Дочитав до этого места, я поднял глаза на сержанта и спросил, что он думает.
– Если я выскажу свое мнение, оно лишь обидит вас. Продолжайте, Беттередж, – попросил сержант с возмутительным смирением, – продолжайте.
Вспомнив, что этот человек имел нахальство жаловаться на упрямство нашего садовника, я хотел было «продолжить» в иных выражениях, не содержащихся в письме миледи. Однако на этот раз моя христианская добродетель устояла. Я не стал отклоняться от текста письма.
«Применив подход, который офицер полиции считал наиболее желательным, я поговорила с Рэчел так, как сама считала нужным, чтобы пронять ее. Я два раза, пока моя дочь еще находилась со мной под одной крышей, наедине предостерегала ее, что она подвергает себя невыносимым и унизительным подозрениям. Теперь я без обиняков дала понять, что сбылись самые худшие мои опасения.
Ее ответ на это, подкрепленный торжественной клятвой, невозможно истолковать двояко. Во-первых, она не должна денег ни одной живой душе. Во-вторых, алмаза нет у нее сейчас и не было с тех пор, как в среду вечером она оставила его в шкафчике.
Признания моей дочери дальше этого не идут. На мои просьбы объяснить исчезновение алмаза она отвечает упорным молчанием. На мои призывы рассказать, чтобы не мучить себя, отказывается и плачет. «Наступит день, и вы узнаете, почему мне нет дела до того, что меня подозревают, и почему я ничего не говорю даже вам. Я многим заслужила жалость матери, но не сделала ничего такого, что заставило бы ее краснеть» – вот ее собственные слова.
После моего разговора с офицером полиции я считаю, что – несмотря на то, что он посторонний – со словами мисс Вериндер следует ознакомить не только вас, но и его. Прочитайте мое письмо вслух и передайте ему вложенный чек. Отказываясь от его дальнейших услуг, должна сказать, что не сомневаюсь в его честности и уме. Однако я пуще прежнего убеждена, что обстоятельства в этом случае ввели его в роковое заблуждение».
На этом письмо закончилось. Прежде чем передать чек, я спросил сержанта, желает ли он что-либо сказать.
– В мои обязанности не входят разговоры о деле, с которым я покончил, мистер Беттередж.
Я бросил чек перед ним на стол.
– А этой части письма миледи вы верите? – спросил я с негодованием.
Сержант взглянул на чек и выгнул брови в знак признания щедрости миледи.
– Это настолько высокая оценка моих достоинств и работы, – сказал он, – что я не хочу оставаться в долгу. Я помечу в уме сумму, указанную в чеке, на тот случай, мистер Беттередж, когда о ней понадобится вспомнить.
– О чем вы?
– Пока что миледи смогла уладить дело. Однако такие семейные скандалы имеют свойство снова прорываться на поверхность, когда этого меньше всего ожидают. Не пройдет и нескольких месяцев, как нам снова потребуется вести следствие по делу о Лунном камне.
Если эти слова имели смысл и если имело смысл то, как они были сказаны, то вывод можно было сделать только один: письмо миледи убедило сыщика, что мисс Рэчел достаточно крепкий орешек и способна не поддаться на самые твердые просьбы, что она обманула собственную мать (боже, при каких обстоятельствах!), прибегнув к чудовищной лжи. Не знаю, как ответили бы на моем месте другие люди. Я ответил ясно и четко:
– Сержант Кафф, я считаю ваше последнее замечание оскорблением миледи и ее дочери.
– Мистер Беттередж, считайте это предостережением, и вы будете ближе к цели.
Как бы я ни был рассержен и разгорячен, адская уверенность, с которой сыщик произнес эти слова, заставила меня замолчать.
Я отошел к окну, чтобы успокоиться. Дождь закончился, и кого я увидел во дворе, как не мистера Бегби, нашего садовника, ожидающего момента, чтобы продолжить разговор с сержантом Каффом о диком шиповнике.
– Передайте мое почтение сержанту, – сказал мистер Бегби, как только завидел меня. – Если он собирается идти на станцию, я согласен составить ему компанию.
– Что?! – вскричал сержант у меня за спиной. – Я вас все еще не убедил?
– Черта с два, – крикнул в ответ мистер Бегби.
– Хорошо, я иду на станцию пешком!
– Хорошо, я жду вас у ворот!
Я был зол – это правда, но скажите на милость, кто способен удержаться от гнева, если его постоянно прерывают? Сержант Кафф заметил перемену во мне и своевременно вставил:
– Да будет вам! Почему бы вам не отнестись к моему мнению так, как это сделала миледи? Почему бы не сказать, что меня роковым образом ввели в заблуждение обстоятельства?
Подражание примеру миледи – приятная привилегия, даже если предложение исходило от сержанта Каффа. Я постепенно остыл до привычного уровня. Я мог с высокомерным презрением игнорировать любое мнение о мисс Рэчел, отличное от мнения миледи или моего собственного. Не мог только удержаться от разговора о Лунном камне! Да, надо было внять здравому смыслу. Увы! Достоинств, отличающих нынешнее поколение, в мое время еще не придумали. Сержант Кафф задел за больное место и, как я ни старался смотреть на него с презрением, боль все равно щипала рану. Дело кончилось тем, что я, сам того не желая, вернул его обратно к разговору о письме миледи.
– Я-то удовлетворен, – сказал я. – Но не обращайте внимания. Продолжайте, как если бы могли меня убедить. Вы полагаете, что слову мисс Рэчел нельзя верить и мы еще услышим о Лунном камне. Чем вы это докажете, сержант? – закончил я в запальчивости, – Чем вы это докажете?
Вместо того чтобы обидеться, сержант Кафф схватил мою руку и сжал ее до боли в пальцах.
– Призываю небо в свидетели, – торжественно произнес сыщик, – что завтра же поступил бы в слуги, если бы имел возможность работать бок о бок с вами, мистер Беттередж! Сказать, что вас видно насквозь, как ребенка, сэр, означало бы похвалу, которую не заслуживают девять из десяти детей. Нет-нет, мы не станем возобновлять спор. Вы получите мой ответ без лишней борьбы. Я больше ни слова не скажу о ее светлости или мисс Вериндер. Я лишь сыграю роль пророка – всего один раз и только для вас одного. Я уже предупредил, что история Лунного камня для вас еще не закончилась. Хорошо. Теперь напоследок назову три события, которые произойдут в будущем и которые, как я считаю, заставят обратить на себя ваше внимание, хотите вы того или нет.
– Говорите! – без тени смущения и с прежней запальчивостью потребовал я.
– Во-первых, вы кое-что услышите от Йолландов, когда почтальон в понедельник доставит письмо Розанны в Коббс-Хол.
Окати он меня ведром холодной воды, вряд ли бы я почувствовал себя неуютнее. Заверения мисс Рэчел в собственной невиновности оставляли без каких-либо объяснений поведение самой Розанны – пошив новой ночной рубашки, утаивание другой, запачканной, и все прочее. Эти мысли не приходили мне в голову, пока сержант Кафф одним махом не заставил меня о них вспомнить.
– Во-вторых, – продолжал сыщик, – вы вновь услышите о трех индусах. Пока мисс Рэчел еще здесь, они будут находиться где-то поблизости. Если она уедет в Лондон, вы услышите, что их тоже видели в Лондоне.
Потеряв всякий интерес к фокусникам и полностью убедившись в невиновности юной леди, я не придал второму предсказанию большого значения.
– Вы назвали два события. Какое же третье? – спросил я.
– В-третьих и в последних, вы рано или поздно что-то услышите о лондонском ростовщике, которого я уже дважды упоминал. Дайте мне вашу записную книжку, я напишу его имя и адрес – чтобы не было сомнений, когда событие реально произойдет.
Сыщик написал на чистом листе: «Мистер Септимус Люкер, Мидлсекс-Плейс, Ламбет, Лондон.
– Вот, – ткнул он в адрес, – мои последние слова о Лунном камне. Больше я вас не смею беспокоить. Время покажет, прав я или ошибаюсь. А пока что, сэр, я увожу с собой искреннюю личную симпатию к вам, которая, думается, делает честь нам обоим. Если жизнь не сведет нас до моего выхода на пенсию, надеюсь, что вы заглянете ко мне в маленький дом под Лондоном, на который я положил глаз. В моем саду – обещаю вам – будут только травяные дорожки. А что касается белых махровых роз…
– Ни черта белая роза не будет расти, если ее только не привить на дикий шиповник, – раздался голос за окном.
Мы оба обернулись. Мистеру Бегби наскучило ждать продолжения разговора у ворот. Сержант пожал мою руку и выбежал во двор.
– Когда он вернется, увидите, что я не оставил камня на камне от его аргументов! – крикнул на ходу знаменитый Кафф, помахав мне за окном.
– Джентльмены, вы оба правы! – попытался я утихомирить их прежним способом.
С таким же успехом я мог бы (как говорят в Ирландии) пригласить на танец мельничный жернов. Они вместе ушли, продолжая войну роз, не уступая друг другу ни пяди земли. Последнее, что я видел: мистер Бегби упрямо мотал головой, а сержант Кафф держал его за плечо, как арестанта. Да уж! Почти все время сержант вызывал у меня неприязнь, а поди ж ты, я успел его полюбить.
Попробуйте-ка логично объяснить такое настроение. Скоро вы избавитесь от меня и моих противоречий. Повествованию о субботних событиях подведет итог рассказ об отъезде мистера Фрэнклина. Моя часть истории закончится описанием некоторых странностей, происшедших в течение следующей недели, после чего я передам перо лицу, принимающему у меня эстафету. Если вы устали читать эти строки так же, как я устал писать их, Господь свидетель, и вы, и я через несколько страниц возрадуемся и вздохнем с облегчением.
Глава XXIII
Я держал фаэтон наготове на случай, если мистер Фрэнклин захотел бы уехать вечерним поездом. Появление багажа, за которым по лестнице спустился сам мистер Фрэнклин, не оставляло сомнений, что он впервые в жизни не изменил ранее принятому решению.
– Вы окончательно решили ехать, сэр? – спросил я, когда мы встретились в передней. – Почему бы не подождать еще день или два – вдруг мисс Рэчел передумает?
В прощальную минуту весь заграничный лоск слетел с мистера Фрэнклина. Вместо ответа на словах он вложил в мою руку письмо, которое получил от миледи. Основная его часть повторяла содержание письма, полученного мной. Однако в конце были добавлены несколько строк о мисс Рэчел, объясняющие твердость намерений мистера Фрэнклина.