– Мы бы с ней составили хорошую пару. Я тоже все время перескакиваю с одного на другое. Беттередж, ваш язык острее прежнего. Ваша дочь сказала то же самое, когда я спросил ее о фокусниках: «Отец сам вам все расскажет, сэр. Он удивительный человек для своего возраста, и язык у него хорошо подвешен». Привожу слова Пенелопы дословно. А как она бесподобно порозовела. При всем уважении к вам я не смог удержаться от того, чтобы… ладно, я знавал ее еще ребенком, и она ничуть не стала хуже. Вернемся к серьезному делу. Что было нужно этим фокусникам?
Я был несколько недоволен дочерью – не из-за того, что она позволила мистеру Фрэнклину поцеловать себя, это ему дозволялось, а потому, что она принудила меня пересказывать ее же глупую историю. По мере рассказа веселость как ветром сдуло с мистера Фрэнклина. Он сидел, играя бровями и теребя бороду. Когда я закончил, он повторил вслух два вопроса, заданные мальчику главным фокусником, – очевидно, чтобы лучше их запомнить.
– Англичанин приедет в дом по этой дороге и никакой другой? Он у англичанина с собой? Подозреваю, – мистер Фрэнклин достал из кармана небольшой опечатанный сверток, – что «он» означает этот предмет. А этот предмет, Беттередж, не что иное, как принадлежавший моему дяде Гернкастлю знаменитый алмаз.
– Господи правый! – вырвалось у меня. – Как к вам попал алмаз нечестивого полковника?
– Нечестивый полковник завещал передать алмаз моей кузине Рэчел в подарок на день рождения. А мой отец, исполняя посмертную волю нечестивого полковника, поручил мне доставить алмаз сюда.
Если бы морская вода, набегающая на Зыбучие пески, вдруг у меня на глазах оборотилась пустыней, я бы удивился меньше, чем словам мистера Фрэнклина.
– Полковник завещал алмаз мисс Рэчел! А ваш отец, сэр, его душеприказчик! Я мог бы побиться об заклад на что угодно, что ваш отец не подошел бы к полковнику на пушечный выстрел.
– Вы слишком категоричны, Беттередж! Что можно предъявить полковнику? Он сын вашего времени, а не моего. Расскажите, что вам известно о нем, и я расскажу, как мой отец сделался его душеприказчиком и много чего сверх того. В Лондоне я сделал некоторые открытия о полковнике и алмазе, которые неприятно выглядят в моих глазах, и я желаю, чтобы вы их подтвердили или опровергли. Вы только что назвали полковника «нечестивым». Поройтесь в памяти, мой старый друг, и объясните причину.
Я понял, что он не шутит, и рассказал.
Здесь я передаю основную суть – исключительно для вашей пользы. Читайте внимательно, чтобы не сбиться с пути, когда мы еще дальше углубимся в подробности этой истории. Выбросьте из головы детей, ужин, новый чепец или что там еще занимает ваш ум. Постарайтесь, если сможете, забыть политику, скачки, цены в Сити и клубные неурядицы. Надеюсь, вы не посетуете на мою дерзость – иной способ привлечь внимание любезных читателей мне неведом. Видит бог, я видел вас с творениями величайших авторов в руках и знаю, как легко отвлекается ваше внимание, когда о нем просит книга, а не живой человек.
Я писал выше об отце миледи, старом лорде со вздорным нравом и длинным языком. У него было пятеро детей. Сначала – два сына, потом, после долгого перерыва, жена его снова принялась рожать и одну за другой с минимальным промежутком, дозволенным природой, произвела на свет трех дочерей. Миледи, как я уже говорил, была среди них самой младшей и лучшей. Из двух сыновей старший, по имени Артур, унаследовал титул и поместья. Второй, достопочтенный Джон, получил приличное состояние от некоего родственника и поступил на армейскую службу.
Поговорка гласит: только дурная птица гадит в своем гнезде. Я имею в виду под гнездом благородное семейство Гернкастлей и предпочел бы поменьше распространяться о достопочтенном Джоне. Он, по моему твердому убеждению, был одним из подлейших негодяев, каких только носила земля. Вряд ли я смогу что-либо к этому прибавить. Службу в армии он начал с Королевской гвардии. Оттуда ему пришлось уйти в возрасте двадцати двух лет. Почему – никто не знает. Армейские порядки оказались чересчур строги для достопочтенного Джона. Он уехал в Индию, надеясь, что найдет в тамошних порядках меньше строгости, и желая поучаствовать в сражениях. Он был храбр (надо отдать ему должное) – бульдог и бойцовский петух с примесью дикаря в одном лице. Участвовал в штурме Серингапатама. Вскоре после этого перевелся в другой полк, а со временем и в третий. В третьем полку он получил звание подполковника и солнечный удар в придачу, после чего вернулся в Англию.
Он приехал назад с такой репутацией, что перед ним закрылись все двери. Первой это сделала миледи (только что вышедшая замуж), объявив (разумеется, с одобрения сэра Джона), что нога ее брата не ступит в их доме. Людей отпугивало много пятен в биографии полковника, я остановлюсь здесь лишь на пресловутом алмазе.
Ходили слухи, что он завладел индийским драгоценным камнем при обстоятельствах, о которых, несмотря на свой дерзкий нрав, не желал рассказывать. Он ни разу не пытался продать алмаз – денег у него было достаточно, и он (опять надо отдать ему должное) за ними не гонялся. Камень он никому не отдавал, даже не показывал ни одной живой душе. Одни говорили, что он опасался неприятностей с военными властями, другие (совершенно недооценивая характер этого человека) утверждали, что он никому не показывал драгоценность из страха быть убитым.
Последнее, пожалуй, содержит долю правды. Неправильно считать его трусом, однако все знали, что жизнь его дважды подвергалась опасности в Индии, и оба раза, судя по всему, виной был Лунный камень. Тайна полковника преградила ему путь в светское общество. Мужчины не принимали его в клубах, женщины, причем не одна, за кого он сватался, отвечали отказом, друзья и родственники, встретив его на улице, испытывали приступ близорукости.
Иной мужчина, попав в такой переплет, попытался бы оправдаться перед светом. Однако признавать себя побежденным, даже если ты не прав и все люди твоего круга настроены против тебя, было не в духе полковника. Он не расстался с алмазом в Индии, отмахнувшись от обвинений в убийстве. Точно так же не расстался с ним и в Англии, отмахнувшись от мнения общества. Вот вам портрет этого человека, словно написанный красками на холсте: несгибаемый упрямец, по-своему красивый мужчина, но, как видно, одержимый дьяволом.
Время от времени до нас доходили разные слухи. Иногда говорили, что он приобщился к курению опия и коллекционированию старых книг. Иногда, что он устраивал странные химические опыты. А некоторые видели, как он бражничает и веселится в обществе самых низких субъектов лондонских трущоб. Другими словами, полковник вел одинокую, порочную, скрытную жизнь. За все время после его возвращения в Англию я встречался с ним лицом к лицу всего один раз.
Примерно за два года до написания этих строк и за полтора года до своей смерти полковник неожиданно нагрянул в дом миледи в Лондоне. Это было двадцать первого июня, в день рождения мисс Рэчел. В ее честь, как всегда, был устроен прием. Лакей передал, что меня желает видеть какой-то господин. Выйдя в переднюю, я обнаружил там полковника – исхудавшего, изнуренного, постаревшего, обносившегося, но по-прежнему неистового и злющего.
– Ступайте к моей сестре, – сказал он, – и передайте, что я приехал поздравить свою племянницу с днем рождения.
Он и прежде неоднократно присылал письма, ища примирения с миледи, с единственной целью, как я твердо считаю, чтобы позлить ее. Однако до сих пор лично не приезжал. У меня вертелось на языке сказать, что моя госпожа занята с гостями. Меня остановило зверское выражение на лице полковника. Я поднялся наверх передать сообщение, оставив гостя по его же просьбе ждать в передней. Слуги издали поглядывали на него, как на ходячую бомбу, начиненную порохом и картечью, готовую взорваться в любую минуту.
Семейный норов миледи слегка полыхнул, но она тут же взяла себя в руки.
– Скажите полковнику Гернкастлю, – попросила она после того, как я передал сообщение, – что мисс Вериндер занята, а я отказываюсь его принять.
Помня, что полковник ставит себя выше правил поведения, которых придерживаются джентльмены, я попытался испросить более вежливый ответ. Где там! На этот раз семейный норов полыхнул мне прямо в лицо.
– Когда я нуждаюсь в вашем совете, я всегда о нем спрашиваю, и вы это знаете. Сейчас я в нем не нуждаюсь.
Я спустился вниз передать ответ, который осмелился представить в новом, улучшенном варианте собственного сочинения, а именно:
– Миледи и мисс Рэчел сожалеют, но они очень заняты, полковник. Обе просят их извинить за то, что не могут вас принять.
Я опасался, что он взорвется, даже получив смягченную версию ответа. К моему удивлению, полковник ничего подобного не сделал. Неестественное спокойствие, с которым он воспринял известие, заставило меня насторожиться. Сверкающие серые глаза на мгновение задержались на мне. Полковник рассмеялся – не искренне, как обычно делают люди, а коварно – мягким, лающим, очень недобрым смехом.
– Благодарю вас, Беттередж, – сказал он. – Я надолго запомню день рождения племянницы.
С этими словами, повернувшись на каблуках, он вышел из дома.
На следующий год в это же время мы узнали, что он заболел и слег. Через шесть месяцев, то есть за полгода до написания этих строк, миледи получила письмо от одного в высшей степени уважаемого духовного лица. В нем сообщались две чудесные семейные новости. Во-первых, полковник на смертном одре простил сестру. Во-вторых, простил всех остальных и встретил свой конец достойным образом. Лично я питаю к институту церкви (за исключением епископов и попов) неподдельное уважение, однако твердо убежден, что дьявол так и не выпустил из лап достопочтенного Джона и что на закате своей жизни этот гнусный человек совершил очередную гнусную выходку – обвел вокруг пальца священника!
Таков итог того, что я рассказал мистеру Фрэнклину. Я заметил, что по мере продолжения рассказа он прислушивался все больше и ловил каждое мое слово. История о том, как полковнику было отказано в приеме на пороге дома его сестры в день рождения племянницы, похоже, поразила мистера Фрэнклина, как пуля, попавшая точно в цель. Хотя он ничем это не выразил, я заметил на его лице отчетливую тревогу.