Рассказанная Матью Бреффом, юристом с Грейс-Инн-сквер
Глава I
Существует две причины, по каким я взял в руки перо после того, как его отложила моя бесхитростная подруга, мисс Клак.
Во-первых, я способен пролить свет на некоторые моменты, до сих пор пребывавшие во мраке неизвестности. У мисс Вериндер имелась личная причина для разрыва помолвки, и я стоял у ее истоков. У мистера Годфри Эблуайта тоже имелась своя личная причина для того, чтобы взять назад предложение руки и сердца, данное кузине, и я установил эту причину.
Во-вторых, – уж не знаю, жалеть или радоваться – в то время, о котором пишу, я оказался лично замешан в таинственных событиях вокруг индийского алмаза. Я имел честь принять у себя в конторе чужеземца восточной наружности с необыкновенно утонченными манерами, который вне всяких сомнений был предводителем трех индусов. Вдобавок на следующий день я имел со знаменитым путешественником мистером Мертуэтом беседу о Лунном камне, очень существенно повлиявшую на дальнейшие события. Ниже следует отчет о моих притязаниях на место, которое я занимаю на этих страницах.
Разрыв помолвки случился по времени первым, а потому о нем следует рассказать в первую очередь. Оглядывая мое участие в событиях с начала и до конца, я вынужден вернуться, как бы странно это ни выглядело, к сцене у постели моего превосходного клиента и личного друга покойного сэра Джона Вериндера.
Сэру Джону была свойственна определенная – пожалуй, даже больше обычной – доля свойственных людям безобидных, милых слабостей. Среди них была и слабость, имеющая отношение к нашему делу, – упорное нежелание, пока он пребывал в добром здравии, исполнять свои обязанности по составлению завещания. Чтобы побудить его к выполнению своего долга, леди Вериндер нажала на него с одной стороны, а я – с другой. Сэр Джон признал правильность нашего мнения, но дальше этого не пошел, пока его не одолела болезнь, которая в итоге свела его в могилу. И только тогда меня позвали для получения от клиента указаний относительно завещания. Проще этих указаний мне не доводилось слышать за всю мою профессиональную карьеру.
Когда я вошел в комнату, сэр Джон дремал. При моем появлении больной проснулся.
– Как ваши дела, мистер Брефф? – сказал он. – Давайте побыстрее закончим дело, чтобы я мог опять уснуть. – Сэр Джон с большим интересом наблюдал, как я готовлю перья, чернила и бумагу. – Готовы? – спросил он. Я поклонился, окунул перо в чернила и приготовился записать указания.
– Я все оставляю жене, – сказал сэр Джон. – Это все. – Он повернулся на бок, намереваясь снова погрузиться в сон.
Я был вынужден его потревожить.
– Правильно ли я понял, что вы целиком и полностью завещаете все имущество любого вида и описания, владельцем которого являлись на момент смерти, леди Вериндер?
– Да. Только я выразился не так длинно. Почему бы вам не написать это покороче и больше не тревожить мой сон? Все – моей жене. Такова моя воля.
Имущество сэра Джона находилось в его безраздельной собственности и было двух типов – земельное (я намеренно воздерживаюсь от употребления технических терминов) и денежное. В большинстве случаев я, пожалуй, посчитал бы своим долгом попросить клиента о пересмотре решения. Однако в данном случае я знал, что леди Вериндер не только заслуживала того, чтобы муж безоговорочно вверил ей все имущество (доверия заслуживают все хорошие жены), но и была в состоянии им управлять (к чему способны, по моему опыту, не более одной из тысячи представительниц прекрасного пола). Через десять минут завещание было составлено и надлежащим образом оформлено, и добрейший сэр Джон мог возобновить прерванный сон.
Леди Вериндер полностью оправдала доверие мужа. В первые же дни своего вдовства она послала за мной, чтобы подготовить свое собственное завещание. Она настолько здраво и рассудительно оценивала свое положение, что в моих советах не возникло нужды. Моя ответственность свелась лишь к облечению ее указаний в надлежащую юридическую форму. Не прошло и двух недель после похорон мужа, как леди Вериндер проявила себя мудрой и заботливой матерью, устроив будущее своей дочери.
Завещание пролежало в несгораемом сейфе моей конторы очень много лет. Сколько именно, уже и не вспомню. Печальный повод снова заглянуть в него представился только летом тысяча девятьсот сорок восьмого года.
В тот день врачи объявили бедной леди Вериндер в буквальном смысле смертный приговор. Она сообщила о своем состоянии мне первому и настоятельно пожелала еще раз перечитать завещание вместе со мной.
Положения, касающиеся ее дочери, невозможно было как-то еще улучшить. А вот намерения относительно малых долей наследства, оставляемых различным родственникам, по прошествии времени требовали некоторых поправок. К прежнему документу требовалось добавить три-четыре новых пункта. Сделав это и опасаясь непредвиденных случайностей, я заручился разрешением леди Вериндер изложить ее указания в новом завещании. Мне хотелось избежать некоторых неясностей и повторов, прокравшихся вместе с поправками в первоначальный документ. Честно говоря, они оскорбляли мое профессиональное стремление к совершенству формы.
Оформление второго завещания представлено в рассказе мисс Клак, любезно согласившейся взять на себя роль свидетельницы. В части материальных интересов Рэчел Вериндер оно слово в слово повторяло первое. Единственные внесенные изменения касались назначения опекуна и определенных условий, связанных с этим назначением, которые были включены в документ по моей рекомендации. После кончины леди Вериндер ее завещание было передано поверенному с целью обычного в таких случаях «заверения».
Недели через три, если я правильно припоминаю, я получил первые тревожные сигналы, свидетельствующие о каких-то темных махинациях. Я случайно оказался в офисе моего друга, поверенного, и обратил внимание, что он встретил меня с выражением странного любопытства.
– У меня есть для вас кое-какие новости, – сказал он. – Как вы думаете, что я услышал сегодня утром в юрколлегии? Завещание леди Вериндер кто-то успел запросить и проверить!
Действительно новость! Завещание ровным счетом не содержало ничего такого, что можно было бы оспорить. Я не мог взять в толк, кому понадобилось его проверять. (Тем, кто этого до сих пор не знает, пожалуй, следует разъяснить, что закон дозволяет проверять завещания в коллегии юристов любому человеку, подавшему соответствующую заявку и уплатившему один шиллинг пошлины.)
– А кто запрашивал завещание, известно?
– Да. Мне клерк сразу все выложил. Документ запросил мистер Смолли из фирмы «Скипп и Смолли». Завещание еще не успели переписать в главный реестр. Так что пришлось отклониться от обычного порядка действий и выдать оригинал. Мистер Смолли внимательно его прочитал и сделал пометки в записной книжке. Вы не знаете, зачем оно ему понадобилось?
Я покачал головой.
– Нет, но буду знать прежде, чем состарюсь хотя бы на сутки.
После чего я сразу же вернулся к себе в контору.
Участвуй в этой необъяснимой проверке завещания какая-либо другая юридическая фирма, мне было бы трудно наводить справки. Однако в отношении «Скиппа и Смолли» у меня имелась фора, что значительно облегчало дело. Мой клерк по гражданским делам (чрезвычайно компетентный и выдающийся человек) приходился мистеру Смолли братом. Благодаря этой неявной связи «Скипп и Смолли» последние годы подбирали крохи с моего стола в виде дел, за которые я по разным причинам не считал нужным браться. В этом смысле мое профессиональное покровительство имело для этой фирмы немалую важность. И я намеревался, если потребуется, им об этом напомнить.
Сразу же после возвращения в контору я переговорил с моим клерком и, рассказав о случившемся, отправил его к брату с сообщением: мистер Брефф велел кланяться и был бы рад узнать, для чего мистерам Скиппу и Смолли понадобилось проверять завещание леди Вериндер.
В ответ на сообщение мистер Смолли собственнолично явился в мою контору со своим братом. Он признал, что действовал по поручению клиента, однако сказал, что больше ничего не может добавить, не нарушив соглашения о конфиденциальности.
Между нами состоялся довольно острый разговор. Вне всяких сомнений был прав он, а не я. По правде говоря, я был зол и терялся в догадках, а потому настаивал на большем. Хуже того – я отказался держать полученную информацию в секрете и объявил, что сам решу, как ей распорядиться. И еще хуже – непростительно воспользовался своим положением.
– Выбирайте, сэр, чего лишиться, – сказал я, – вашего клиента или дел со мной.
Заранее признаю: моим действиям нет оправданий, это был деспотизм в чистом виде. И подобно другим деспотам я добился своего. Мистер Смолли сделал выбор, ни секунды не колеблясь.
Он покорно улыбнулся и выдал имя клиента:
– Мистер Годфри Эблуайт.
Этого мне было достаточно, и я прекратил расспросы.
Добравшись в моем повествовании до этого места, я должен познакомить читателя со уже знакомыми мне нюансами завещания леди Вериндер.
Без лишнего многословия скажу лишь, что Рэчел Вериндер имела доступ только к пожизненным процентам с имущества. Блестящий здравый смысл ее матери и мой многолетний опыт освободили юную леди от всякой ответственности и надежно защитили ее от посягательств какого-нибудь алчного нечистоплотного человека. Ни она сама, ни ее муж (если бы она вышла замуж) не могли получить от реализации земельной или денежной собственности ни одного шиллинга. У нее имелись дома в Лондоне и Йоркшире, где она и ее муж могли жить, и приличный доход, но не более того.
Узнав подоплеку, я не на шутку растерялся и не знал, что предпринять.
Не прошло и недели, как я услышал (к моему удивлению и огорчению) о грядущем замужестве мисс Вериндер. Я искренне ей восхищался и любил ее, но был невыразимо опечален, узнав о ее готовности очертя голову выскочить замуж за мистера Годфри Эблуайта. Этот человек, которого я всегда считал сладкоречивым шарлатаном, оправдал мои худшие о нем мысли и отчетливо продемонстрировал корыстную цель своих брачных планов. Ну и что с того, спросите вы. Такое происходит чуть не каждый день. Согласен, уважаемый сэр. Но как бы вы к этому отнеслись, если бы речь шла, скажем, о вашей сестре?
Первым делом я, естественно, подумал, не откажется ли мистер Годфри Эблуайт жениться, получив информацию, которую для него раздобыл адвокат?
Ответ целиком зависел от материального положения жениха, о котором я не имел ни малейшего понятия. Если оно не отчаянное, то он вполне мог жениться на мисс Вериндер ради одного дохода. Но если, с другой стороны, ему срочно к определенному сроку требовалась крупная сумма денег, то завещание леди Вериндер выполнило бы свое предназначение и не позволило бы ее дочери попасть в руки прохвоста.
В последнем случае тревожить мисс Рэчел разоблачением правды в дни траура по матери не было нужды. Однако, умолчав об этом, я способствовал бы браку, который сделал бы девушку несчастной на всю оставшуюся жизнь.
Мои сомнения развеялись во время визита в лондонскую гостиницу, в которой остановились миссис Эблуайт и мисс Вериндер. Они сообщили, что на следующий день выезжают в Брайтон и что мистера Годфри Эблуайта задержали какие-то неожиданные дела. Я немедленно вызвался занять его место. Пока я только думал о Рэчел Вериндер, я еще сомневался. Но увидев ее воочию, сразу же решил рассказать всю правду, что бы из этого ни вышло.
Возможность представилась во время нашей прогулки на следующий день после моего прибытия.
– Позвольте поговорить с вами о вашей помолвке? – попросил я.
– Да, – равнодушно ответила она, – если вам больше не о чем говорить.
– Простите старого друга и слугу вашей семьи за нескромный вопрос, мисс Рэчел. Вступаете ли вы в этот брак по любви?
– Я выхожу замуж от отчаяния, мистер Брефф, надеясь, если получится, погрузиться в тихий омут благополучия, который примирит меня с жизнью.
Сильно сказано! И слова эти намекали, что под поверхностью, возможно, скрывалась несчастная любовь. Однако передо мной стояла другая задача, и я решил (как говорят юристы) не отвлекаться на частности.
– Трудно вообразить, что мистер Годфри Эблуайт в вашем вкусе. Уж он-то, верно, женится по любви?
– Так выходит с его слов, и я должна ему верить. Не люби он меня, ни за что бы не стал жениться на мне после моего признания.
Бедняжка! Мысль о том, что мужчина мог стремиться к женитьбе в собственных эгоистических, корыстных целях, видимо, не приходила ей в голову. Задача, которую я перед собой поставил, вдруг показалась мне труднее, чем я себе представлял.
– Это странно звучит, – сказал я, – для моих старомодных ушей…
– Что в этом странного?
– Вы говорите о будущем муже так, словно не уверены в искренности его намерений. У вас есть какие-нибудь конкретные причины для сомнений?
Когда я задал этот вопрос, она с поразительной проницательностью заметила перемену либо в моем голосе, либо в моем поведении и поняла, что я с самого начала вел этот разговор с определенной целью. Рэчел остановилась, высвободила руку из-под моего локтя и вопросительно посмотрела мне в лицо.
– Мистер Брефф, вы хотели что-то сказать мне о Годфри Эблуайте. Говорите.
Я достаточно хорошо ее изучил, чтобы не увиливать, и все рассказал.
Она снова взяла меня под руку и медленно двинулась дальше. Я заметил, как ее пальцы машинально все крепче сжимают мой локоть, как по мере моего рассказа она все больше бледнеет, в то же время не отвечая ни одним словом. Когда я закончил, она все еще молчала. Голова ее немного наклонилась, Рэчел шла рядом, не отдавая отчета в моем присутствии, ничего вокруг не замечая, потерявшись в своих мыслях.
Я не делал попыток ее потревожить. Хорошее знание ее характера подсказывало, что ей не следует сейчас мешать.
Обычная девушка, услышав нечто интересное для себя, повинуясь инстинкту, сначала задаст массу вопросов, а потом побежит все это обсуждать с близкой подругой. Рэчел Вериндер в аналогичных обстоятельствах инстинкт побуждал замкнуться, уйти в себя и все обдумать без посторонних. Для мужчины подобная самодостаточность – большое достоинство. Но для женщины она таит в себе серьезный недостаток – независимость ставит ее в моральную изоляцию от огромной массы лиц ее пола и делает мишенью общественного мнения. Боюсь, что в этом я разделяю мнение остального мира, но только не в случае с Рэчел Вериндер. Независимость ее нрава, на мой взгляд, является истинным достоинством, отчасти потому, что я восхищался ей и любил ее, отчасти потому, что мой взгляд на ее причастность к пропаже Лунного камня основывался на особом знании ее характера. Как бы дурно ни выглядела внешняя сторона вопроса об алмазе, каким бы ошеломляющим ни было понимание того, что Рэчел каким-то образом связана с тайной нераскрытой кражи, я был неколебимо убежден в том, что она не совершила ничего недостойного, ибо знал, что она и шагу не ступила бы, не уйдя сначала в себя и все хорошенько не обдумав.
Рэчел очнулась от раздумий, когда мы прошли добрую милю. Она вдруг глянула на меня с тенью счастливой улыбки былых времен, самой неотразимой улыбки, какую мне только приходилось видеть на лице женщины.
– Я и без того многим обязана вашей доброте, – сказала она. – А теперь обязана больше, чем когда-либо. Если по возвращении в Лондон вы еще услышите какие-нибудь слухи о моем замужестве, разрешаю вам немедленно их опровергнуть.
– Вы решили разорвать помолвку?
– Вы еще сомневаетесь? – обиженно ответила она. – После того, что вы мне рассказали?!
– Дорогая мисс Рэчел, вы молоды и, передумав, можете столкнуться с трудностями, о которых поначалу не подозревали. Неужели вы никого не знаете, – я, естественно, имею в виду даму, – с кем могли бы посоветоваться?
– Никого.
Я был огорчен, очень огорчен это слышать. Такая молодая и одинокая, а как хорошо держится! Желание помочь ей взяло верх над сомнениями насчет уместности. Подчинившись порыву, я в меру способностей изложил свои мысли. На своем веку я обслужил массу клиентов, разбирал самые запутанные дела. Однако мне никогда не приходилось подсказывать юной леди, как расторгнуть помолвку. Мое предложение вкратце сводилось к следующему. Я порекомендовал сказать мистеру Годфри Эблуайту – разумеется, с глазу на глаз, – что ей стало достоверно известно о корыстном характере его намерений. Следовательно, ни о каком браке не могло быть и речи. Ей также следовало сказать, что для получения гарантии ее молчания с его стороны было бы умнее всего принять ее точку зрения, иначе она будет вынуждена предать мотивы его действий общественному порицанию. Если он попытается оправдываться либо отрицать факты, то ей следовало направить его ко мне.
Мисс Вериндер внимательно выслушала меня. Она очень мило поблагодарила меня за совет, но немедленно сказала, что не может ему последовать.
– Разрешите узнать, – сказал я, – каковы ваши возражения?
Поколебавшись, она ответила вопросом на вопрос.
– Предположим, что вас попросили бы дать оценку поведению мистера Годфри Эблуайта.
– Да?
– Что бы вы сказали?
– Я сказал бы, что он подлый обманщик.
– Мистер Брефф! Я же ему поверила. Обещала выйти за него замуж. Как я могу теперь сказать ему, что он подлец, что обманул меня? Как я могу после этого обесчестить его в глазах общества? Я унизила себя уже тем, что помышляла о нем как о будущем муже. Сказать ему то, что вы советуете, значит открыто признаться ему в собственном унижении. Я не могу на это пойти. После всего, что случилось между нами, не могу! Для него стыд ничего не значит, а для меня невыносим.
Мне открылась еще одна замечательная особенность ее характера. Болезненный страх прикоснуться к чему-нибудь низменному закрывал ее глаза на заботу о себе, ставил в обманчивое положение, компрометирующее ее в глазах друзей! До этого момента я был не до конца уверен, что дал ей правильный совет. Но после того, что она сказала, все мои сомнения развеялись – лучшего совета я не мог придумать, поэтому я, не колеблясь, настоял на нем.
Рэчел лишь качала головой и повторяла возражения на разные лады.
– Годфри находил меня достаточно привлекательной, чтобы предложить мне стать его женой. И я ставила его достаточно высоко, чтобы согласиться. Не могу же я после этого сказать ему в лицо, что он самое презренное существо на свете!
– Но, моя милая Рэчел, – возразил я, – невозможно также отменить помолвку, не назвав каких-нибудь причин.
– Я скажу, что все обдумала и решила, что так будет лучше для нас обоих.
– И все?
– И все.
– А вы подумали, что может со своей стороны сказать он?
– Пусть говорит что угодно.
Нельзя было не восхищаться ее тактом и решительностью, как и нельзя было не видеть, что она совершает ошибку. Я призвал подумать, в какое положение она себя ставит, напомнил, что она сделает себя мишенью для самых гнусных домыслов.
– Вы не сможете выстоять против общественного мнения, сохраняя свои личные чувства в тайне.
– Смогу. Один раз у меня уже получилось.
– Что вы имеете в виду?
– Вы забыли о Лунном камне, мистер Брефф. Разве я не выстояла против общественного мнения в этом вопросе, не раскрыв личных причин?
Ее ответ заставил меня на время замолчать. Он побудил меня к попытке объяснить ее поведение во время пропажи Лунного камня странным признанием, которое я только что услышал. В молодости я, наверно, так бы и сделал. Но не сейчас.
Перед самым возвращением домой я попытался уговорить ее еще раз. Она сохраняла прежнюю непреклонность. После того, как мы расстались с ней в тот день, мой разум терзали противоречивые чувства. Рэчел упрямилась и была не права. Любопытная натура, достойная одновременно и восхищения, и жалости. Я взял с нее обещание написать мне, как только у нее появятся какие-либо новости. И вернулся к своим делам в Лондоне в чрезвычайной тревоге.
Вечером того же дня, прежде чем я мог получить обещанное письмо, ко мне нагрянул мистер Эблуайт-старший и сообщил, что мистер Годфри в тот самый день получил отказ – и принял его!
С учетом моего прежнего отношения к этому делу, один факт сказанного показал причину, стоящую за согласием мистера Годфри с отказом, так же ясно, как если бы он назвал ее сам. Ему требовалась крупная сумма денег к определенному сроку. Дохода Рэчел, которого хватило бы для чего-то другого, ему было мало. Поэтому Рэчел отделалась от него, не встретив серьезного сопротивления. Если кто-нибудь скажет, что это спекуляция в чистом виде, пусть приведет другую теорию, объясняющую отказ от брака, гарантировавшего пожизненную роскошь.
Радость от счастливого поворота в деле омрачила беседа с мистером Эблуайтом-старшим.
Он, разумеется, приехал узнать, не могу ли я объяснить скандальное поведение мисс Вериндер. Что и говорить, я не мог сообщить ему желаемую информацию. Вызванная моими словами досада наложилась на раздражение после разговора с сыном и окончательно вывела мистера Эблуайта из себя. Его вид и манера речи убедили меня, что мисс Вериндер не найдет у него жалости, когда он завтра приедет в Брайтон.
Я провел неспокойную ночь, размышляя, что делать. Чем закончились эти размышления и насколько точно подтвердилось мое глубокое недоверие к мистеру Эблуайту, надлежаще описала (как мне сказали) неподражаемая мисс Клак. К ее рассказу я могу лишь добавить, что бедная мисс Вериндер нашла покой и тишину, в которых так нуждалась, в моем доме в Хэмпстеде. Она почтила нас долгим пребыванием. Моя жена и дочери были ей совершенно очарованы, и когда душеприказчики выбрали нового опекуна, я мог с искренней гордостью и удовлетворением сказать, что моя семья и наша гостья расстались как добрые приятели.
Глава II
Настал черед сообщить то, что я сам знаю о Лунном камне, а точнее, о том, как индусы замышляли его похитить. Как я уже упоминал, рассказать я могу не так уж много, однако эти сведения все же имеют определенную важность и существенно повлияли на дальнейшие события.
Примерно через неделю или десять дней после того, как мисс Вериндер уехала от нас, один из моих клерков явился в мой личный кабинет с визитной карточкой и сообщил, что внизу ждет какой-то господин, желающий со мной поговорить.
Я взглянул на карточку. Там стояла иностранная фамилия, которую я не запомнил. На нижнем краю карточки по-английски было приписано – это я как раз прекрасно помню: «По рекомендации мистера Септимуса Люкера».
Наглость, с которой человек в положении мистера Люкера осмелился кого-либо рекомендовать мне, настолько меня поразила, что я молча просидел целую минуту, сомневаясь, не страдаю ли обманом зрения. Заметив мое замешательство, клерк поделился со мной результатом своих собственных наблюдений.
– Мужчина довольно приметный, сэр. Цвет кожи настолько темный, что в конторе все приняли его за индуса или кого-то в этом роде.
Связав слова клерка с карточкой в моих руках, я счел возможным, что за рекомендацией мистера Люкера и приходом незнакомца стоял Лунный камень. К изумлению клерка, я немедленно согласился принять ждущего внизу господина.
В оправдание непрофессиональной уступки чистому любопытству позвольте напомнить тем, кто читает эти строки, что ни одна живая душа (по крайней мере в Англии) не могла претендовать на причастность к истории индийского алмаза больше моего. Я был посвящен в секретный план полковника Гернкастля с целью избежать убийства. Получал регулярные письма полковника, подтверждавшие, что он еще жив. Подготовил его завещание, оставившее Лунный камень мисс Вериндер. Уговорил душеприказчика исполнить его, так как алмаз мог оказаться ценным приобретением для семьи. И, наконец, я же преодолел сомнения мистера Фрэнклина Блэка и убедил его доставить драгоценный камень в дом леди Вериндер. Вряд ли можно отрицать, что я больше всех других заслуживал проявления интереса к Лунному камню и всему, что с ним было связано.
Как только загадочного клиента ввели в кабинет, внутренний голос подсказал мне, что передо мной один из трех индусов, возможно, их предводитель. Гость был с иголочки одет в европейское платье. Однако смуглость его кожи, долговязая, худая фигура и торжественная изящность манер любому наблюдательному человеку выдавали в нем выходца с Востока.
Я указал на кресло и спросил о цели визита.
Извинившись в самых изысканных английских выражениях за причиненное беспокойство, индус достал предмет, завернутый в золоченую парчу. Сняв второй покров из какой-то шелковой ткани, он поставил на мой стол небольшую шкатулку или ларец черного дерева, бесподобно инкрустированный драгоценными камнями.
– Я пришел к вам, сэр, – сказал он, – попросить вас о ссуде. Эта вещь – залог того, что я верну долг.
– И вы обращаетесь ко мне по рекомендации мистера Люкера? – спросил я, указывая на визитную карточку.
Индус кивнул.
– Позвольте спросить, почему мистер Люкер сам не выдал вам ссуду?
– Мистер Люкер сказал, сэр, что у него нет денег.
– И посоветовал прийти ко мне?
Теперь на карточку указал индус.
– Так здесь написано.
Коротко и по существу! Будь Лунный камень в моих руках, я не сомневаюсь, что этот восточный господин убил бы меня, ни секунды не колеблясь. За исключением этой мелочи он производил впечатление идеального клиента. Пусть моя жизнь была ему не дорога, зато он ценил то, чего никогда не ценили мои соотечественники, – мое время.
– Мне очень жаль, – сказал я, – что вы озаботились визитом ко мне. Мистеру Люкеру не следовало меня рекомендовать. Я, как и многие лица моей профессии, имею право выдавать ссуды. Но я никогда не выдаю их незнакомцам, тем более под такой залог, как ваш.
Совершенно не пытаясь, как это сделали бы другие, побудить меня отступить от моих правил, индус лишь поклонился и без единого возражения завернул шкатулку в обертки. Он поднялся. Блистательный убийца, получив ответ, не стал медлить ни минуты!
– Прежде чем я уйду, не ответите ли вы из снисхождения к иностранцу на один вопрос?
Я тоже поклонился. Всего один вопрос перед уходом! В среднем мне задавали около пятидесяти.
– Если предположить, что вы могли бы (по правилам) выдать мне ссуду, то в какой период времени (по правилам) я должен был бы ее вернуть?
– Согласно обычному порядку, принятому в нашей стране, вы имели бы право выкупить залог через год после получения денег.
Индус поклонился последний раз, ниже прежнего, и с неожиданной грациозностью покинул кабинет.
Это произошло так быстро, что его бесшумные, мягкие кошачьи повадки, признаться, слегка напугали меня. Придя в себя и собравшись с мыслями, я сделал по поводу непонятного визита единственный логический вывод.
Лицо, голос и манеры незнакомца, пока он находился у меня, сохраняли абсолютную непроницаемость. Тем не менее он дал мне шанс заглянуть под маску бесстрастия. Он не выказывал никакой реакции на мои слова до тех пор, пока я не упомянул время, определенное правилами для возвращения полученной ссуды. Получив эти сведения, он впервые посмотрел мне в лицо. Из чего я вывел, что он задал вопрос неспроста и мой ответ имел для него особое значение. Чем больше я размышлял о нашем разговоре, тем больше прозревал: шкатулка и попытка получения ссуды служили не более чем предлогом, чтобы задать последний вопрос.
Я поздравил себя с правильным выводом и хотел уже сделать следующий шаг к разоблачению тайных мотивов индуса, как вдруг мне доставили письмо – не от кого иного, как самого мистера Септимуса Люкера. Он с отвратительным подобострастием просил у меня прощения и уверял, что сможет все объяснить к моему пущему удовлетворению, если я соглашусь на личную встречу.
Я сделал моему любопытству еще одну непрофессиональную уступку, назначив встречу на следующий день у себя в конторе.
Мистер Люкер во всех отношениях уступал индусу, натура его была настолько пошлой, отталкивающей, холуйской и прозаичной, что не заслуживает описания на этих страницах. Вот суть нашей беседы.
За день до визита ко мне обладатель изысканных манер посетил мистера Люкера. Несмотря на европейский наряд, мистер Люкер сразу же признал в посетителе главаря трех индусов, бродивших вокруг его дома и донимавших его приставаниями до тех пор, пока он не обратился к мировому судье. Эта поразительная догадка немедленно привела его к выводу (с которым я соглашусь) о том, что тот же индус скорее всего был одним из трех нападавших, что завязали ему глаза, воткнули в рот кляп и отобрали банковскую квитанцию. Естественно, мистера Люкера охватил ужас, и он решил, что настал его последний час.
Со своей стороны индус вел себя так, словно видел мистера Люкера впервые. Он достал шкатулку и высказал ту же просьбу о ссуде, которую потом повторил в моем кабинете. Чтобы побыстрее избавиться от него, мистер Люкер с ходу заявил, что у него нет денег. В ответ индус попросил указать ему надежного человека, у кого можно было бы испросить кредит. Мистер Люкер ответил, что для такого дела лучше всего подходит юрист с хорошей репутацией. В ответ на просьбу назвать такое лицо мистер Люкер упомянул меня. В ужасе ему первым делом пришло на ум мое имя.
– Пот лил с меня градом, – закончил рассказ жалкий делец. – Я сам не ведал, что говорю. Надеюсь, мистер Брефф, вы не будете на меня обижаться. Я в самом деле потерял разум от страха.
Я благосклонно простил ростовщика, не видя другого способа избавить себя от его присутствия. Но прежде чем отпустить его, я задал последний вопрос.
Не сказал ли чего индус перед тем, как покинуть дом мистера Люкера?
Да! Напоследок он задал мистеру Люкеру тот же самый вопрос, что и мне, и, разумеется, получил такой же ответ.
Что это значило? Объяснение мистера Люкера не помогло разрешить загадку. Мой собственный находчивый ум тоже спасовал перед препятствием. В тот вечер я был приглашен на ужин. Я поднялся наверх в унылом расположении духа, совсем не ожидая, что путь в гардеробную одновременно приведет к открытию.
Глава III
Среди почетных гостей на ужине оказался мистер Мертуэт.
После его возвращения в Англию из долгих странствий высшее общество проявляло к путешественнику большой интерес как к человеку, пережившему множество опасных приключений и уцелевшему, чтобы интересно о них рассказать. Он уже объявил о своем намерении вернуться в края своих похождений и забраться еще дальше в такие места, где еще не бывал. Подобное блестящее безразличие к риску для собственной жизни, проявленное во второй раз, оживило начавший было слабеть интерес поклонников героя. Закон вероятностей говорил не в пользу вторичного возвращения путешественника. Не каждый день случается встретить знаменитость за ужином, понимая в душе, что вскоре, вполне вероятно, придет известие о его гибели.
Когда мужчины остались в столовой одни, я случайно оказался рядом с мистером Мертуэтом. Будучи сплошь англичанами, гости, освободившись от дамского присмотра, естественным образом немедленно перешли к разговорам о политике.
В отношении этой волнующей всю нацию темы я, можно сказать, один из самых нетипичных англичан на свете. Как правило, рассуждения о политике кажутся мне особенно скучными и бесплодными. Посмотрев на мистера Мертуэта после того, как бокалы наполнили по первому разу, я обнаружил, что он, очевидно, придерживался такого же образа мыслей. Он крайне ловко, щадя чувства собеседника, имитировал заинтересованность, в то же время явно клюя носом. Я прикинул, не провести ли эксперимент, попробовав разбудить его упоминанием о Лунном камне, и если получится, посмотреть, что он скажет о последних перипетиях индийского заговора, происшедших в прозаической обстановке моего кабинета.
– Если не ошибаюсь, мистер Мертуэт, – начал я, – вы были знакомы с покойной леди Вериндер и даже проявили некоторый интерес к череде странных событий, закончившихся пропажей Лунного камня?
Выдающийся путешественник оказал мне честь, немедленно очнувшись от дремы и спросив, кто я такой.
Я рассказал ему о профессиональных контактах с семейством Гернкастлей, не забыв упомянуть то неоднозначное положение, которое в прошлом занимал в отношении полковника и его алмаза.
Мистер Мертуэт повернулся вместе со стулом спиной ко всей компании (как консерваторам, так и либералам) и полностью сосредоточил внимание на простом юристе.
– Вы в последнее время что-нибудь слышали об индусах? – спросил он.
– У меня есть все основания полагать, что один из них вчера явился ко мне в контору.
Мистера Мертуэта трудно чем-то удивить, однако мой ответ буквально ошеломил его. Я в точности передал ему случившееся со мной и мистером Люкером, как сделал это здесь.
– Вне сомнений последний вопрос индуса преследовал какую-то цель, – добавил я. – Почему его так волновал срок начала выплаты кредита заемщиком?
– Неужели вы действительно не видите причину, мистер Брефф?
– Должен признаться в своей глупости, мистер Мертуэт. Не вижу.
Великий путешественник решил измерить глубину моего скудоумия до самого дна.
– Позвольте задать вам вопрос. В какой стадии сейчас находится заговор по захвату Лунного камня?
– Не могу сказать. Индийский заговор для меня загадка.
– Индийский заговор, мистер Брефф, остается для вас загадкой лишь потому, что вы никогда его всерьез не изучали. Давайте мы вместе проследим его с момента составления завещания полковника Гернкастля и до появления индуса в вашем кабинете. На вашем месте в интересах мисс Вериндер я бы на всякий случай составил четкое мнение по этому вопросу. Исходя из этого, хотите ли вы разобраться в побудительных мотивах индуса сами? Или предпочтете не утруждать себя и позволить мне сделать это вместо вас?
Излишне говорить, что я по достоинству оценил практичность первого подхода и выбрал именно его.
– Очень хорошо, – продолжал мистер Мертуэт. – Для начала рассмотрим вопрос возраста трех индусов. Могу свидетельствовать, что все трое выглядели примерно одинаково. А индус, которого видели вы, на ваш взгляд, тоже в расцвете лет? Скажем, нет и сорока? Я так и думал. Итак, все они младше сорока лет. Теперь оглянитесь на то время, когда полковник Гернкастль вернулся в Англию и привлек вас к составлению плана сохранения собственной жизни. Считать года необязательно. Я желаю лишь указать на то, что нынешние индусы, учитывая их возраст, должны быть преемниками трех других индусов (выходцев из касты браминов, покинувших свою родную страну, мистер Брефф!), приехавших вслед за полковником на берега Англии. Прекрасно. Нынешние сменили прежних, прибывших сюда до них. Если бы они сделали только это, дело бы не заслуживало нашего интереса. Однако это еще не все. Они переняли организацию, основанную в нашей стране их предшественниками. Не удивляйтесь! В нашем представлении такая организация, несомненно, выглядит крайне сомнительно. Я думаю, что она управляет деньгами и, когда надо, пользуется услугами темных личностей среди тех англичан, что ошиваются в Лондоне вокруг иностранцев. Наконец, они пользуются симпатией своих немногочисленных соотечественников, исповедующих (сейчас или раньше) их религию и как-либо удовлетворяющих разнообразные запросы этого великого города. Ничего, как видите, архисложного. Однако лучше упомянуть об этом с самого начала, потому что мы еще вернемся к скромной индийской организации. Подготовив почву, позвольте задать вам вопрос – я уверен, что ваш опыт позволяет на него ответить, – какое именно событие предоставило индусам первую возможность перехватить алмаз?
Я понял намек на личный опыт.
– Первая возможность явно возникла со смертью полковника Гернкастля. Я полагаю, что о его смерти им нетрудно было узнать?
– Разумеется. Вы правы, смерть полковника дала им первый шанс. До этого времени Лунный камень находился в надежном банковском хранилище. Вы составили завещание полковника, по которому он оставлял алмаз племяннице. Завещание было заверено в обычном порядке. Как юрист вы вне всяких сомнений можете сказать, что после этого сделали индусы (следуя совету какого-нибудь англичанина).
– Раздобыли копию завещания в юрколлегии.
– Именно. Копию мог достать для них какой-нибудь английский прохвост, о которых я говорил раньше. Из нее индусы узнали, что Лунный камень завещан дочери леди Вериндер и мистер Блэк-старший либо другой назначенный им человек должен лично передать алмаз в ее руки. Согласитесь, что необходимые сведения о леди Вериндер и мистере Блэке было нетрудно достать. Индусам оставалось только решить, попытаться ли завладеть алмазом прямо на выходе из банка или подождать, пока его повезут в дом леди Вериндер в Йоркшире. Второй способ был существенно менее опасным. Вот вам объяснение появления трех переодетых фокусниками индусов во Фризингхолле – они ждали своего момента. Их лондонская организация, естественно, держала их в курсе текущих событий. Для этого было достаточно двух человек. Одного, чтобы проследить за мистером Блэком по пути в банк. Второго, чтобы угостить прислугу пивом и подслушать домашние сплетни. Этот незатейливый ход сообщил им, что мистер Фрэнклин Блэк побывал в банке и что он единственный в доме, кто собирался ехать к леди Вериндер. Что случилось потом, вы, несомненно, помните не хуже меня.
Я вспомнил, что мистер Фрэнклин Блэк заметил одного из шпиков на улице и соответственно изменил время выезда в Йоркшир на несколько часов, а также (послушавшись ценного совета старика Беттереджа) положил алмаз на хранение в банк Фризингхолла прежде, чем индусы успели перехватить его у поместья. Пока что все яснее ясного. Однако, не зная о принятых предосторожностях, почему индусы не попытались проникнуть в дом леди Вериндер (где, по их представлению, должен был находиться алмаз) за время, оставшееся до дня рождения Рэчел?
Представляя эту дилемму на суд мистера Мертуэта, я счел нужным добавить, что слышал о мальчике, чернилах и прочем, но объяснения из области ясновидения меня не убеждают.
– Меня тоже, – согласился мистер Мертуэт. – Ясновидение – не более, чем проявление поэтической стороны индийского характера. Придание утомительным и опасным действиям в чужой стране налета чудесного и сверхъестественного освежает и ободряет этих людей, чего англичанину совершенно невозможно понять. Их мальчик, несомненно, легко поддается гипнозу и в этом состоянии высказывает то, что на уме у гипнотизера. Я исследовал теорию ясновидения и убедился, что его проявления дальше этого не идут. Индусы подходят к делу иначе, они считают, что мальчик способен видеть то, что скрыто от их глаз, и, повторюсь, черпают в этом чуде вдохновение к дальнейшему совместному преследованию цели. Я говорю об этом лишь как о любопытной стороне человеческой натуры, с которой вы, возможно, незнакомы. В нашем расследовании нам ни к чему отвлекаться на ясновидение, гипноз либо иные вещи, в которые практичный человек не верит. Мой подход к индийскому заговору состоит в том, чтобы шаг за шагом рационально проследить события до их естественных истоков. Хорошо ли у меня получается, как вы думаете?
– Несомненно, мистер Мертуэт! И все же я с нетерпением жду рационального объяснения дилеммы, которую я имел честь представить на ваш суд.
Мистер Мертуэт улыбнулся.
– Нет ничего проще. Позвольте начать с признания вашей абсолютной правоты. Индусы вне всяких сомнений не знали, что мистер Фрэнклин сделал с алмазом, ибо в первый же вечер после прибытия мистера Блэка в дом его тети они совершили свою первую ошибку.
– Первую ошибку?
– Ну конечно! Они позволили Габриэлю Беттереджу застать себя врасплох на террасе. Однако следует отдать им должное – они быстро поняли, что напортачили, и поэтому, как вы сказали, не приближались к дому несколько недель, хотя времени у них было предостаточно.
– Почему, мистер Мертуэт? Именно это я хочу знать. Почему?
– Потому, что ни один индус не станет рисковать понапрасну. Пункт в завещании полковника Гернкастля, о котором они знали (вы согласны?), сообщал, что Лунный камень должен перейти в полную собственность мисс Вериндер в день ее рождения. Хорошо. Скажите, что было безопаснее в их положении? Попытаться отобрать алмаз, пока он находился у мистера Блэка, несмотря на то, что тот их уже заподозрил и однажды обхитрил? Или дождаться, когда алмаз окажется в распоряжении юной девушки, которая, ничего не подозревая, будет носить его при каждой удобной возможности? Хотите получить доказательство, что моя теория верна? Пусть им послужит поведение индусов. Выждав несколько недель, они появляются у дома именно в день рождения мисс Вериндер. Их терпение вознаграждено – они видят алмаз у нее на груди! Услышав позднее в тот же вечер историю о полковнике и Лунном камне, я настолько уверился в опасности, грозившей мистеру Блэку (индусы наверняка напали бы на него, если бы он возвращался в дом леди Вериндер один), и в еще большей опасности для мисс Вериндер, что посоветовал воспользоваться идеей полковника и разрезать драгоценный камень на несколько частей, лишив его священного статуса. Его удивительное исчезновение той же ночью сделало мой совет бесполезным и сорвало заговор индусов. Кроме того, их дальнейшие действия были парализованы заключением в тюрьму на следующий день за бродяжничество и мошенничество. Вы прекрасно об этом осведомлены. Первый акт заговора на этом заканчивается. Прежде чем перейти ко второму, хочу вас спросить, разрешил ли я вашу дилемму с точки зрения практичного человека?
Ввиду его превосходного понимания индийского образа мыслей и того, что ему не требовалось ломать голову над сотнями других завещаний после завещания полковника Гернкастля, я не мог отрицать, что он с честью разрешил трудный вопрос.
– Идем дальше, – продолжал мистер Мертуэт. – Первая возможность завладеть алмазом была упущена, когда индусов посадили в тюрьму во Фризингхолле. Когда же появился второй шанс? Второй шанс появился, как я сейчас докажу, пока они еще сидели в тюрьме.
Он достал записную книжку и открыл ее на нужной странице.
– В это время я гостил у друзей во Фризингхолле. За день или два до освобождения индусов (кажется это был понедельник) начальник тюрьмы явился ко мне с письмом. Оно было адресовано индусам и доставлено предыдущим утром почтальоном к двери дома некой мисс Маканн, сдававшей им квартиру. Тюремные власти обратили внимание, что почтовый штемпель был поставлен в Ламбете, в то время как адрес на лицевой стороне письма, хоть и написанный по-английски без ошибок, не отвечал общепринятому порядку адресации писем. После вскрытия письма выяснилось, что оно написано на иностранном языке. Как они справедливо предположили – хинди. Ко мне они, естественно, приехали за переводом. Я переписал письмо в записную книжку, добавив к нему свой перевод. Можете их прочитать.
Путешественник подал мне открытую записную книжку. Первым был переписан адрес. Он был написан без разбивки и без каких-либо знаков препинания: «Трем индусам живущим у леди по фамилии Маканн во Фризингхолле что в Йоркшире». Под ним – индийские буквы, в самом конце следовал перевод на английский – крайне загадочный:
«Именем Повелителя ночи, восседающего на Антилопе, обнимающего дланями четыре стороны света.
Братья, повернитесь лицом на юг, идите ко мне по шумной дороге, ведущей вниз к илистой реке.
Причина же вот в чем.
Мои очи видели его».
Ни числа, ни подписи. Я вернул книжку мистеру Мертуэту, признав, что этот занятный образчик индийской переписки поставил меня в тупик.
– Я могу объяснить смысл первой фразы, – сказал путешественник. – Остальное прояснит поведение самих индусов. Бог Луны в индийской мифологии представлен четырехруким идолом, сидящим верхом на антилопе, один из его титулов – Повелитель ночи. С самого начала эти строки подозрительно выглядят как косвенное упоминание Лунного камня. Теперь посмотрим, что делали индусы после того, как тюремные власти передали им письмо. В первый же день после выхода на свободу они не мешкая отправились на вокзал и купили билеты на первый же поезд, идущий в Лондон. Все мы во Фризингхолле пожалели, что не проследили за ними. Однако после того, как леди Вериндер отказалась от услуг офицера полиции и прекратила дальнейшее расследование пропажи алмаза, больше никто ничего не мог предпринять. Индусам ничто не мешало уехать в Лондон, туда они и отправились. И когда мы услышали о них в очередной раз, мистер Брефф?
– Они досаждали мистеру Люкеру, слоняясь около его дома в Ламбете.
– Вы читали в газете о том, что мистер Люкер обратился к мировому судье?
– Да.
– В этой статье говорится, если вы помните, о работнике-иностранце, которого мистер Люкер уволил по подозрению в попытке кражи и возможном сговоре с теми самыми индусами, что действовали ему на нервы. Вывод о том, кто был автором удивившего вас письма, достаточно ясен, мистер Брефф, как и о том, какую именно ценную вещь работник пытался похитить у мистера Люкера.
Вывод (как я поспешил признать) был действительно настолько очевиден, что не требовал объяснений. Тем временем алмаз, по словам мистера Мертуэта, в чем я сам не сомневался, находился у мистера Люкера. Спрашивается лишь, каким образом об этом стало известно индусам? Ответ на этот вопрос (который я полагал самым трудным), как и на все другие, теперь тоже нашелся. Даже с моей осторожностью юриста я почувствовал, что мистер Мертуэт способен провести меня по лабиринту до самого конца хоть с завязанными глазами. Я высказал эту мысль вслух в виде комплимента, который был благосклонно принят.
– Прежде чем идти дальше, вы могли бы тоже прояснить один момент, – сказал он. – Ведь кто-то отвез Лунный камень из Йоркшира в Лондон. И кто-то получил под его залог деньги, иначе камень не оказался бы у мистера Люкера. Есть ли какие-то сведения о том, кто это мог быть?
– Насколько мне известно, нет.
– Тут ходили всякие слухи о мистере Годфри Эблуайте. Я слышал, что он известный филантроп – одно это говорит не в его пользу.
Я искренне согласился. С другой стороны, я был обязан сообщить (естественно, не упоминая имени мисс Вериндер), что у меня имеются бесспорные доказательства, полностью снимающие какие-либо подозрения с мистера Годфри Эблуайта.
– Хорошо, – спокойно ответил мистер Мертуэт, – пусть время все расставит по своим местам. А мы вернемся к индусам, мистер Брефф. Поездка в Лондон окончилась для них еще одним поражением. Потерю второго шанса для захвата алмаза следует отнести на счет хитрости и предусмотрительности мистера Люкера, недаром слывущего одним из лучших представителей древнего, прибыльного ремесла ростовщичества. Быстренько уволив работника, он лишил индусов сообщника, способного впустить их в дом. А передав алмаз на хранение в банк, застигнул заговорщиков врасплох прежде, чем они успели придумать новый план ограбления. Как индусы прознали о его действиях и каким образом умудрились завладеть банковской квитанцией, это события слишком свежие, чтобы на них долго останавливаться. Достаточно отметить, что они поняли: Лунный камень еще раз оказался вне их досягаемости и хранился в банковском сейфе под видом «предмета большой ценности». Итак, мистер Брефф, когда им представится третий шанс заполучить алмаз?
Едва вопрос сорвался с его губ, как смысл вчерашнего визита, наконец-то, дошел до меня.
– Все ясно! – воскликнул я. – Как и мы, индусы уверены, что алмаз заложен, и желают знать, когда наступит самый ранний срок выкупа залога, потому как до этого времени алмаз будет лежать в банковском сейфе!
– Я же говорил, что вы сами догадаетесь, если как следует подумаете. Через год после того, как Лунный камень был заложен, индусы будут ловить третий шанс. Мистер Люкер лично сообщил им, какое время придется ждать, а ваш непререкаемый авторитет подтвердил, что он сказал правду. Когда примерно Лунный камень попал к ростовщику?
– Насколько могу судить, в конце июня.
– Сорок восьмой год еще не закончился. Хорошо. Если неизвестный, заложивший алмаз, захочет выкупить его ровно через год, камень вновь окажется у него в конце июня сорок девятого года. Я к тому времени буду за тысячи миль от берегов Англии и английских газет. Вы же могли бы сделать себе пометку и постараться не уезжать в это время из Лондона.
– Вы думаете, следует ожидать серьезных событий?
– Я думаю, что мне грозила бы меньшая опасность среди самых отъявленных фанатиков Средней Азии, чем на пороге банка с Лунным камнем в кармане. Индусы потерпели два поражения, мистер Брефф. Я твердо убежден, что в третий раз они не дадут маху.
Таковы были его последние слова об алмазе. Принесли кофе. Гости поднялись и разошлись по углам комнаты. Мы же присоединились к дамам наверху.
Я пометил для себя дату и, пожалуй, приведу здесь свою запись целиком: «Двадцать девятое июня – в конце месяца ожидать новостей об индусах».
Засим передаю перо, в коем для меня более нет нужды, следующему автору.