еясь, что хоть один попадет в цель. К чести Розанны, как он ни старался, не смог накопать ничего, что бы ее обличало. Миссис Йолланд тараторила без передышки и выложила все без утайки. Когда мы оба посмотрели на часы и поднялись, чтобы уходить, сыщик сделал последнюю попытку:
– Пора пожелать вам спокойной ночи, мадам. Остается на прощание сказать, что в лице вашего покорного слуги вы видите самого искреннего доброжелателя Розанны Спирман. Но видит бог, ей нечего надеяться на удачу в этом месте. Я бы посоветовал оставить его.
– Благослови вас господь за доброту! Она так и собиралась сделать! – воскликнула миссис Йолланд. (Примечание: Я перевожу слова миссис Йолланд с йоркширского диалекта на английский. Если даже многоопытный Кафф временами терялся, пока я не помогал ему, что бы вы обо мне подумали, если я привел бы ее слова на родном наречии.)
Розанна Спирман собиралась нас покинуть! Тут я навострил уши. По меньшей мере странно, что она не предупредила ни меня, ни миледи. Я засомневался, уж не попал ли последний выстрел сержанта прямо в цель? Так ли безвредно было мое участие в этом деле, как я думал? Возможно, дурачить честных женщин, опутывая их паутиной лжи, входило в обязанности сержанта Каффа. Но мне, как доброму протестанту, следовало помнить, что отец лжи – дьявол и что беда и дьявол всегда недалеко друг от друга. Почуяв в воздухе запах беды, я попытался выманить сыщика на улицу. Он, однако, тут же сел и попросил налить ему еще капельку голландской жидкости. Миссис Йолланд уселась напротив и протянула стаканчик. Не находя себе места, я подошел к двери, пожелал спокойной ночи, но так и не вышел за порог.
– Значит, она хочет уехать? – спросил сержант. – Чем же она будет заниматься после увольнения? Вот беда! У бедняжки во всем мире нет друзей, кроме меня с вами.
– Как же нет? Есть! Она, как я уже говорила, была здесь сегодня вечером. Посидев и немного поболтав с моей дочкой Люси и со мной, попросила подняться наверх в спальню Люси. Это единственная комната в доме, где есть перья и чернила. «Хочу написать письмо другу, – говорит, – но не могу это сделать в доме, где слуги во все суют нос и постоянно подсматривают». Кому она писала, я не знаю. Ужасно длинное, видать, письмо, коль просидела наверху так долго. Когда спустилась, я предложила ей почтовую марку. Письма у нее в руках не было, от марки она отказалась. Бедняжка (как вам известно) не любит говорить о себе и своих делах. Но друг у нее точно где-то есть – можете мне поверить. К нему и уедет, даже не сомневайтесь.
– И скоро? – поинтересовался сержант.
– Как только сможет.
Тут я снова отошел от двери. Как начальник прислуги в доме миледи, я не мог выслушивать праздную болтовню о том, что кто-то из слуг уходит или остается, и при этом делать вид, что ничего не замечаю.
– Вы, очевидно, ошибаетесь насчет Розанны Спирман, – сказал я. – Если бы она собиралась уволиться, то первым делом сообщила бы об этом мне.
– Ошибаюсь? – взвилась миссис Йолланд. – Да она всего час назад купила у меня кое-какие вещи в дорогу, мистер Беттередж! В этой самой комнате! Кстати, хорошо, что напомнили… – женщина вдруг начала рыться в карманах. – Я как раз хотела кое-что сказать о Розанне и деньгах. Кто-нибудь из вас увидит ее по возвращении в дом?
– С величайшей готовностью передам ваше сообщение бедняжке, – ответил сержант Кафф, прежде чем я успел вставить хоть слово.
Миссис Йолланд вынула из кармана несколько шиллингов и монет по шесть пенсов и с показной тщательностью пересчитала их на ладони. С явным нежеланием расставаться с ними она протянула деньги сыщику.
– Могу я попросить вас передать эти деньги Розанне и сказать, что я ее люблю и уважаю? Она настояла на том, чтобы заплатить за кое-какие пожитки, которые ей приглянулись. Не скрою – деньгам в этом доме рады. И все-таки меня мучает совесть, что я отнимаю у бедняжки последние сбережения. По правде говоря, моему мужу, когда он вернется домой с работы завтра утром, не понравится, что я согласилась взять деньги с Розанны. Передайте ей, что купленные у меня вещи – подарок. И не оставляйте деньги на столе, – сказала миссис Йолланд, резко придвигая кучку монет к сержанту, словно они жгли ей пальцы. – Так-то оно лучше, мил человек! Ибо время сейчас трудное, а плоть слаба. Могу не устоять и положить деньги обратно в карман.
– Пойдемте! – позвал я. – Я более не могу ждать. Мне пора возвращаться в дом.
– Вы идите, я за вами, – сказал сержант.
Я подошел к двери во второй раз и во второй раз не смог заставить себя шагнуть за порог.
– Возвращать деньги – щекотливое дело, мадам, – произнес сыщик. – Я уверен, что вы недорого с нее взяли, не так ли?
– Недорого! Посудите сами.
Она схватила свечу и повела сержанта в угол кухни. Я не мог удержаться, чтобы не пойти за ними. В углу была свалена куча всякого (в основном железного) мусора, который рыбак насобирал с потерпевших крушение кораблей и которому так и не нашел сбыт. Миссис Йолланд запустила руку в этот хлам и вытащила старую жестяную коробку, покрытую черным лаком, с петлей, чтобы вешать на стену, – в таких на борту корабля держат морские и прочие карты, чтобы предохранить их от сырости.
– Вот! Сегодня вечером, когда Розанна была здесь, она купила такую же. Сказала, что в ней удобно хранить манжеты и воротнички, чтобы не мялись в сундуке. Один шиллинг девять пенсов, мистер Кафф. Клянусь хлебом насущным, ни полпенни больше!
– Дешевле некуда! – тяжело вздохнул сержант.
Он взвесил коробку на ладони. Пока он ее рассматривал, мне послышалась пара нот из «Последней розы лета». Никаких больше сомнений! Он отыскал очередную улику, изобличающую Розанну Спирман, в таком месте, где, как я считал, репутации девушки ничего не угрожало. И все это с моей помощью! Сами представьте, что я почувствовал и как горько пожалел, что свел миссис Йолланд и сержанта Каффа.
– Полноте, – сказал я. – Нам действительно пора уходить.
Не обращая на меня ни малейшего внимания, миссис Йолланд опять запустила руку в кучу хлама и на этот раз вытащила собачью цепь.
– Взвесьте ее на руке, сэр, – предложила она сержанту. – У нас их было три штуки. Две купила Розанна. «Зачем вам, милая моя, цепи для собак?» – говорю. «Свяжу их вместе, как раз хватит обвязать чемодан», – говорит. «Веревка же дешевле, – говорю. «Цепь надежнее, – говорит. «Кто слыхивал, чтобы чемоданы обвязывали цепью?» – говорю. «Ох, миссис Йолланд, не перечьте мне! – говорит. – Отдайте мне ваши цепи». Странная девушка, мистер Кафф. Золотое сердце, относится к моей дочери Люси добрее сестры, но немного странная. Ну, я и уступила. Три с половиной шиллинга. Даю слово порядочной женщины, три с половиной шиллинга, мистер Кафф!
– За каждую?
– За обе! Три с половиной шиллинга за две цепи.
– Почти даром, мадам, – сказал сержант, качая головой. – Абсолютно даром!
– Вот эти деньги, – сказала миссис Йолланд, бочком подступая к горсти монет на столе, словно та притягивала ее помимо воли. – Кроме жестяной коробки и цепей ничего больше не купила, а их унесла с собой. Шиллинг и девять пенсов да три шиллинга и шесть пенсов, итого – пять шиллингов, три пенса. Передайте, что я ее люблю и уважаю. Совесть не позволяет мне отнимать сбережения у бедной девушки, они ей самой еще пригодятся.
– А моя совесть, мадам, не позволяет их вернуть. Вы практически отдали ей вещи задаром, правда-правда.
– Вы искренне так считаете, сэр? – Лицо миссис Йолланд озарилось чудесным светом.
– Можете не сомневаться. Спросите хоть мистера Беттереджа.
Спрашивать меня было совершенно незачем. У меня для них нашлось лишь пожелание спокойной ночи.
– Черт бы побрал эти деньги! – воскликнула миссис Йолланд. С этими словами она, похоже, окончательно потеряла контроль над собой, схватила кучку серебра со стола и в мгновение ока спрятала ее в карман.
– Просто возмутительно, когда деньги лежат на столе, а их никто не берет, – вскричала эта вздорная женщина и грузно шлепнулась на скамью, глядя на сержанта Каффа с таким видом, словно хотела сказать «Деньги снова у меня в кармане. Попробуй-ка их теперь выманить».
На этот раз я дошел не только до порога, но и действительно вышел на улицу. Можете думать, что хотите, но я чувствовал себя смертельно оскорбленным. Не успел я сделать по дороге и трех шагов, как услышал, что сержант догоняет меня.
– Благодарю вас, что представили меня, мистер Беттередж, – сказал он. – Я в долгу перед женой рыбака за совершенно незнакомое ощущение. Миссис Йолланд сумела поставить меня в тупик.
На языке у меня вертелся колкий ответ без какой-либо причины, кроме той, что я негодовал на сыщика, потому что негодовал на самого себя. Но когда он признался, что поставлен в тупик, у меня в голове мелькнула успокоительная мысль – может, не все так уж плохо? Я скромно промолчал, надеясь услышать больше.
– Да, – подтвердил сержант, словно прочитал в темноте мои мысли, – вместо того чтобы навести меня на след, вы, если это вас утешит (ввиду вашей заботы о Розанне), сбили меня со следа. Разумеется, поступки девушки в сегодняшний вечер легко объясняются. Она соединила две цепи в одну и закрепила ее на петле коробки. Коробку же утопила в воде или зыбучем песке. Свободную часть цепи спрятала под камнями в месте, известном только ей одной. Коробка никуда не денется до окончания следствия, после чего она сможет тайком вытащить ее, когда ей будет надо или удобно. До сих пор все предельно ясно. Однако… – сказал сержант с оттенком нетерпения, которого я раньше за ним не замечал, – загадка состоит в том, что, черт возьми, она прячет в этой коробке?
«Лунный камень!» – подумал я, но вслух сказал:
– Вы не догадываетесь?
– Не алмаз. Если алмаз у Розанны Спирман, это значит, что весь мой жизненный опыт не стоит и ломаного гроша.
Его слова снова разожгли в моей душе сыскную лихорадку. Жаждая разгадать новую загадку, я забылся и выпалил:
– Испачканное платье!