мудрость: «Я знаю ее лучше вашего».
Мои размышления прервал Самюэль. Он принес записку от миледи.
Возвращаясь в дом за свечой, чтобы я смог прочитать записку, Самюэль заметил, что погода, похоже, скоро переменится. Мой отягощенный разум не замечал перемены. Однако теперь я услышал, как беспокоятся собаки и завывает ветер. Глянув в небо, я увидел набегающие черные тучи, все чаще закрывающие собой белесую луну. Приближалась буря. Самюэль был прав: приближалась буря.
В записке миледи говорилось, что она получила письмо от мирового судьи во Фризингхолле с напоминанием о трех индусах. В начале следующей недели бродяг должны были выпустить на все четыре стороны. Если требовался повторный допрос, времени оставалось в обрез. Миледи позабыла сказать об этом сыщику, когда говорила с ним в последний раз, и теперь просила исправить упущение. Индусы совершенно выскочили у меня из головы (и вашей, несомненно, тоже). Я не видел оснований, чтобы возвращаться к этому вопросу. Но, разумеется, немедленно выполнил указание.
Сержант Кафф и садовник сидели за бутылкой скотча, с головой углубившись в спор о культивации роз. Сержант настолько увлекся, что вскинул руку, подав мне знак не мешать разговору. Насколько я уловил, речь шла в основном о том, стоит или не стоит прививать белую махровую розу на дикий шиповник для улучшения роста. Мистер Бегби утверждал, что да. Сержант Кафф возражал, что нет. Они горячились, как мальчишки. Ничего не смысля в разведении роз, я занял среднюю позицию. Так поступают судьи Ее величества, когда чаши весов уж слишком выравниваются.
– Господа, – заметил я, – весомые аргументы есть у обеих сторон.
Воспользовавшись заминкой, вызванной этим непредвзятым заявлением, я положил записку миледи на стол перед сержантом Каффом.
К этому времени я почти ненавидел сыщика. Однако истина побуждает меня признать, что по части сообразительности он был необыкновенным человеком.
За полминуты после прочтения записки он разыскал в памяти доклад главного инспектора Сигрэва, извлек из него часть, касающуюся индусов, и приготовил ответ. Кажется, отчет мистера Сигрэва упоминал об одном великом путешественнике и знатоке индусов и их языка? Отлично. Известны ли мне имя и адрес данного джентльмена? Еще лучше. Не напишу ли я их на обратной стороне записки миледи? Премного благодарен. Сержант Кафф просит передать, что встретится с этим джентльменом завтра во время поездки во Фризингхолл.
– Вы думаете, это что-либо даст? – спросил я. – Главный инспектор Сигрэв установил, что индусы невинны, аки младенцы во чреве матери.
– Главный инспектор Сигрэв пока что не сделал ни одного правильного вывода, – ответил сержант. – Неплохо бы завтра проверить, не ошибался ли он и насчет индусов.
С этими словами сыщик повернулся к мистеру Бегби и возобновил разговор с прерванного места.
– Наш вопрос – это вопрос почвы и времен года, а также долготерпения и упорного труда, мистер Садовник. Позвольте представить это дело под другим углом зрения. Возьмем махровую розу и…
На этом я прикрыл за собой дверь, не дослушав спор до конца.
В коридоре я встретил Пенелопу и спросил ее, кого она там ждет.
Дочь ожидала звонка мисс Рэчел, чтобы помочь ей уложить вещи в дорогу. Дальнейшие расспросы показали, что причиной желания уехать к тете во Фризингхолл мисс Рэчел назвала невыносимую атмосферу в доме – ей претило находиться под одной крышей с полицейским сыщиком. Когда ей полчаса назад сообщили, что отъезд отложен до двух пополудни, она впала в ярость. Присутствовавшая при этом миледи резко ее осадила и выслала Пенелопу из комнаты (очевидно желая сказать дочери пару слов наедине). Моя дочь из-за состояния дел в доме пребывала в крайнем унынии.
– Все не так, как было, папа. Все изменилось. У меня такое чувство, что над всеми нами навис какой-то рок.
Я испытывал такие же чувства. Однако перед дочерью не подавал вида. Пока мы разговаривали, зазвонил колокольчик мисс Рэчел. Пенелопа взбежала по лестнице помогать с укладкой багажа. Я же пошел в переднюю посмотреть, что о непогоде сообщает барометр.
Когда я проходил мимо двустворчатой двери, ведущей в людскую, одна створка резко распахнулась, и в переднюю мимо меня пробежала Розанна Спирман – с выражением муки на лице и прижав руку к сердцу, словно оно у нее болело.
– В чем дело, дорогуша? – остановил я ее. – Ты заболела?
– Ради бога, не говорите со мной, – ответила она, вырвалась из моих рук и убежала к черной лестнице. Я крикнул поварихе (которая могла меня слышать), чтобы та позаботилась о бедняжке. Кроме поварихи, как оказалось, меня услышали еще двое. Сержант Кафф тихо выскользнул из моей комнаты и поинтересовался, что происходит. Я ответил: «Ничего». С другой стороны двустворчатую дверь открыл мистер Фрэнклин. Он поманил меня в залу и спросил, не видел ли я где-нибудь Розанну Спирман.
– Она только что проскочила мимо меня, сэр, непонятно чем расстроенная.
– Боюсь, что причиной ее расстройства, сам того не желая, послужил я, Беттередж.
– Вы, сэр?!
– Как бы это объяснить? Если девушка действительно была замешана в пропаже алмаза, я уверен, что всего пару минут назад она была готова сделать признание. И кому? На всем белом свете она почему-то выбрала меня.
Когда я взглянул на створчатую дверь, то – могу поспорить – на последних словах она немного приоткрылась изнутри.
Нас кто-то подслушивал? Дверь закрылась раньше, чем я успел подойти к ней. Однако, когда я выглянул наружу, мне показалось, что я увидел, как за углом мелькнули фалды черного парадного сюртука сержанта Каффа. Сыщик прекрасно понимал, что, уловив, какое направление приняло следствие, я больше не стану ему помогать. При таких обстоятельствах он вполне мог действовать в одиночку и вести себя скрытно.
Не будучи уверенным, что я действительно увидел сержанта Каффа, и не желая без нужды множить зло, которого – небо свидетель – и так было достаточно, я сказал мистеру Фрэнклину, что в дом забежала собака, и попросил его рассказать, что произошло между ним и Розанной.
– Вы проходили через залу, сэр? Она попалась вам навстречу и заговорила с вами случайно?
Мистер Фрэнклин указал на бильярдный стол.
– Я гонял шары, пытаясь отвлечь мысли от несчастного алмаза. Случайно поднимаю глаза, и кого я вижу? Передо мной, словно призрак, стоит Розанна Спирман! Она подкралась совершенно незаметно, я даже не знал, что думать. Заметив на ее лице крайнее волнение, я спросил, желает ли она мне что-то сказать. Она ответила: «Да, если мне хватит духу». Зная, что она находится под подозрением, как еще я мог истолковать ее слова? Признаться, мне стало не по себе. Я вовсе не желал вызывать ее на откровенность. В то же время ввиду осаждающих нас неприятностей не выслушать ее, когда она сама напрашивалась на разговор, было бы несправедливо. Неудобное положение, и, должен сказать, вышел я из него тоже неуклюже. Я сказал ей: «Я не вполне вас понимаю. Вы что-то от меня хотите?» Учтите, Беттередж, я не был с ней груб! Бедняжка не виновата, что родилась некрасивой, – вот что я почувствовал в этот момент. Кий все еще был у меня в руках, я начал бить по шарам, чтобы как-то скрыть неловкость. А оказалось, что сделал только хуже. Кажется, я ее, сам того не желая, смертельно оскорбил! Она вдруг отвернулась. «Он смотрит на одни шары, – послышалось мне. – На что угодно, только не на меня!» Прежде чем я успел остановить ее, она выбежала из зала. У меня неспокойно на душе, Беттередж. Не могли бы вы передать Розанне, что я не хотел ее оскорбить? В моих мыслях я, пожалуй, был с ней несколько жесток… Я почти ожидал, что розыски пропавшего алмаза выведут на нее. Я не испытываю к ней неприязни, но все же… – Он замолчал и, вернувшись к бильярдному столу, снова принялся катать шары.
После нашей стычки с сержантом я не хуже его самого понимал, о чем он решил умолчать.
Избавить мисс Рэчел от постыдного подозрения, созревшего в уме сыщика, могла только однозначная причастность второй горничной к пропаже Лунного камня. Вопрос был уже не в том, чтобы успокоить взбудораженные нервы юной леди, а в том, чтобы доказать ее невиновность. Не скомпрометируй Розанна себя, подозрения, в которых признался мистер Фрэнклин, были бы, честно говоря, слишком несправедливы. Однако дело обстояло иначе. Она притворялась больной, тайком бегала во Фризингхолл. Не спала всю ночь, что-то мастеря или уничтожая у себя в комнате. В тот вечер ходила на Зыбучие пески при крайне подозрительных, если не сказать больше, обстоятельствах. По всем этим причинам (как бы я ни жалел Розанну) я не мог счесть взгляд мистера Фрэнклина на вещи неестественным или безрассудным. И я ему об этом сказал.
– Да-да! – ответил он. – Однако еще есть надежда, пусть даже очень слабая, что поведение Розанны имеет иное объяснение, которого мы сейчас не видим. Я терпеть не могу обижать женщин, Беттередж! Передайте бедняжке то, что я сказал вам. И если она еще хочет поговорить со мной, плевать на неудобства – пришлите ее ко мне в библиотеку.
С этими словами он отложил кий и вышел.
Справки, наведенные в людской, показали, что Розанна уединилась в своей комнате. Она с благодарностью отклонила все предложения помощи и лишь попросила не нарушать ее покой. Если она и хотела сегодня вечером в чем-то сознаться, момент для этого прошел. Я сообщил результат мистеру Фрэнклину, который после этого покинул библиотеку и отправился спать.
Я гасил свечи и закрывал окна, когда Самюэль пришел с докладом о двух гостях, оставленных в моей комнате.
Спор о белых махровых розах наконец-то подошел к концу. Садовник ушел домой, сержанта Каффа нигде на первом этаже не было видно.
Я заглянул в свою комнату – никаких следов, кроме пустых бокалов и сильного запаха горячего грога. Может быть, сержант сам нашел дорогу до выделенной ему спальни? Я поднялся наверх проверить.
Поднявшись на второй лестничный пролет, я услышал слева от себя спокойное, мерное дыхание. С левой стороны находился коридор, ведущий к спальне мисс Рэчел. Я заглянул туда и увидел, что, свернувшись калачиком на трех поставленных поперек коридора стульях, повязав седую голову красным платком, свернув и подложив под нее дорогой черный сюртук, лежал и спал сержант Кафф!