наших местах называли Люси-Хромуша. Две девушки с природными дефектами, видимо, вызывали друг у друга симпатию. Йолланды и Розанна, казалось, всегда проводили редкие свободные минуты вместе, сохраняя теплые, дружеские отношения. Тот факт, что сержант Кафф выследил девушку у коттеджа Йолландов, заставил меня взглянуть на свое участие в следствии под другим углом. Розанна всего лишь ходила туда, где обычно бывала. То, что она проводила время с рыбаком и его семьей, по сути доказывало ее невиновность. Стало быть, соглашаясь с выводами сержанта, я получал возможность оказать услугу девушке, а не сыщику. Поэтому я ответил, что он меня убедил.
Мы шли в Коббс-Хол по следам на песке, пока хватало света.
В коттедже выяснилось, что рыбак с сыном были в море. Люси-Хромуша, вечно слабая и усталая, отдыхала наверху в своей спальне. Нас приняла на кухне одна лишь миссис Йолланд. Услышав, что сержант Кафф лондонская знаменитость, она, пожирая его глазами, выставила на стол бутылку голландского джина и пару трубок.
Я тихонько сидел в углу, ожидая, каким образом сержант переведет разговор на Розанну Спирман. Его привычный заход издалека на этот раз оказался особенно уж окольным. Ни в тот день, ни сегодня я не мог взять в толк, как это у него получалось. Помню только, что начал он с королевского семейства, первометодистов и цен на рыбу, потом (в своей невозмутимой, коварной манере) перевел разговор на пропажу Лунного камня, злопыхательство первой горничной и всеобщее жестокое отношение женской прислуги к Розанне Спирман. Добравшись таким образом до главного предмета, он охарактеризовал свои действия как расследование пропажи алмаза – отчасти, чтобы его найти, отчасти, чтобы очистить доброе имя Розанны от несправедливых подозрений ее врагов в нашем доме. За четверть часа после нашего появления миссис Йолланд уверовала, что говорит с лучшим другом Розанны, и настойчиво подливала из голландской бутылки жидкость для укрепления живота и духа.
Находясь в полной уверенности, что сержант зря теряет время на разговоры с миссис Йолланд, я следил за их беседой, как следят за диалогом актеров в театре. Знаменитый Кафф демонстрировал завидное терпение: пробовал зайти и с той стороны, и с этой, выстреливал один за другим якобы безобидные вопросы, над