На последнем этапе плавания, находясь у побережья Индии, мы, к несчастью, на трое суток попали в штиль. У меня нет с собой судового журнала, и я не могу привести широту и долготу по памяти. Касательно нашего положения могу лишь сказать, что течение отнесло нас к берегу, и когда снова понялся ветер, мы дошли до порта назначения за двадцать четыре часа.
Во время долгого штиля дисциплина на борту корабля (как хорошо известно любому моряку) слабеет. Ослабела она и на моем судне. Несколько джентльменов из числа пассажиров опустили малые шлюпки и развлекались греблей и плаванием, когда к вечеру жара спадала до сносного уровня. После прогулок шлюпки полагалось снова возвращать на место. Вместо этого их оставляли на воде, привязав к кораблю. Из-за жары и раздражения штилем как офицеры, так и команда выполняли свои обязанности спустя рукава.
На третью ночь вахтенный не слышал и не видел ничего необычного. Но когда наступило утро, обнаружилась пропажа маленькой шлюпки. Вместе с ней исчезли трое индусов.
Если они украли лодку сразу же после наступления темноты (в чем я не сомневаюсь), то из-за близости берега начинать погоню утром уже не было никакого смысла. Они, несомненно, высадились на берег (даже если сделать скидку на усталость и неумение грести) еще до рассвета.
Я только в порту впервые понял, по какой причине эти лица поспешили покинуть корабль при первой возможности. Мои показания властям совпадают с написанным здесь. Меня сочли виновным в ослаблении дисциплины на борту. Я выразил властям и хозяевам свое сожаление.
С тех пор о трех индусах, насколько я знаю, никто ничего не слышал. Больше мне нечего добавить.
III. Показания мистера Мертуэта (1880 год) (в письме мистеру Бреффу)
Помните ли вы, сэр, полуварвара, которого повстречали на ужине в Лондоне осенью сорок восьмого года? Осмелюсь напомнить, что его зовут Мертуэт и что после ужина между нами состоялась длинная беседа. Речь шла об индийском алмазе под названием Лунный камень и о заговоре с целью завладеть им.
После этого я странствовал по Средней Азии. Оттуда меня занесло в места моих прежних приключений на севере и северо-востоке Индии. Две недели назад я очутился в отдаленном округе или провинции (малоизвестной европейцам) под названием Катхиявар.
Здесь я стал свидетелем события, которое (при всей его невероятности) лично вас заинтересует.
В диких районах Катхиявара (настолько диких, что даже сельские жители пашут землю, вооружившись до зубов) население фанатично предано древней индусской религии – культу Брахмы и Вишну. Несколько магометанских семей, рассыпанных по окрестным деревням, боятся потреблять в пищу любое мясо. По одному подозрению в убийстве священного животного, коровы, магометанин в этих местах будет безжалостно убит набожными соседями-индусами. Для укрепления веры в пределах Катхиявара существуют два наиболее известных храма, мест паломничества индусов. Один из них – Дварка, место рождения бога Кришны. Второй – священный город Сомнатх, захваченный и разрушенный еще в одиннадцатом веке магометанским завоевателем Махмудом Газни.
Оказавшись в этом романтическом краю во второй раз, я решил не покидать Катхиявар, не взглянув на величественные развалины Сомнатха. От священного города меня отделяли по моим расчетам три дня пешего пути.
Не успел я ступить на дорогу, как заметил других людей, по двое и по трое идущих в том же направлении.
Тем, кто заговаривал со мной, я выдавал себя за совершающего паломничество индийского буддиста из отдаленной провинции. Естественно, моя одежда соответствовала образу. С моим знанием местного языка как своего собственного, худобой и загаром, не позволяющими различить во мне европейца, меня, как вы понимаете, легко принимали за выходца из другой части страны.
На второй день путешествия попутчики-индусы шли в том же направлении группами уже по пятьдесят-сто человек. На третий день толпа выросла до нескольких тысяч. Все медленно стягивались в одну точку – Сомнатх.
Благодаря мелкой услуге, которую я оказал одному из паломников на третий день пути, меня представили индусам высшей касты. От этих людей я узнал, что толпы шли на великую религиозную церемонию, которая должна совершиться на холме в окрестностях Сомнатха. Церемония была посвящена богу Луны и должна была проводиться ночью.
Толпа задержала наше движение к месту торжества. К тому времени, когда мы добрались до холма, луна стояла высоко в небесах. Мои друзья-индусы имели особые привилегии, дававшие им проход к святилищу. Они милостиво взяли меня с собой. Прибыв на место, мы увидели, что храм прикрыт подвешенным к двум могучим деревьям занавесом. Из-под деревьев выступала вперед плоская скала, образующая естественную сцену. Я стоял прямо под ней в компании друзей-индусов.
Вид с холма представлял собой самое грандиозное зрелище единства человека и природы, какое мне когда-либо приходилось видеть. Нижние склоны незаметно переходили в поросшую травой равнину, место слияния трех рек. С одной стороны, насколько хватало глаз, тянулись перемежаемые группами деревьев живописные речные извилины. С другой дремала в ночном покое океанская гладь. Дорисуйте картину, представив себе десятки тысяч людей, сплошь одетых во все белое, облепивших склоны холма до самой долины и выстроившихся вдоль речных извилин. Осветите ее полыханием красных языков пламени множества светильников и факелов, огненными ручьями прорезающих безбрежную толпу. Вообразите полную луну на востоке, заливающую всю сцену неомраченным облаками, торжественным светом, и вы составите приблизительное представление о зрелище, которое я наблюдал с вершины холма.
Заунывная музыка струнных инструментов и флейт вернула мое внимание к спрятанному за занавесом храму.
На каменном выступе появились фигуры трех мужчин. В том, что стоял посредине, я признал человека, с которым говорил в Англии, когда троица индусов появилась перед домом леди Вериндер. По бокам, вне всяких сомнений, стояли его спутники.
Один из зрителей заметил мое изумление и шепотом объяснил появление трех индусов на возвышении.
Это брамины (сказал он), ради служения богу отказавшиеся от своей касты. Бог распорядился, чтобы они очистились паломничеством. В эту ночь они должны расстаться и уйти в трех разных направлениях, чтобы посетить индусские святыни. Они больше не увидят друг друга и никогда не прекратят странствий с этого дня и до конца своей жизни.
Пока я слушал объяснения, заунывная музыка прекратилась. Трое индусов простерлись ниц перед занавесом, скрывающим храм. Потом каждый по отдельности спустился в толпу. Люди расступались перед ними в гробовом молчании. Одновременно в толпе в трех разных местах образовались проходы. Масса одетых в белое людей постепенно смыкала ряды за паломниками. Следы обреченных потерялись в толпе таких же, как они, простых смертных. Больше мы их не видели.
Из-за занавеса полилась новая мелодия – громкая, ликующая. Толпа затрепетала, стала еще плотнее.
Занавес отодвинули в сторону, открыв храм для всеобщего обозрения.
Высоко на троне, по обыкновению сидя на антилопе, протягивая четыре руки ко всем четырем сторонам света, над нашими головами в мистическом свете небес парил таинственный и страшный бог Луны. А во лбу божества мерцал желтый алмаз, тот самый, сияние которого я наблюдал в Англии на лифе женского платья!
Да! Спустя восемь столетий Лунный камень вновь взирает на стены священного города, где началась его история. Как он нашел дорогу в родные края, по какой случайности или какими преступлениями индусы вновь завладели священной реликвией – об этом вы, должно быть, знаете больше моего. Вы упустили алмаз в Англии и (насколько я знаком с характером этих людей) уже никогда не вернете его назад.
Проходят года. Похожие друг на друга в цикле времен повторяются одни и те же события. Какие еще приключения ожидают Лунный камень? Кто возьмется предугадать?
От переводчика
Повторный перевод классики – большая честь и ответственность для переводчика художественной литературы. Соглашаясь сделать новый перевод «Лунного камня» Уилки Коллинза, я чувствовал себя не совсем уютно. Прежде мне приходилось делать новый перевод взамен существующего только один раз – одного из ранних произведений Теодора Старджона, но в том случае первый перевод был сделан в эпоху лихих 90-х и был откровенно слаб. А тут произведение, входящее в золотой фонд британской классики, в хорошо известном не одному поколению читателей переводе Мариэтты Шагинян, который я и сам читал в юности.
В интернете можно еще найти упоминания о переводе этого романа Д. Терновым в 2010 г. и В. Ильиных в 2012 г., однако, судя по отзывам читателей, они практически не отличаются от версии Шагинян.
По мере изучения существующих переводов – самого первого, вышедшего еще при жизни автора как приложение к «Московскому вестнику» в 1868 году, сделанного неизвестным переводчиком, и «классического» Мариэтты Шагинян 1947 года – я понял, что моя задача на самом деле состоит не в состязании с другими переводчиками.
Сразу надо отметить, что первый перевод 1868 года, хотя и следует оригиналу от и до, видимо, делался наспех и содержит немало неуклюжих фраз, а то и просто ошибок. К тому же русский язык в своем развитии с тех пор ушел далеко вперед – намного дальше, чем английский. Поэтому первый перевод «Лунного камня» звучит архаично, натужно и неудобоваримо.
Перевод Мариэтты Шагинян грешит другими пороками. Перечитав его и сравнив с оригиналом, я понял, что моя задача состоит не в том, чтобы «улучшить» труд прежнего переводчика, выдающейся поэтессы и мастера слова, но в том, чтобы собственно довести до читателя роман в его оригинальном виде, без купюр и опущений, и сделать это языком, понятным для современного читателя.
«Лунный камень» отчасти постигла та же судьба, что и «Робинзона Крузо». «Робинзон Крузо» из романа о том, как негодяй и пират, попав на необитаемый остров, смог выдержать все тяжести одиночества и борьбы за существование, заново открыл для себя Бога и был вознагражден за это спасением, превратился в детскую книжку о приключениях на необитаемом острове. Главная часть книги, посвященная духовному пробуждению и душевному кризису, превратившего маловера в истинного христианина, была безжалостно вырезана советской цензурой.