язанности.
В переводе с политеса на обычный язык письмо означало, что миссис Мерридью смертельно испугалась светской молвы. К сожалению, она обратилась к последнему человеку в мире, который относился бы к светской молве с уважением. Я не собирался подводить мисс Вериндер и откладывать примирение двух влюбленных молодых людей, которые и так были разлучены слишком долго. В переводе с обычного языка на политес это означало, что мистер Дженнингс свидетельствует свое почтение миссис Мерридью и сожалеет о том, что не считает себя вправе вмешиваться в это дело.
Утром самочувствие мистера Блэка оставалось прежним. Мы решили пока не мешать Беттереджу своим появлением в доме. Осмотр было решено отложить до завтра.
20 июня. Мистер Блэк по-прежнему страдает бессонницей по ночам. Чем быстрее восстановят обстановку в комнатах, тем лучше.
По пути к дому сегодня утром он с нервным нетерпением и колебаниями сообщил мне о письме (переправленном из Лондона) от сержанта Каффа.
Сержант писал из Ирландии. Он подтвердил получение (через экономку) карточки и сообщения, оставленных мистером Блэком во время визита в Доркинг, и объявлял о своем возвращении в Англию через неделю или около того. Но прежде он хотел бы узнать о причинах, по которым мистер Блэк (как было сказано в его записке) искал с ним разговора о Лунном камне. Если мистер Блэк способен убедить его, что в ходе прошлогоднего следствия по делу об алмазе сыщик допустил серьезный промах, он счел бы своим догом (ввиду щедрого вознаграждения, полученного от покойной леди Вериндер) предоставить себя к услугам этого джентльмена. Если нет, то он предпочел бы вернуться к мирному уединению среди садовых прелестей деревенской жизни.
В ответ я, не колеблясь, посоветовал мистеру Блэку написать сержанту Каффу обо всем, что произошло после прекращения расследования в прошлом году, позволив ему самому сделать вывод на основании голых фактов.
Подумав, я также предложил пригласить сержанта, если он к этому времени успеет вернуться в Англию, присутствовать на нашем эксперименте. Бывший сыщик в любом случае мог бы сыграть роль ценного свидетеля, и, если алмаза не окажется в спальне мистера Блэка, его совет мог пригодиться на дальнейших этапах, на которые я уже не мог повлиять. Последний довод, кажется, убедил мистера Блэка. Он обещал последовать моему совету.
Стук молотка, который мы услышали с подъездной дорожки, возвестил, что переоборудование дома шло полным ходом.
Беттередж, одетый по случаю в красный рыбацкий колпак и зеленый бязевый фартук, встретил нас в зале, примыкающем к передней. Завидев меня, он тут же извлек свою записную книжку и карандаш и принялся упрямо записывать все, что я скажу. Куда бы мы ни посмотрели, работа, как и предсказывал мистер Блэк, делалась настолько быстро и разумно, что лучшего нельзя было и пожелать. Однако зал и комната мисс Вериндер все еще требовали больших изменений. Насчет готовности дома к концу недели возникали сомнения.
Поздравив Беттереджа с достигнутыми успехами (он по-прежнему записывал каждое мое слово, в то же время отказываясь обращать хоть какое-то внимание на мистера Блэка) и пообещав вернуться для повторного осмотра через день-два, мы приготовились выйти из дома через черный ход. Но внизу, когда я проходил мимо двери, ведущей в комнату Беттереджа, он задержал меня.
– Могу ли я сказать вам два слова наедине? – спросил он заговорщицким шепотом.
Я, разумеется, согласился. Мистер Блэк остался ждать меня в саду, а я прошел вслед за Беттереджем в его комнату. Я ожидал услышать новые просьбы о послаблениях по аналогии с чучелом ястреба и крылом Купидона. К моему величайшему удивлению, Беттередж доверительно положил руку на мое плечо и задал неожиданный вопрос:
– Мистер Дженнингс, знакомы ли вы с «Робинзоном Крузо»?
Я ответил, что читал «Робинзона Крузо» ребенком.
– И с тех пор больше не читали?
– С тех пор – нет.
Он отступил на шаг, глядя на меня с выражением сочувственного любопытства с примесью суеверного ужаса.
– Он с детства не читал «Робинзона Крузо», – прошептал Беттередж скорее себе под нос, чем обращаясь ко мне. – Посмотрим, как «Робинзон Крузо» повлияет на него сейчас!
Он отпер стоящий в углу шкаф и достал грязный потрепанный том, от которого, когда он начал перелистывать страницы, в нос шибануло застоявшейся табачной вонью. Обнаружив искомое место, дворецкий поманил меня в угол, где он стоял, и все с тем же загадочно-заговорщицким видом тихо проговорил:
– Относительно вашего фокуса с опиумной настойкой и мистером Блэком, сэр. Когда в доме находятся рабочие, мои обязанности слуги берут верх над моими чувствами человека. Когда рабочие уходят, чувства человека берут верх над обязанностями слуги. Хорошо. Вчера вечером, мистер Дженнингс, меня одолевало сильное предчувствие, что ваша медицинская затея не доведет до добра. Если бы я послушался внутреннего голоса, я бы на следующее утро своими же руками убрал всю мебель, а работников прогнал.
– Я рад, что, судя по увиденному мной наверху, вы не поддались внутреннему голосу.
– Не поддался не то слово. Я удушил его, сэр. Безмолвные приказы моего сердца тащили меня в одну сторону, а рукописные приказы в записной книжке – в другую, и так до холодного пота. Как вы думаете, к какому средству я прибегнул в этом ужасном смущении ума и слабости тела? К тому самому, сэр, что никогда не подводило меня в последние тридцать лет или больше. К этой книге!
Он смачно шлепнул ладонью по обложке, отчего табачной вонью пахнуло пуще прежнего.
– И что я вижу на первой же открытой странице? Вот самое страшное место на странице сто семьдесят восемь: «Под влиянием этих и подобных им размышлений у меня сложилось такое правило жизни: в минуты колебания смело следуй внушению внутреннего голоса, если услышишь его, хотя бы кроме этого голоса ничто не побуждало тебя поступить так, как он советовал тебе». Клянусь хлебом насущным, мистер Дженнингс, это было первое, что бросилось мне в глаза в ту самую минуту, когда я сопротивлялся зову внутреннего голоса! Вы не видите в этом ничего необычного, сэр?
– Я вижу совпадение – не более того.
– И вы не чувствуете ни малейших колебаний насчет этого вашего медицинского эксперимента?
– Ни капельки.
Беттередж уставился на меня в немом изумлении. Аккуратно закрыв книгу, он старательно запер ее в шкаф, развернулся и снова посмотрел на меня. И лишь тогда заговорил.
– Сэр, – мрачно произнес он, – человеку, который с детства больше не читал «Робинзона Крузо», многое можно простить. До свидания.
С низким поклоном он открыл дверь и даже не сделал попытки проводить меня в сад. Мистер Блэк шел мне навстречу, возвращаясь к дому.
– Можете не рассказывать, – сказал он. – Беттередж разыграл свой последний козырь – нашел еще одно пророчество в «Робинзоне Крузо». Вы поддержали его любимое суеверие? Нет? Вы дали ему понять, что не верите в «Робинзона Крузо»? Мистер Дженнингс, вы пали в глазах Беттереджа ниже некуда! В будущем вы можете что угодно говорить или делать – вы увидите, что он не удостоит вас больше ни единым словом.
21 июня. Сегодня хватит короткой записи.
Мистер Блэк провел худшую ночь из последних. Я был вынужден против воли прописать ему снотворное. На таких чувствительных людей, как он, лекарства, к счастью, производят быстрый эффект. Иначе, боюсь, к нужному сроку он был бы совершенно не способен участвовать в опыте.
Что касается меня самого, после некоторого ослабления болей за последние двое суток утром случился новый припадок, заставивший меня вернуться к опиуму. Закрыв журнал, я приму полную дозу – пятьсот капель.
22 июня. Наши шансы сегодня выглядят лучше. Нервы мистера Блэка значительно успокоились. Он немного поспал этой ночью. Я же провел ночь благодаря опиуму словно оглушенный. Поутру я не столько пробудился, сколько очнулся от обморока.
Мы съездили к дому посмотреть, закончено ли его переоформление. Обещают закончить к завтрашнему дню – субботе. Как и предвидел мистер Блэк, Беттередж больше не создавал препятствий. Он с начала и до конца сохранял зловещую учтивость и зловещее молчание.
Медицинскую затею (как называл опыт Беттередж) пришлось отложить до понедельника. Завтра в доме допоздна будут находиться рабочие. На следующий день, в воскресенье, график движения поездов задавал диктат выходного дня, не позволявший кому-либо приехать из Лондона вовремя. До понедельника не оставалось ничего, кроме как поддерживать мистера Блэка в том же состоянии, в каком я застал его сегодня.
Между тем я уговорил его написать мистеру Бреффу и пригласить его одним из свидетелей. Я намеренно выбрал юриста, потому что он был твердо настроен против нас. Если получится убедить даже его, то нашу победу никто не осмелится оспаривать.
Мистер Блэк написал также сержанту Каффу, а я отправил пару строк мисс Вериндер. Если добавить к ним старика Беттереджа (которого по-настоящему уважают в семье), нам хватит свидетелей и без миссис Мерридью, готовой принести себя в жертву светской молве.
23 июня. Расплата за прием опиума вновь настигла меня прошлой ночью. Ничего не поделаешь, придется продолжать, пока не минует понедельник.
Мистер Блэк опять не совсем здоров. Признался, что в два часа утра открыл ящик, где прятал сигары. Заставил себя снова запереть его лишь посредством отчаянного усилия. Во избежание искушения выбросил ключ в окно. Утром официант нашел его в пустом баке для воды и принес обратно – не судьба! Я оставил ключ у себя до вторника.
24 июня. Мы с мистером Блэком совершили длинную прогулку в открытом экипаже. Легкий летний воздух благотворно повлиял на нас обоих. Я поужинал с мистером Блэком в гостинице. К моему облегчению, я застал его сегодня утром очень раздраженным и нервным, после ужина он как убитый два часа проспал на диване. Теперь я уже не беспокоюсь, что он проведет еще одну бессонную ночь.