Я выбрался к гостинице только к часу дня. Визит, несмотря на мое разбитое состояние, развеселил меня благодаря присутствию Габриэля Беттереджа.
Когда я вошел, дворецкий уже сидел в комнате. Пока я задавал первые обычные вопросы пациенту, Беттередж стоял в стороне и смотрел в окно. Мистер Блэк опять плохо спал и ощущал себя более уставшим, чем прежде.
Я спросил его, нет ли новостей от мистера Бреффа.
Утром пришло письмо. Мистер Брефф в строгих выражениях осуждал предпринимаемые по моему наущению действия своего друга и клиента. Мой совет был вреден, ибо возбуждал неоправданные надежды. Юрист считал его заумью и надувательством сродни месмеризму, ясновидению и тому подобным вещам, которые сначала внесли разброд в дом, а теперь внесут разброд в душу мисс Вериндер. Он описал этот случай (не называя имени) одному известному врачу. Известный врач улыбнулся, покачал головой и ничего не сказал. На этих основаниях мистер Брефф выражал категорическое несогласие с нашим планом.
Мой второй вопрос касался алмаза. Привел ли юрист какие-либо доказательства, что камень действительно находился в Лондоне?
Нет, он попросту отказался обсуждать этот вопрос. Мистер Брефф был убежден, что алмаз заложен у мистера Люкера. Его знаменитый друг мистер Мертуэт (чье знание повадок индусов никто не брался отрицать) тоже был в этом убежден. Ввиду этих обстоятельств и крайней занятости он вынужден воздержаться от дальнейших споров по поводу доказательств. Время само покажет. Мистер Брефф готов подождать.
Совершенно ясно, хотя мистер Блэк и не стал зачитывать письмо вслух и вместо этого пересказал его, что за всем этим стояло недоверие к моей персоне. Я предвидел такой исход, а потому не обиделся и не удивился. Я лишь спросил мистера Блэка, насколько эти возражения поколебали его решимость. Он, не колеблясь, их отринул. После этого я мог выбросить мистера Бреффа из головы и больше к нему не возвращаться.
В разговоре наступила пауза. Габриэль Беттередж оставил свой пост у окна и подошел к нам.
– Не удостоите ли вы меня своим вниманием, сэр? – спросил он, обращаясь ко мне.
– Я к вашим услугам.
Беттередж взял стул и подсел к столу. Он достал огромную старомодную записную книжку в кожаном переплете и карандаш под стать ей размером. Нацепив очки, он раскрыл книжку на чистой странице и вновь обратился ко мне.
– Я прослужил миледи, – сказал Беттередж, строго глядя на меня, – добрых пятьдесят лет. До этого начинал мальчиком на побегушках на службе у старого лорда, ее отца. Мне сейчас где-то от семидесяти до восьмидесяти лет, сколько точно, я и сам не знаю. Мои опыт и знание этого мира ничем не хуже, чем у большинства других людей. И до чего я дожил? Я дожил, мистер Эзра Дженнингс, до фокуса с участием мистера Фрэнклина Блэка, проводимого помощником врача с помощью настойки опия, а меня, черт побери, на склоне лет определяют в подручные фокусника!
Мистер Блэк расхохотался. Я попытался возразить. Беттередж вскинул руку, давая понять, что еще не закончил.
– Ни слова, мистер Дженнингс! Я ни слова не желаю слышать от вас! Слава богу, у меня есть свои правила. Получи я приказание хоть из дома сумасшедших, неважно. Если только приказание отдано моим хозяином или хозяйкой, я подчинюсь. У меня есть свой взгляд на вещи, который, прошу заметить, разделяет мистер Брефф – великий мистер Брефф! – Беттередж повысил голос и угрюмо покачал головой. – Но неважно, я оставлю свой взгляд при себе. Когда юная госпожа говорит «сделай это и это», я отвечаю «будет сделано». А посему я сижу здесь со своей книжкой и карандашом. Последний не заточен так остро, как я хотел бы, но в те моменты, когда христиане теряют разум, кому какое дело до остроты карандашей? Отдавайте ваши указания, мистер Дженнингс. Я все их запишу, сэр, и ни на волосок не отступлю от них в ту или другую сторону. Я всего лишь слепое орудие – не более. Слепое орудие! – повторил Беттередж, словно находя бесконечное удовольствие в определении своей роли.
– Мне очень жаль, – начал я, – что мы с вами расходимся во мнениях…
– Меня не надо вмешивать! – перебил Беттередж. – Речь идет не о согласии, речь идет о повиновении. Командуйте, сэр. Командуйте!
Мистер Блэк жестом попросил не спорить с дворецким. Я «скомандовал» как можно яснее и бесстрастнее.
– Я хочу, чтобы часть дома снова была открыта, – сказал я, – и чтобы там стояла та же мебель, что и ровно год назад.
Беттередж для верности помусолил тупой карандаш во рту.
– Назовите комнаты, мистер Дженнингс! – натянуто сказал он.
– Во-первых, зал с главной лестницей.
– Во-первых, зал с главной лестницей, – записал Беттередж. – Его невозможно обставить, сэр, как в прошлом году.
– Почему?
– В прошлом году, сэр, в зале стояло чучело ястреба. После отъезда семьи ястреба убрали в чулан с другими вещами. Когда его убирали, чучело развалилось.
– Тогда обойдемся без ястреба.
Беттередж отметил поправку.
– Зал должен быть обставлен, как в прошлом году. За исключением чучела ястреба. Продолжайте, мистер Дженнингс.
– Ступени застелить ковром, как раньше.
– Ступени застелить ковром, как раньше. Прошу извинить, но я вас разочарую, сэр. Этого тоже нельзя сделать.
– Почему же?
– Работник, расстилавший ковры, умер, мистер Дженнингс. Второго такого, способного помирить ковры с углами комнат, не сыскать во всей Англии.
– Ну хорошо. Тогда пригласите лучшего в Англии после него.
Беттередж сделал еще одну пометку. Я продолжил отдавать указания.
– Гостиную мисс Вериндер привести точно в такой же вид, как в прошлом году. А также коридор, ведущий из гостиной к первой лестничной площадке. И второй коридор, ведущий со второй площадки в хозяйскую спальню. А также спальню, которую в июне прошлого года занимал мистер Фрэнклин Блэк.
Тупой карандаш Беттереджа послушно записывал мои указания слово в слово.
– Продолжайте, сэр, – саркастически сказал он. – Карандаш еще не до конца затупился.
Я объявил, что у меня нет других распоряжений.
– В таком случае, сэр, – заметил он, – я хотел бы добавить два пункта от себя.
Он открыл записную книжку на новой странице и еще раз лизнул не оскудевающий карандаш.
– Я хотел бы знать, могу я или нет умыть руки…
– Конечно, можете, – сказал мистер Блэк, – я позвоню слуге.
– … для начала сложив с себя ответственность, – продолжал Беттередж, невозмутимо отказываясь замечать чье-либо присутствие, кроме моего, – за гостиную мисс Вериндер. Сворачивая в прошлом году ковер, мистер Дженнингс, мы обнаружили уйму булавок. Обязан ли я положить булавки обратно на пол?
– Разумеется, нет.
Беттередж немедленно сделал пометку.
– Что касается первого коридора, когда мы начали убирать украшения, то среди них была статуя толстого голого ребенка, в каталоге имущества значащаяся под вульгарным именем «Купидон, бог любви». В прошлом году из мясистой части плеч у него росли два крыла. По моему недосмотру он потерял одно из них. В ответе ли я за крыло Купидона?
Я отпустил грех, и он сделал новую пометку.
– Что касается второго коридора, то в прошлом году там ничего не было – одни двери, ведущие в комнаты (за наличие которых я могу поручиться). Признаться, моя душа спокойна только за эту часть дома. Но что касается спальни мистера Фрэнклина, то кто будет отвечать (если приводить ее в прежний вид) за поддержание в ней постоянного беспорядка, как бы часто там ни убирали, – брюки здесь, полотенца там, французские романы и там, и тут. Кто отвечает за превращение порядка в беспорядок в спальне мистера Фрэнклина, я или он?
Мистер Блэк заявил, что с превеликим удовольствием сам справится с этой задачей. Беттередж упрямо отказывался принять подсказанный выход из затруднений, пока не получит на то моего одобрения. Когда я принял предложение мистера Блэка, дворецкий сделал в записной книжке последнюю пометку.
– С завтрашнего дня приезжайте, когда вам будет угодно, мистер Дженнингс, – сказал он, поднимаясь со стула. – Вы найдете меня и моих помощников за работой. Я особо благодарен, сэр, за то, что вы не стали придираться к чучелу ястреба и крылу Купидона, а также за то, что позволили мне умыть руки от ответственности за булавки на ковре и беспорядок в комнате мистера Блэка. Как слуга, я перед вами в глубоком долгу. Но как человек, я считаю вас большим чудаком, а ваш эксперимент – фантазией и подвохом. Не бойтесь, мои человеческие чувства не помешают мне исполнить долг слуги! Ваши указания будут исполнены, каким бы чудаком вы ни были. Если ваш эксперимент закончится пожаром в доме, будь я проклят, если вызову пожарных, не услышав прежде вашего звонка!
Заверив меня напоследок таким образом, Беттередж поклонился и вышел из комнаты.
– Вы считаете, что на него можно положиться? – спросил я.
– Безусловно, – ответил мистер Блэк. – Когда вы придете в дом, увидите, что Беттередж ничего не упустил и не позабыл.
19 июня. Новые возражения против нашего опыта! На этот раз от дамы.
С утренней почтой пришли два письма. Одно от мисс Вериндер. Она в самых учтивых выражениях соглашалась с предложенным мною планом действий. Второе прислала леди, под чьей опекой находилась мисс Вериндер, – миссис Мерридью.
Миссис Мерридью свидетельствовала свое почтение и с ходу признавалась, что не понимает научной стороны предмета, который я обсуждал с ее подопечной. Тем не менее она считала себя вправе высказать свое мнение о житейской сути этого предмета. Я, вероятно, был не в курсе, подозревала миссис Мерридью, что мисс Вериндер только-только исполнилось девятнадцать лет. Миссис Мерридью не могла допустить грубого нарушения правил приличия, позволив даме столь юного возраста присутствовать (без «взрослой наставницы») в доме, полном мужчин, в котором будет проводиться медицинский эксперимент. Если опыту суждено состояться, то чувство долга призывало ее пожертвовать удобствами и лично сопроводить мисс Вериндер в Йоркшир. Так как мисс Вериндер не желала прислушиваться ни к чьему мнению, кроме моего, миссис Мерридью сердечно призывала меня пересмотреть его. Возможно, ее присутствие не столь уж необходимо, и одного моего слова было бы достаточно, чтобы освободить и меня самого, и миссис Мерридью от неприятной об