То, что он пожелал сообщить сержанту, было сказано в моем присутствии. Мистер Фрэнклин передал признание миледи, что она погорячилась. Миледи спрашивала, согласен ли сержант после ее извинений принять оплату и оставить дело о пропаже алмаза как есть.
– Нет, сэр, – возразил сыщик. – Вознаграждение полагается за исполнение моих обязанностей. Я отказываюсь его принять, пока не выполню их.
– Я вас не понимаю, – признался мистер Фрэнклин.
– Я объясню, сэр. Приезжая сюда, я намеревался пролить свет на пропажу алмаза. Я готов и жду момента, чтобы выполнить свое обещание. Изложив нынешние обстоятельства дела леди Вериндер и объяснив ей, какие следует предпринять шаги для возвращения Лунного камня, я сложу с себя ответственность за расследование. После этого пусть ее светлость решает сама, позволить ли мне довести его до конца. В таком случае я посчитал бы свою задачу выполненной и согласился бы принять оплату.
Этими словами сержант Кафф напомнил, что своей репутацией не пренебрегают даже сыщики уголовной полиции.
Взгляд сержанта на вещи был настолько, очевидно, единственно верным, что и возразить было нечего. Когда я встал с места, чтобы сопроводить его в кабинет миледи, он спросил мистера Фрэнклина, желает ли тот пойти с нами. Мистер Фрэнклин ответил:
– Если только этого пожелает леди Вериндер.
На пороге он шепотом добавил для меня одного:
– Я знаю, что этот человек скажет о Рэчел. Я слишком хорошо к ней отношусь, чтобы это выслушивать, не потеряв контроль над собой. Мне лучше не ходить с вами.
Я оставил его пребывающим в полном унынии. Поставив локти на подоконник окна в моей комнате, мистер Фрэнклин спрятал лицо в руки. Пенелопа заглянула в дверь, желая утешить его. Когда вас обидела одна женщина, лучше рассказать об обиде другой – это приносит утешение. В девяти случаях из десяти другая женщина примет вашу сторону. Может, он позовет Пенелопу, если мне уйти? Справедливости ради надо сказать, что дочь не нуждалась в моей помощи и справилась бы сама.
Тем временем сержант Кафф и я направились к миледи.
Во время последнего разговора она не желала отрывать глаз от лежащей перед ней книги, но на этот раз приняла нас лучше. Миледи встретила взгляд сыщика своим не менее твердым взглядом. Каждая черточка ее лица выражала врожденную силу духа. Когда такая женщина, как моя хозяйка, держится с такой твердостью, готовясь услышать самое худшее, я знаю: сержанту Каффу противостоит достойный противник.
Глава XXI
Первой заговорила миледи:
– Сержант Кафф, моей несдержанности в разговоре с вами, вероятно, можно найти оправдание. Однако я не желаю оправдываться. Если же я обидела вас, совершенно искренне выражаю свое раскаяние.
Изящество тона и манер, с которыми миледи пошла на примирение, произвели на сержанта должный эффект. В знак уважения к ее светлости он попросил позволить ему объясниться. Он никак не мог быть в ответе за потрясшую нас беду, сказал сыщик, по той простой причине, что успешное завершение расследования зависело от того, чтобы не говорить и не делать ничего, что заставило бы Розанну Спирман насторожиться. Сыщик призвал меня в свидетели, прося подтвердить, что упоминал об этом и раньше. Я мог подтвердить и подтвердил. На этом, как я надеялся, с делом было достойным образом покончено.
Сержант Кафф, однако, пошел дальше – очевидно с тем, чтобы (как вы сами увидите) нарочно вызвать наиболее щекотливые объяснения между ним и ее светлостью.
– Я слышал, что самоубийству молодой служанки приписывают мотив, – сказал сержант, – который, возможно, близок к истине. Мотив этот никак не связан с делом, которое я расследую. Я должен, однако, добавить, что мое мнение склоняется в противоположную сторону. Бедняжку подтолкнула к самоубийству невыносимая тревога, как-то связанная с пропажей алмаза. Я не берусь утверждать, что это было. Но полагаю, что (с позволения вашей светлости) могу добраться до одной особы, способной ответить на вопрос, прав я или нет.
– Эта особа сейчас в доме? – после небольшой паузы спросила моя госпожа.
– Эта особа покинула дом, миледи.
Ответ яснее ясного указывал на мисс Рэчел. Наступило молчание, которому, казалось, не будет конца. Господи! Как громко выл ветер и стучал дождь за окном, пока я сидел и ждал, когда кто-нибудь снова заговорит!
– Будьте добры, не темните, – попросила миледи. – Вы говорите о моей дочери?
– О ней, – напрямик ответил сыщик.
Когда мы вошли, миледи положила перед собой на стол чековую книжку – несомненно, чтобы расплатиться с сыщиком. Теперь она убрала книжку обратно в ящик. У меня сердце сжалось при виде, как дрожит ее рука – та самая, что осыпала благодеяниями старого слугу при жизни и, даст бог, пожмет мою руку перед тем, как я навсегда покину этот мир.
– Я надеялась, – медленно и тихо произнесла миледи, – заплатить за ваши услуги и отпустить вас, не допустив упоминания имени мисс Вериндер, но вы только что это сделали. Разве мой племянник не предупредил вас перед тем, как вы вошли в мою комнату?
– Мистер Блэк передал ваши слова, миледи. И я назвал мистеру Блэку причину…
– Можете ее не повторять. После того, что вы только что сказали, мы оба понимаем, что вы зашли слишком далеко, чтобы пойти на попятный. Мой долг перед самой собой и моей дочерью – настоять на том, чтобы вы остались и высказались до конца.
Сержант взглянул на часы.
– Будь у меня время, я бы предпочел не рассказывать устно, а представить письменный отчет. Но если продолжать следствие, то время слишком ценный ресурс, чтобы его тратить на составление письменных отчетов. Я готов перейти к сути дела. Мне будет мучительно об этом говорить, а вам слушать.
Хозяйка дома подала знак остановиться.
– Возможно, вам и моему доброму слуге будет менее мучительно, если я сама подам пример и скажу без обиняков: вы подозреваете мисс Вериндер в обмане и что она по какой-то причине спрятала алмаз? Так ведь?
– Вы правы, миледи.
– Ну хорошо. Прежде чем вы продолжите, я, как мать мисс Вериндер, должна сказать вам, что она совершенно неспособна на то, в чем вы ее подозреваете. Вы познакомились с ней пару дней назад. Я же знаю характер дочери с рождения. В каких бы сильных выражениях вы ни представили ваши подозрения, вы меня этим не обидите. Я наперед уверена, что обстоятельства ввели вас (при всем уважении к вашему опыту) в роковое заблуждение. Учтите, у меня нет никаких тайных сведений. Дочь точно так же не желает разговаривать со мной, как и с вами. Единственная причина моей уверенности состоит в уже сказанном мною – я знаю свое дитя.
Миледи повернулась ко мне и протянула руку. Я молча ее поцеловал.
– Можете продолжать, – с прежним твердым взглядом попросила она сыщика.
Сержант Кафф поклонился. Моя хозяйка сумела произвести на него впечатление. Острое, как топор, лицо на мгновение смягчилось, как если бы сержанту стало жаль ее. А что касалось его собственных убеждений, то было видно, что она не поколебала их ни на йоту. Сыщик устроился в кресле поудобней и начал безобразную атаку на достоинство мисс Рэчел со следующих слов:
– Я вынужден просить вашу светлость посмотреть фактам в лицо и с моей, и с вашей точки зрения. Представьте себе, что вы приехали сюда в моей роли и с моим опытом. И позвольте вкратце описать, в чем заключается мой опыт.
Миледи подала разрешающий знак. Сержант продолжал:
– Последние двадцать лет меня большей частью привлекали к негласному разрешению семейных скандалов. Единственный вывод, сделанный мной из подобной практики, можно привести в двух словах: мой опыт подсказывает, что юные леди высокого звания и положения подчас накапливают личные долги, в которых боятся признаться ближайшим родственникам и друзьям. Иногда долг связан со шляпником или ювелиром. А иногда деньги нужны для нужд, которых я не подозреваю в этом случае и не стану упоминать, чтобы попусту вас не пугать. Просто держите в уме мои слова, миледи, и давайте теперь проследим, как события в этом доме побудили меня вновь обратиться к моему опыту, желаю я того или нет.
Он на секунду сверил свои слова с мыслями и продолжал – с жуткой отчетливостью, не допускающей инотолкования, с противным сознанием правоты, от которого никому не было пользы:
– Первые сведения о пропаже Лунного камня поступили ко мне от главного инспектора Сигрэва. Он полностью убедил меня в своей абсолютной неспособности вести это дело. Инспектор сообщил лишь один достойный внимания факт – что мисс Вериндер отказалась отвечать на его вопросы и говорила с ним с ничем не объяснимой грубостью и презрением. Мне это показалось любопытным, однако я связал такое поведение с неуклюжестью инспектора, вызвавшей раздражение у юной леди. Сделав пометку в памяти, я сам взялся за дело. Как вам известно, расследование привело меня к смазанному пятну на двери. Показания мистера Фрэнклина Блэка убедили меня, что пятно и пропажа алмаза суть звенья одной цепи. До тех пор я подозревал, что Лунный камень был украден и что кражу совершил кто-то из слуг. Хорошо. И что в этой ситуации происходит? Мисс Вериндер внезапно выходит из своей комнаты и обращается ко мне. Я замечаю у нее три подозрительные черты. Несмотря на то, что после пропажи алмаза миновали почти сутки, она все еще возбуждена сверх всякой меры. Со мной она говорит таким же тоном, как с главным инспектором Сигрэвом. И до смерти обижена на мистера Фрэнклина Блэка. Прекрасно. Вот, говорю я себе, юная леди, лишившаяся очень ценной вещи, молодая дворянка, наделенная, как подсказывают мои глаза и уши, пылким темпераментом. И как она ведет себя в данных обстоятельствах и с ее характером? Демонстрирует труднообъяснимую неприязнь к мистеру Блэку, главному инспектору и мне, то есть к тем самым людям, кто каждый по-своему пытался содействовать обнаружению пропажи. И лишь когда следствие достигло этой точки, только тогда, миледи, и ни минутой раньше, я начал шарить в памяти и обращаться к своему опыту. Мой опыт позволяет объяснить иначе необъяснимое поведение мисс Вериндер. Он связывает ее с другими юными благородными особами, которых я знал. Мой опыт подсказывает, что у нее есть неоплаченные счета, в существовании которых она не смеет признаться. И я невольно спросил себя: